Ход кротом (СИ) - Бобров Михаил Григорьевич - Страница 21

Дирижабли снижаются до пятисот метров. Вот внизу выстроилась причальная команда, вот и сигнальщики — собственные, прибывшие в Москву заблаговременно. Корабли начинают выравнивание, чтобы нос не ударился о грунт прежде хвоста — сливают балласт. Затем открывают выпускные клапана, стравливают водород и понемногу снижаются, строго параллельно земле. Опять же, обсуждаются усовершенствования и в этом отношении: чтобы не терять водород ради снижения подъемной силы, а закачивать компрессором в баллоны высокого давления, по необходимости взлета — выпускать обратно в баллонеты…

Ладно, помечтать еще будет время. Петер Штрассер оправляет парадный мундир и переходит к двери в ожидании. Внизу Ходынское Поле, впереди Петровский дворец и очень красивый парк; направо и дальше до горизонта — загадочная русская столица. Море домов, сияют купола в ярких полуденных лучах, переливаются тополя. Облака дымов там и сям — это заводы или вокзалы, издали не разобрать. Впрочем, направо, на южную сторону, против солнца, в небо подпрыгивают бурые клубы дыма, сливаются в султан. Определенно, поезд выходит с вокзала; изо всех сил старается паровоз.

Паровоз крикнул — Скромный всегда при том вспоминал птицу неизвестной породы. Сильную, тяжелую, но не хищную. Словно бы конь-тяжеловоз, только среди крылатых.

Поезд рвануло, и вагоны медленно покатились на юг, за выходной семафор. Скромный глянул на желтую бумажку: проездной ордер от наркомата путей сообщения. Его поезд еще только вытянулся на втором пути, жадно поглощая людей в пиджаках и шинелях, длинных платьях, косынках и френчах. Ехали на юг командированные, ехали спекулянты за очередной порцией сала и мяса, везли на обмен рулоны ситца с Морозовских фабрик, всякую железную мелочь — подковы там, гвозди, молотки, серпы, лезвия ножей — где украденную, где честно купленную у оголодавших московских рабочих. Ехали сами эти рабочие, кто с обменом тоже, кто подсаживал в вагон семью: зимой в деревне у родственников выжить не в пример проще, чем в нетопленных каменных коробках.

Скромный вез только несколько подаренных книжек да кулек с патронами — все распихано по карманам и за пазухой, ради сбережения от босяков. Правду сказать, после цирковой феерии в Кремле, Скромный опасался, что его сочтут важным свидетелем и на юг не выпустят — но чекисты, на удивление, поверили объяснению, что с Корабельщиком анархист знаком недолго и случайно. Даже документы на имя Ивана Яковлевича Шепеля, Матвеево-Курганской волости, Таганрогского округа, Екатеринославской губернии, учителя и офицера — Затонский сделал без малейшего промедления.

Корабельщик, правда, хмыкнул:

— Вот вы назвались офицером, а службу войск или там порядок упаковки второго саперного вьюка в полковой батарее трехдюймовых знаете?

— Я скажу, что военного производства прапорщик, «химический».

— А, — кивнул Корабельщик, — знаю. Звездочки на погоны взять негде, вот и рисуют химическим карандашом. Военный набор, ускоренные курсы, академической выучки требовать бесполезно. Что ж, одобряю. Управлять людьми вы, безусловно, умеете. А для прочего заведете себе грамотный штаб.

Скромный так и не привык считать спутника инопланетником, несмотря на получившие объяснение странности.

— Много вы о нас, выходит, знаете.

— Иначе нельзя. Вам бы тоже разведку в первую голову организовать. Иначе не выживете, крупных лесов нет в приазовских степях, спрятаться не выйдет.

Прошли еще немного по перрону. Остановились под стойкой с круглыми часами. Посмотрели, не сговариваясь, на циферблат.

— Еще сорок минут, — сказал Скромный. И вздохнул:

— Когда вы просили спину вам прикрыть, я, признаться, думал, что мое пребывание в Москве будет вовсе не таково.

