Туман и гроза (СИ) - "Lacysky" - Страница 15

— Тебя как зовут? — любопытствует голос.

— Кирилл.

— Николай. Как выпустят, пойдём в бар. Я знаю одно место…

Кирилл усмехается. Вытягивает ноги. Кажется, они подружатся. По крайней мере, мысли у них сходятся.

***

Отблески пожаров видны издалека. Он бежит, рвётся вперёд, пронзает мир теней на последних вздохах. Слишком поздно. Колени бьются о колкие камни, пронзая острой болью. В зрачках отражается свет костров, которые плавят сам камень. Истошно ржут кони. Крики людей надсадные, и ясно — им уже не помочь. Везде — смерть.

Он жадно обводит взглядом лужайку и парк перед домом. Трава вся смята, деревья выкорчеваны и искорежены. Он заставляет идти себя вперёд. На крыльце дома мертвецы с застывшими глазами и искаженными огнём телами.

Среди них отец и мать. Не двигаются. Не дышат. Дым вбивается в горло, и он не сразу понимает, что кричит от ярости.

Кирилл скатывается с кровати, хватается руками за комод. На пол летят книги и склянки, перестукиваясь на полу. Вокруг невыносимый запах гари. Его шатает, когда он тяжело поднимается, упираясь руками в комод, пальцы цепляются за ручки, соскальзывают.

Ящики громыхают, распахиваясь до упора. По ладоням пляшет огонь, оставляя чёрные следы на дереве. Край сознания соскальзывает в кошмар, и вместо деревянных стен Кирилл видит чёрные камни. В горле будто набился дым, чужой, горький, тяжёлый. Сухой кашель раздирает лёгкие.

Вешалки падают на пол вместе с одеждой, пальцы ловят пустоту, скребут по воздуху.

Так горячо, так сухо внутри. Выжженная пустыня с потрескавшейся землёй. Комната наполняется едким дымом, который окружает каждый предмет и затягивает всё пеленой. Барьеры заклинания тени крошатся, подпуская её слишком близко к его огню.

Кирилла кидает в сторону — тень рвётся завладеть его огнём, который распластывает тело собой. Он не справится. В венах уже не огонь — лава.

Где-то на фоне надтреснуто звенит телефон.

Он — огонь. Но и земля, в которой растёт всё живое. В нём жизнь и материя мира, сплетенные тысячью тонких корешков. И пламя становится корнями, которые запутывают её в новых барьерах. Запах гари меняется на дух вспаханных полей по весне и на аромат стогов сена.

Тень шипит и стихает под шёпотом удерживающего заклинания. Кирилл не сразу понимает, что сила хаоса успокоилась, стала твердью земли. Он перекатывается на спину, смахивает со лба налипшие волосы. В тишине комнаты его дыхание похоже на хрипы загнанного зверя. Снова пронзительно звенит телефон.

С трудом поднимаясь, Кирилл бредёт к тумбочке, спотыкаясь о раскиданные вещи, и хватает его, не глядя.

— Кирилл, — голос Николая как ушат холодной воды. — Ты в порядке?

— Наверное, — тот редкий случай, когда он сам толком не понимает, можно ли назвать такое состояние «в порядке». — Кошмары вернулись.

— А. Ясно. Справился?

Сквозь распахнутое окно тянет гарью — видимо, кто-то поджёг мусорный ящик на улице. Кирилл дергано передвигается, перед глазами мелькают цветные круги. Нащупывает шершавую створку и захлопывает раму, оставляя запах по другую сторону стекла.

— Вполне, — если не считать назойливых воспоминаний о том, что было после нападения теней на особняк родителей.

И какой ты после этого страж?

— Если нужна помощь…

— Николай, — раздражение перевешивает усталость. — Не надо со мной нянчиться. Ты больше не мой якорь*.

Густое молчание повисает на другом конце. Кирилл знает, эти слова Николаю слышать особенно невыносимо.

— Не смею больше мешать.

Раздаются короткие гудки. Губы сухи. Горло саднит так, будто он глотал колючки кактуса.

Кирилл доходит до стола и дрожащими пальцами достаёт из пачки сигарету, подносит скрученную дозу горькости ко рту. Рука нашаривает мягкий картон коробка спичек.

Огонёк сигареты мерцает в темноте комнаты. Тело саднит от жара и колкости огня, который прошёлся с головы до ног и подпалил одежду.

