Анатомия страха (СИ) - Рябинина Татьяна - Страница 48

Дефилируя по сцене в дурацком зеленом купальнике из веревочек, Илона чувствовала себя голой идиоткой. Среди других таких же голых идиоток, которые глупо улыбались и лезли вон из кожи, чтобы обратить на себя… особое внимание. Она знала, что победит: Анатолий, главный спонсор конкурса, сидел во главе жюри и делал вид, что видит ее впервые. Она знала: все это не ее, ей было скучно и противно. Но вот Анатолию, от спокойного, чуть усталого взгляда которого Илона теряла голову, это зачем-то было нужно. Может, он просто не мог поверить, что красивая девушка не хочет быть моделью. Может, она уже надоела ему, и таким образом он от нее откупался. Илона не хотела этого знать. Она просто делала то, что хотел ее любимый.

Фанфары, цветы, вспышки камер, шампанское. Завистливые взгляды однокурсниц, шепоток за спиной. Тогда Илона еще верила, что через полгода вернется из Парижа и будет учиться дальше. Анатолий привез ее в аэропорт, все так же спокойно и устало поцеловал на прощание, обещал звонить. Глядя, как внизу тает родной город, Илона поняла, что с прошлым покончено навсегда, словно, взлетая, самолет оборвал незримые нити, которые связывали ее с уютным иллюзорным миром, пахнущим книжной пылью.

В Париже она окунулась в совершенно иной мир, который неожиданно понравился. Нравилась красивая одежда, восторженные взгляды и та дымка праздничной чувственности, которая окутывала все вокруг. Нравилось ощущение независимости и собственной значимости. Успех пришел сам по себе, даже против ее воли, и поэтому Илона не тряслась над ним. А еще были неплохие деньги и перспективы. Она еще пыталась обмануть себя, даже записалась на курсы французского для иностранцев, поступающих в Сорбонну, но уже понимала: мир моды — это наркотик, затягивающий в свои сети тех, кто неосторожно рискнул попробовать.

Любовная лихорадка прошла быстро. Ни сожаления, ни разочарования, только легкое недоумение: а что же это было? Анатолий изредка звонил и говорил ни о чем. Когда за две недели до отъезда домой Илона узнала, что Анатолий убит в подъезде своего дома, то почувствовала, к своему стыду, облегчение, что узел развязался сам собой. За эти полгода у нее были мужчины, но она научилась различать, кто из них для тела, кто для ума, а кто для души. Совместить все это в одном человеке ей казалось невозможным, поэтому приходилось довольствоваться тем, что каждый из них мог предложить.

Олег Свирин показался ей сначала очень интересным. Несмотря на неказистую внешность, в нем было то, что всегда ее привлекало: ум и воля. Он был равным и, что поразительно, не стремился изменить это равенство в свою пользу. Олег не был принцем, но мог стать партнером, союзником. Илона вышла за него замуж и уехала работать в Рим.

И снова расстояние отрезвило. Но на этот раз все было гораздо серьезнее. Илона не могла простить себе ошибки. Вспоминая все, что произошло с момента их знакомства, она наконец понимала: вся сила мужа — его же переродившаяся слабость, которая борется сама с собой, а весь его ум работает только в этом направлении. Поняла она и то, что Олег не подминает ее под себя не потому, что уважает, а потому только, что не может: нашла коса на камень.

Все это было грустно и неприятно, и Илона начала искать утешения. Впрочем, и Свирин в ее отсутствие от одиночества не страдал — это она поняла сразу, когда вернулась. А потом случилось еще одно событие, которое заставило ее отказаться от мыслей о разводе. В один прекрасный день Олег принес кучу бумаг и заставил ее подписать их. Все свое немаленькое имущество он перевел на ее имя. Илона прекрасно понимала, что это значит, перспектива стать богатой вдовой приятно грела. Так они и жили, каждый своей жизнью, пока Илона вдруг не забеременела.

Ребенок оказался для нее просто катастрофой. И не только потому, что угрожал карьере. Ей не хотелось рожать от Олега. Она считала, что спать можно с кем угодно, лишь бы в охотку, но рожать можно только от любимого. Тем не менее, Свирин ее вынудил. Мало того, что дочка изначально была нежеланной, но Олег просто не давал Илоне по-настоящему полюбить ее. Он взял и оттеснил жену в сторону. В конце концов Илона не выдержала, наняла няню, двадцатисемилетнюю детсадовскую воспитательницу по имени Алла, и вернулась на работу.