Корабельщик засмеялся — совершенно, абсолютно как человек! — и развел руками:

— Вот представьте, заночевали мы у генерала Посохова, и тут чекисты к нему с облавой. Пиф-паф, ое-е-ей, не вернуться им домой. Наутро идем с вами вдоль Христа Спасителя — ан тут кровавые большевики ризы золоченые обдирают. Слово за слово, хвостом по столу, и вот она, новая Ходынка в самом центре Москвы. Приходим после всего к Петру Алексеевичу… Хотя после такого уже, верно, и незачем. Слово за слово, одно место из блаженного Августина… Э-э, из Прудона, к примеру — и вот уже мы с ним на ножах бьемся.

— Кропоткин может, — кивнул Скромный, отпихнув подозрительно близко подлезшего человечка в обносках. — Опять же, у футуристов не понравились стихи — бац Хлебникова из нагана, нечего дичь пороть.

— Свалка, драка в кабаке, классика синематографа в одном подвале! — подхватил Корабельщик.

— Одно плохо: все сие до первой чекистской облавы.

— Точно, — матрос улыбался. — Ленточки от бескозырки вот этак закусим, и на прорыв… Яркая жизнь.

— Короткая только.

— Что да, то да. — Матрос поглядел на небо, чихнул от света и сказал уже серьезно:

— Таким способом развлечься можно, но ничего не построишь. Вот вы эсеров наблюдали вживую, и Ленина со Свердловым, верно? И Троцкого, я чай, на митингах слышали не раз? И как ваше мнение? Стоило ли нам предотвращать убийство Мирбаха, разбивать всю провокацию?

Анархист подумал. Поглядел на пыльные зеленые доски вагонов, на черную с серебрянными пуговицами и молоточками форму железнодорожников. Проводил глазами смазчика, с лохмотьев которого масло чуть ли не капало.

— Думаю, верно мы сделали. У левых эсеров шансов на успех этого боя, по-моему, не было. И даже не в Мирбахе загвоздка. Допустим, убили бы Мирбаха эсеры. А дальше? У них нет людей на посты Ленина и Троцкого, заменить которых ни Спиридоновой, ни Камковым, ни тем более Штейнбергом, ни даже Устиновым, имевшим до некоторой степени ленинскую практику, нельзя.

— Эсеровская партия численно превосходит большевиков. Неужели из двухсот тысяч не нашлось…

Анархист хмыкнул:

— Партия эсеров за время своего блокирования с большевиками сумела воспитать под идейным и практическим руководством большевика Дзержинского кадры чекистов. Например, Закс и Александров хорошие головы. Да голов тут недостаточно, характер нужен.

— Анархисты?

Тут Скромный уже не хмыкал. Вздохнул и от стыда понурился:

— Здесь революция приняла окончательно бумажный характер: все ее дело проводится по декрету.

Потом выпрямился и сверкнул глазами — несмотря на малый рост, выглядело движение вовсе не смешно:

— Украинские труженики, наученные горьким опытом, будут избегать этого. Наша революция будет подлинно трудовой революцией. Труженики деревни и города сметут на своем пути весь партийный политический авантюризм!

— Возьмите вот, — Корабельщик подал уже знакомую черную табличку. Скромный принял подарок, и тогда инопланетник быстро уколол неизвестно как добытой иглой анархиста в палец. Сам палец Скромного прямо выступившей каплей крови матрос прижал к лицевой плоскости черного паспорта.

— Теперь он привязан лично к вам, для всех иных это просто зеркальце.

— А для меня?

— А для вас это средство связи. Прикладываете ладонь, ждете появления букв. А дальше просто все, разберетесь. Одно прошу: всем не показывайте. Ни к чему шпионам — а их у вас будет немало, не обольщайтесь! — знать о такой возможности. Кто-то все равно узнает, ну так им что-нибудь соврете о наследстве запорожских колдунов-характерников.

Скромный убрал подарок во внутренний карман и так уже раздутого от книг френча. Проворчал:

— Спать придется на спине. Только там карманов нет.

— И зря. Нашейте и маленький пистолетик носите под самым воротником. Прикажут, недобрым случаем: «брось оружие, руки за голову!» — тут и пригодится. Одного моего знакомого полоснули между лопаток ножом, а он там сорок царских империалов плотно вшил. Мало ли, коней достать, подкупить кого. А пригодилось вот как: нож соскользнул и знакомец мой выжил…

Вернулись снова к той же опоре под часы.

— Четверть часа. Пойду, наверное. — Скромный поднял взгляд и посмотрел точно в лицо… Кому? Матросу? Инопланетнику? Спутнику?