Видимо, он слишком устал и вымотался от работы, от смерти молодых ребят, от атаки теней — и кошмары вернулись. По крайней мере, наяву родители живы. Хотя в этом нет его заслуги.

Для тебя важна только служба.

Царапины на спине саднят и ноют, потревоженные его метаниями. Скорее всего, пора поменять повязки, но, чёрт дери, у него сейчас нет сил даже на это.

Когда перестают дрожать пальцы, Кирилл снимает обожженные обрывки футболки и идёт в душ.

Мир ещё шатается в глазах. Он хватается за деревянные стены, чтобы не споткнуться и не скатиться с широкой лестницы, когда спускается на кухню.

Кирилл бредёт по тёмному дому, больше похожему на заброшенное хранилище вещей. Когда-то он принадлежал его родителям, пока отца по работе не перевели в Англию. Они с матерью забрали все вещи, оставив сыну, который вернулся однажды на каникулы, голые стены. Даже в маминой оранжерее стояли лишь пустые горшки.

Он, конечно, сделал вид, что ему плевать. На самом деле он ощущал себя выкинутым из их жизни, потому что отец так и не смирился с его решением стать стражем.

По огромным панорамным окнам кухни стучит осенний дождь, и его стылость холодит кожу, когда Кирилл, зажав сигарету зубами, встаёт на стул и приоткрывает фрамугу на самом верху.

Наверное, надо заварить одну из тех настоек, которые советуют лекари Службы. Их глаза сочатся сочувствием, от которого хочется увернуться. Он — страж. И не питает иллюзий о том, какая это работа. Сгорать — так в пепел. Сражаться — так до шаткости ног.

В три часа ночи одиночество кажется тяжёлой данностью. Он привык справляться с ним, растворяя его в пламени своей магии, в чае Саши и Сюзанны, в цифрах и словах отчётов, в рутине дней. Но этого так ничтожно мало, когда он на грани того, чтобы сгореть.

Тебя не было рядом! Ты предал семью, Кирилл.

Вокруг Кирилла вьются тени, тычутся в руки, когда он достаёт из шкафа тяжёлую керамическую турку. Невесомые отголоски мира по другую сторону, совсем безобидные и ласковые. Газовая плита вспыхивает гудящим синим пламенем. Кирилл надеется, что пронзительная крепость кофе смоет гарь внутри.

Хоть пропади в своём мире теней! Кажется, он для тебя важнее всего остального!

Дёргается щека. Эти слова, брошенные три года назад, осели в голове так надёжно, что их ничем не вытравить. Он до сих пор помнит ярость отца.

С тех пор Кирилл считает, что не имеет права обременять себя какими-либо близкими связями. Он старается держаться подальше — как от родителей, так и от друзей.

Только невыносимо постоянно быть одному, и он возвращается в дом Саши, зовёт в гости Сару. И чертовски боится, что однажды тени придут и за ними, а его не будет рядом.

Кофе вскипает, и Кирилл переливает его в самую большую кружку, бросая звёздочки бадьяна. Что ж, он, по крайней мере, может попытаться не дать ещё кому-то умереть.

***

Задремав ранним вечером, Кристина просыпается в середине ночи как по будильнику. Протирает глаза и ёжится от прохлады ночного воздуха, нагнанного из приоткрытого окна.

Она накидывает поверх футболки длинную вязаную кофту и включает ночник на столе, от которого струится мягкий свет, достаточный, чтобы разогнать темень. На столе навалены учебники и тетради, мигает ноутбук разряженной батарейкой. Кристина заглядывает в забытую кружку. Чай давно остыл и подёрнулся плёнкой, а в зону отдыха идти совсем не хочется, так что она только зажигает толстую свечу, от которой тянет чем-то древесным и терпким.

Кристина перебирает стопки книг в поисках последних, взятых из библиотеки. Аккуратные болотного цвета тома находятся под свёрнутыми рулонами схем созвездий. Вряд ли они пользуются популярностью: выглядят как новые и пахнут ещё типографской краской, на обложке вьётся золотистая надпись «Мир теней. Азы и основные понятия».

Кристина всегда умела видеть сквозь очевидные вещи, поэтому её так интересовал мир теней. Каждый маг с детства знает — он несёт опасность и разрушение. А Кристина хочет заглянуть за эту опасность, не веря, что всё так просто.