Сказки Рускалы. Василиса (СИ) - Вечер Ляна - Страница 39

— Нет уж! — Досада уселась к нам на скамейку. — С гаданиями завязала. Травницей стану. В лечебных росточках тоже соображаю.

— Да-а-а, всех эта история добро за грудки потрепала, — понимающе закивала старушка. — Вон, Соловей просил не серчать, что без прощаний ушел. Сказал, мол, в Глухомань не воротится, пойдет счастье искать.

— Хочешь еще среди людей жить? — вспомнив разговор в душной каморке, глянула на чертовку.

— Хочу, — нерешительно отозвалась она.

— Бабушка, можно Досаду в Глухомань?

— Чего же нельзя? Можно. Пусть избу Соловья займет, там и печь еще не остыла.

— Вернем моего найтмара, и на рассвете домой, — теплое предвкушения уюта растеклось в груди.

— Так Кощей его сюда переправил. Перед воротами конь твой, — растеряно заморгала Яга.

Вот как, значит… Видать, противно на меня глядеть, не захотел, чтобы я Креса сама забрала из его хором. Ну что же, неудивительно — от дурной ведьмы одни неприятности, столько стерпел выкрутасов… А в конце выпросила излечение для хворого друга, который вместо благодарности хлопнул всем по щекам, сделавшись Кощею ровней.

— Ну, девицы, пойду, — засобиралась ведьма. — Надо Кощеюшку покормить вдоволь. Ему еще палаты царские от тьмы вечности избавлять. Не хочешь помочь, Василиса? — она зачем-то подмигнула, приглашая с собой.

— Рука болит, — я повертела перемотанной ладонью.

Совесть у меня болела до ломоты в зубах, а не рука. Не то что колдовать — жить не хотелось.

Досада осталась со мной дожидаться рассвета. Как только первые лучи солнышка появились на небе, мы собрались домой.

Домой, где все будет хорошо, словно в самой волшебной сказке.

Закат разлился красным заревом по гаснущему небу — день прощался с Рускалой, Глухомань к ночи готовилась, а я сидела на крыльце избы, что недавно нашей с Яром была, да думала. Думы мои все больше воспоминаниями красились, и так щемило в груди от тоски-кручины, аж слезы на глазах навернулись. Не вынести мне предательства друга, не стерпеть разлуки жестокой. Утерла слезинку со щеки, косу расплетать взялась. Даже когда Косиселье погорело, когда о смерти тетушки узнала, так не убивалась. Нынче никому горя своего не показывала, все втихаря переживала, оттого хотелось выть волкодлаком, убежать зайцем по бурелому в чащу, где никто не найдет. Остановились пальцы — в волосах запутались, задрожал подбородок и, уронив голову на колени, я зарыдала в голос.

— Чертей на болоте перепугаешь, — во двор вошла Досада и, не дожидаясь приглашения, прошла мимо меня в избу.

Реветь перехотелось махом. Чего чертовке у меня понадобилось? В гости чай не звала ее, вышивкой вечерней заняться не предлагала. Без году седмица как гадалка в Глухомани жила, на лавке в доме Малуши спала, но чувствовала себя в селе, что дома. Я скорее поднялась, рукавом глаза утерла и, шмыгая носом, шагнула через порог. Досада резво сновала по горнице, только доски под копытами скрипеть успевали: со стола прибрала, мешочек с травками открыла и ну корешки да листики перебирать. Я открыла рот, чтобы сделать замечание чертовке, но та, словно почуяв мое настроение, заявила:

— Для тебя стараюсь. Сейчас сон-траву заварю, и до утра о печалях забудешь.

Вот спасибо, добрая нечисть, как без твоей заботы жила — представить страшно… Злость душу терзала, тоска в ушах звенела — вдруг поняла, что не в Досаде дело. Рогатая девица и впрямь расстараться решила, а мне обиду выплеснуть хотелось, душу отвести. Выплакаться не вышло, теперь кручина другой выход найти вздумала. Совладав с собой, сняла кружку с полки и протянула чертовке.

— Водица в кадке, печь не топлена, — уселась за стол да рукой щеку подперла.

— Это мы мигом исправим, — задорно улыбнулась нечисть, оголив острые клыки. — Шепотком подсобишь?

— Не колдуется что-то, — вздохнула я. — Слушай, а может, ну ее, сон-траву эту?