А потом у Свирина потекла крыша. Его начали мучать всякие страхи и кошмары, он был уверен, что за ним следят. Сначала Илона наблюдала со злорадством, но затем это стало ее сильно раздражать. И когда подвернулся первый же зарубежный контракт, не самый выгодный и не самый интересный, она с радостью за него ухватилась — лишь бы уехать.

Впрочем, не только поэтому. Она пыталась убежать не только от Свирина, но и от себя. И от Глеба Чередеева, с которым познакомилась на дне рождения подруги именно в тот момент, когда казалось: хуже уже и не бывает. Оказалось, что все может быть так просто. И не надо ничего объяснять, придумывать и доказывать. И разделять ничего не надо: для разговора, для помощи, для постели. Закрыть глаза и нырнуть в этот бездонный синий поток его глаз…

— Алла с Викой пусть обедают в гостинице, а мы с тобой пойдем в одно симпатичное местечко, тут недалеко, — сказал Глеб, собирая сумку. — Будем пить дрянное разливное пиво и есть чебуреки размером с валенок. Кто больше съест.

— Начинаешь меня откармливать?

— Точно. А чтобы жир ложился плотнее и не дрожал, как желе, придется поработать асфальтоукладчиком.

Илона почувствовала, как тепло из глубины живота разливается по телу, и, удивляясь самой себе, покраснела.

Она боролась только со вторым чебуреком — горячим, сочным и действительно огромным, а Глеб уже приканчивал четвертый.

— Мадам Чередеева, вы отстаете! Не отлынивать! А то будешь мне вечером чесать спину целых полчаса.

— Зато ты обгоняешь, — вздохнула Илона, запивая чебурек ледяным пивом. — Прежде чем стать мадам Чередеевой, мне надо еще развестись, а это будет ох как непросто.

— Почему? Если дело в барахле, отдай ему все, пусть подавится. У меня денег достаточно, и еще наработаю. На всех хватит: и на нас, и на Вику, и на наших детей…

— И на сенбернара, и на попугая, — подхватила Илона, сдувая с глаз светлые пряди. — Не в этом дело.

— А в чем?

— В Вике. Он ее так просто не отдаст. Война будет не на жизнь, а на смерть. Если честно, то я его боюсь. Правда, изо всех сил стараюсь, чтобы он этого не понял. Он ведь действительно псих. Настоящий, не в переносном смысле. Если почует, что боюсь, — сожрет. Как зверь.

— Значит так. Приедем — и будете жить у меня. Домой даже не суйся.

— А вещи?

— Не надо. Купишь все, что понадобится.

— Нет, Глеб, не получится, — упрямо замотала головой Илона. — Там и документы, и… Я постараюсь заехать, когда его дома не будет.

— Смотри, Илонка, тебе видней. Только я не знаю, что буду делать, если с тобой что-нибудь случится.

Он накрыл ее руку своей, большой и горячей, и облачко, набежавшее на солнце при упоминании о Свирине, растаяло.

— Если ты обязуешься как следует поработать асфальтоукладчиком, — улыбнулась она, — я, пожалуй, рискну съесть еще один… валенок.

— Ну что, все собрались? — начальник убойного отдела ГУВД полковник Павел Петрович Бобров оглядел своих «детишек» поверх очков. — Тогда начнем. Малинина ждать не будем, он у Хадоева в больнице.

Рассевшись вдоль длинного стола, оперативники уткнулись в свои записи, как школьники, которые выжидают, чья же фамилия первой остановит взгляд изучающего журнал учителя.

— Какая гадость все-таки на улице! Опять льет!.. Ну, кто первый? Нет желающих хвастаться успехами? Правильно, господа хорошие, особо хвастаться вам нечем. Баланс не в нашу пользу. Иван, прошу!

Хмурый майор, одетый в такую же пасмурную, как погода за окном, серую рубашку и черные джинсы, машинально пригладил темные волосы. Откашлялся и начал монотонно излагать, что сделано. А точнее — что не сделано. Разумеется, всему были совершенно объективные причины. Начальник слушал и морщился, как от касторки.