Прорывая мрак времён (СИ) - Ермакова Александра Сергеевна "ermas" - Страница 8

— Меня зовут…

— Екатерина! Ведаю! — отмахнулась хозяйка: — Яз тебе ждати! Подь, подь, — подталкивала к столу. — Вопросы опосля, яко поешь, отдохнешь.

Сердце гулко стучало — бабка её знала. Присев, внимательно следила за старушкой. Ни черта не разобрать — лицо прикрыто капюшоном, в темноте только зелёные огоньки-глаза светятся. Старушка подошла к стене и взяла бутылёк. Недолго возилась в рядом стоящей коробке, бурча под нос. Двигалась неспешно, размеренно. Вернувшись, бесцеремонно подхватила её руки. Разглядывая кровоточащие ногти, качала головой. Катя старательно всматривалась — тщетно. Бабка, отвернулась и прошелестела обратно. Опять возилась несколько долгих минут, приговаривая на смешанном наречии. Вернулась с дурно пахнущей тряпицей:

— Черпало у печи, персты помой, негоже с грязью за стол.

Катя подчинилась и, умывшись, села обратно — холодная вода чуть взбодрила.

Старушка грубыми пальцами ловко крутила кусок ткани, обматывая раны. Катя смутилась от нелицеприятного вида: тонкие, скрюченные в суставах; кости выпирали, грозясь порвать сморщенную кожу, а ногти — длинные, спиралевидные. Какая мерзость!

— На тебе заживёт быстро, — заявила ведунья, небрежно опустив одну больную руку, — токмо больше не твори кое.

— А я бы не творила, — поспешила оправдаться, — если бы лестница была.

— Ишь, кая! — бубнила старушка. — Ответы получить хочет, а помучиться первее нет.

Сказать нечего — опустив голову, Катя засопела. Бабка закончила перевязку второй ладони. Пальцы подёргивало и появилось дикое желание почесаться.

Старушка ополоснула руки и подошла к печи. Открыв, ухватом достала чугунок. Поставила на стол и присела рядом. Катя сглотнула — запах ошеломлял. Желудок свело, в животе предательски заурчало. Несмотря на пережитое, аппетит не спал. Голова закружилась, поплыли образы гречки с мясом. Скрипучий голос заставил вздрогнуть:

— Ложь, не стесняйся.

Подчинившись команде, потянулась к ближайшей тарелке. Привстав, скользнула взглядом по столу, ища поварёшку — нет. Посмотрела на бабку — молчит. Катя оглянулась… половник лежит возле чугунка. Раздумывать, откуда появился, не позволил кашель старухи. Нарочно ведьма кхекала! Выводила из замешательства, это точно. Трясущимися руками сдвинула крышку с чугунка — умопомрачительный запах пропаренной каши ударил мощной волной, едва не лишив чувств. Катя чуть не заскулила от нетерпения. Два дня ни крошки во рту. Но, положив гречки, блюдо поставила перед хозяйкой. В ответ услышала довольный хмык. Осмелев, наполнила тарелку себе. Кушать хотелось зверски, но она сидела, ожидая приглашения. Старушка протянула ложку:

— На, удобее ясти. Благие люди придумали…

— Спасибо, — огорошено пробормотала Катя.

Ела быстро — много вопросов, а пока время шло, появлялось ещё больше. Спецтрюки не только настораживали, но и пугали. Прожевав последнюю ложку, взглянула на бабку — её блюдо пустое. Чёрт! Ведьма не притрагивалась к гречке, руку на отсечение. Да какая каша? Ложка на том же месте.

— Вставай, — бесцеремонно подтолкнула старушка. — Глянь. Могле, еже ести?

Катя подошла и осторожно заглянула в печь. Как там оказался поднос с булками и ковш, неизвестно.

— Ну, шибче — стынет!

Катя поставила всё на стол. Налив воды, замерла. Из её чашки повеял аромат — чай с молоком, а над соседней поднимался лёгкий дымок крепкого кофе.

— А еже? — голос старушки вывел из очередного оцепенения. — Аки появился божественный нектар, только его и пью! От хвори помози, да коротать вечер проще!

— Понятно! — кивнув, пробормотала Катя.

Окончила трапезу и оглянулась в поисках мойки или на худой конец корыта, в котором можно ополоснуть посуду — ничего не появилось. Обернувшись к столу, поперхнулась словами — пусто. Ни чашек, ни тарелок…

— Кто… вы такая? — еле выдавила.