— Тебе польза, — чертовка с усилием разминала в ступке будущее зелье, — а мне наука. Я ведь с гаданием завязала и Малушу упросила мастерству травницы меня обучить.

— Завязала? — задумчиво глянула на Досаду. — Развяжи на чуток.

— Не проси, — нахмурилась рогатая нечисть. — Одни беды от моих предсказаний, да и кости вороньи сгинули…

Она хотела еще что-то молвить, но я уже кинулась к сундуку за печкой. В потемках не сразу отыскала нужный мешочек, а когда, наконец, нашла, чуть не взвизгнула от радости. Вот он! Драгоценный!

— Это что такое? — прижимала пальчик к носу, чтобы не расчихаться от пыли, Досада недоверчиво глянула на мою находку.

— Так кости же! Вороньи…

— Ой ты матушки, — почти шепотом выдала нечисть, — зачем они тебе?

— Как же? В огороде закопай, и никакая птица ростки не испортит, зернышка не найдет.

— Будет тебе с такой надежей на меня глядеть, — она не приняла у меня из рук кулек. — Сказала — завязала, значит, завязала.

Чертовка продолжила разминать сон-траву, ни на мгновение не сомневаясь в твердости решения, но мое желание от того только крепче сделалось. Достала из потаенных местечек нехитрые вещицы сердцу дорогие да перед ней на столе разложила:

— Вот! Хочешь — бусы бери, хочешь — платки… Есть деньжат немного. Сейчас! — бросилась в комнату, чтобы кошелек принести, но девица с копытами ухватила меня за запястье.

— Неужто так сильно о будущем знать хочешь? — в глазах чертовки блеснули искорки.

— О Ярке спросить хочу…

— Я тебе и без костей поведаю, что с такими лиходеями, как Яр, связываться не стоит, — она выпустила мою руку и отвернулась. — Забудь этого молодца и благодари долю, что вас разлучила.

— Люб он мне, — снова в глазах слезы собрались. — Коли любила когда — поймешь, а коли не любила — и толки разводить нечего.

Досада немного подумала, а затем обернулась и молча взяла мешочек с вороньими костями. Она лихо отобрала те, что пригодятся для гадания, и указала взглядом на дверь. Ой, и страшно мне сделалось, будто гадалка меня в Навь позвала, а не из дома во двор выйти.

На улице почти стемнело — Глухомань засыпала, и даже дворовые псы не думали устраивать перепалку с лесной нечистью. Хороший нынче вечерок — тихий, спокойный, но на сердце у меня покоя не случилось. Чертовка завела в баню, попросила сотворить лучины с долгим огнем и принялась готовиться. Диво, что творила гадалка — хвостом с кисточкой полы мела, воду под порог из кадки вылила, все ходила по баньке, по углам с пауками шепталась, а я на лавку уселась, позабыв от страха, как речи молвить. Вроде ничего жуткого не приключилось, а сердечко в груди пташкой трепыхалось, все выскочить норовило.

— Дверь плотней прикрой да обувку скинь, — скомандовала Досада.

 Послушалась гадалку — сапоги у порога оставила, под дверь платок бросила и потянула на себя со всей силой. Только обернулась к Досаде, сердце в пятки ушло. Почернели глаза чертовки, что ночное небо сделались. Кажется, даже звездочки увидать успела, пока не зажмурилась. Там, на опушке Темного леса, когда она мне погадать собиралась, ничего такого не происходило, а нынче гадалка к делу подошла серьезно.

— Чего жмешься к стенке? — в голосе нечисти играла ухмылка. — Ответов на свои вопросы бойся — не меня.

Сделав пару шагов навстречу Досаде, поняла — знать, что с Яром станет, хочу больше, чем боюсь гадания. Встретились наши с чертовкой взгляды, замерла кровь в жилах, и полетели вороньи кости на пол из рук чертовки.

— Знает ветер, знает птица, вижу все — и Явь, и Навь… — гадалка обходила меня кругом. — Дать ответы для девицы, что хотела дюже знать…

Досада замолчала. Она еще долго ходила кругами по бане, что-то выведывала у пауков, хмурилась и мотала рогатой головой. У меня в горле пересохло, пошевелиться боялась — так и стояла идолом, пока она гуляла.

— Вижу черную душу Яра, что тебя сейчас, — наконец, начала гадалка, — позабыл он, что любить умел, позабыл и тебя, Василиса Дивляновна. От такого лихого зла крутых бед ожидать можно.