Луна, будто только этих слов и ждала — заглянула в маленькое окошко, под самой крышей и избушка посеребрила избушку. Бабка выпрямилась, сморщенное, как печеное яблоко, желтоватое лицо, улыбалось. Два зеленых камушка-глаза, посаженые глубоко под лохматые брови, ярко сверкали. Нос маленький и прямой, а губы расползлись, обнажив беззубый рот.

— Аки кто? А ты не ведати?

— Не знаю, но… — запнулась на секунду, — есть пара догадок, — неуверенно прошептала и поморщившись.

— Всего пара? — старушка явно потешалась. — Ижно неважно! Аки меня не зови, нутро моё от того не изменится. — Сокрушенно покачала головой: — Конечно… ты единорожденная послежде кончины, тебе труднее. Ижо хто с детства такой — не усомнится.

— Что значит: «ежинорожденная послежде кончины»?

— Изгибнула — воскреси! — бубнила ведьма недовольно. — Перерождение второй сущности. Ты впервой изгибнула — дар проявляться стал…

— Да, — кивнула, задумавшись. Так и было. Вышла из больницы сама не своя. Звуки, запахи, краски — пугали.

— На себя-то уповаешь? — колдовские глаза зацепились, будто присоски кальмара — если попалась жертва, не отпустят.

— Уже, — нехотя призналась, ёрзая. Старушка задавала вопросы, ответы на которые ей известны. Спрашивала просто, чтобы поддержать разговор или смутить.

— А на других? — не отпускала ведунья.

— Теперь, да…

— Что ж во мне такого, иже аж, пару догадок? — Ведьма даже не моргала. Губы растянуты в улыбку, но взгляд серьезен.

— Отчаянная попытка с головой дружить? — предположила Катя и горько усмехнулась: — А то от таких вариантов хочется выпрыгнуть из избушки и прямиком… в психушку. Хотя она…давно для меня открыта.

— Да, да! — улыбалась бабка, — там таких полно. Но, ижно, кто не совладал с дарованием.

— А где те, кто справился?

— Благий вопрос, — кивнула ведьма. — Хто — жиеть, а хто — существует…

— Это как?

— Ну, — протянула и разжевала старушка: — Хто-то залещи аки я. Хто-то скрывает, что веси. А хто-то с благодатью приняв, получает блага мирские. Но, еси те, хто ищет коих аки ты.

— То есть? — встрепенулась Катя.

— Ишь, ты — молодец! — хихикнула старушка и почавкала беззубым ртом: — Попривыкла. Ищут каждый по-свойски: хто-то дабы приложитися, а хто-то дабы упразднити.

Присоединиться или уничтожить… Вспыхнула надежда — Катя взбодрилась:

— А вы, на чьей стороне?

— Яз? — удивилась старушка. — Яз сама по себе. Рази такого не бывати?

— Нет, не бывает! — решительно покачала головой. — Когда настанет время, придётся встать на чью-то сторону.

— Думаешь придёт? Пора определятися? Аль можно так существовать? — Ведьма перестала улыбаться. Нефритовые глаза цепко принялись разглядывать. Проникали в подсознание: ковырялись, проверяли, вызнавали — Катя передёрнула плечами. Волосы зашевелились — ощущение не из приятных.

— Можно… — услышала собственный голос, со стороны. Откуда смелость такое говорить? Как рот вообще открылся без ведома хозяйки лепетать, причём, не зная что? — Но уже скоро. Особенно по вашему времени…

— Ишь, кая внимательная, — бабка вновь заулыбалась. — Моим летам? — голос похолодел. Катя сжалась — морозом окатило с ног до головы. — Ты мои лета не веси — не судити! А вот, когда настанет срок, тогда и решим, кто за кого будет. Ты пришла почто?

— Спросить…

— Вот спрашай, — холодно отрезала ведьма, — и подь отседаль.

— Простите, — сожалела искренне, — не хотела обидеть…

— Было бы иначе… — ведьма недовольно поджала губы. — Я сильше, раздавлю аки букашку. Но душа твоя чиста и открыта, поэтому разговор ведется. Спрашай, пока добрая.

— Кто я?

— Аки хто? — удивилась старушка. — Катька.

— Да что имя? — тряхнула головой. — Кто я есть, на самом деле?

— Катька! — убежденно заявила бабка. — Твои замашки, дарования, очи, никого не напоминают?

— Кошку, — неуверенно пробормотала Катя. — Так сказал упырь. Но, это разве может быть правдой? Я ведь до первой смерти обычной девочкой была?

— Опять! — ведьма стукнула по столешнице. — Вурдалака встретила. Несколько раз изгибнути. Творишь, что простому люду не дано. Обличали, что кошка. Родителей потеряла, а все ктому не веси?!