Повесть о Ферме-На-Холме - Алберт Сюзан Уиттиг - Страница 32

— Будь я лягушкой, — решительно заявил Джереми, я бы предпочел, чтобы кто-нибудь другой ловил для меня кузнечиков. Только вот жить в бамбуковой клетке мне бы не хотелось, и жарить кузнечиков я бы не стал.

Беатрикс закрыла альбом.

— Я думаю, ты бы жил тогда на Эстуэйт-Уотер. Но тебе бы пришлось самому искать кузнечиков и остерегаться, как бы не попасть в клюв цапле или в пасть щуке. Во всем есть свои достоинства и недостатки. — Она помолчала и задумчиво посмотрела на мальчика.

— Вопрос, наверно, нелепый, но, может быть, ты знаешь, где мне найти подходящую лягушку. Я рисую гораздо лучше, если имею перед собой живую модель.

— Конечно же знаю, — сказал Джереми, показывая своим тоном, что вопрос действительно был нелепым. — За каменным мостом через Канси-бек их видимо-невидимо, огроменная колония. Живут себе в тростнике, плавают, насекомых ловят. Там есть одна очень уж толстая, любит посидеть на берегу, погреться на солнышке. — Джереми искоса взглянул на мисс Поттер. — Место это укромное, самим вам его не найти. Хотите, я покажу?

— Еще как хочу! — воскликнула Беатрикс, просияв. — Мне очень нужна лягушка. — Она запнулась, бросив взгляд на незаконченный короб. — А тебе не надо это доделать? И почему ты не в школе? Уж прости за этот вопрос.

— Короб я могу и после доделать, — сказал мальчик. — А в школу я не вернусь. — Он откинул рыжую челку, оставив на лбу угольный след. — Никогда не вернусь.

— Вот как, — сказала Беатрикс. — Я-то отдала бы что угодно, только бы мои родители разрешили мне ходить в школу. Брат в школу ходил, и в его жизни было много интересных приключений. А меня вот учили дома гувернантки. — Загадка обвилась вокруг лодыжки Беатрикс. — Правда, теперь, — продолжала она рассеянно, наклонившись, чтобы погладить мягкую кошачью шкурку, — я частенько думаю, а не стерла бы школа часть того, что отличает меня от других? Ведь учителя обычно хотят, чтобы ученики делали все так, как им велят, а мне бы это наверняка не понравилось. Боюсь, я слишком независима.

Наступила пауза. Джереми переваривал услышанное.

— Ну ладно, — сказал он наконец, — а вы не хотите узнать, почему не вернусь в школу я?

— Почему же? — спросила Беатрикс.

— А потому, — с грустью сказал Джереми, — что там этот здоровенный задира Гарольд. Он столкнул меня с кучи угля, да так, что рука до сих пор болит. — Мальчик протянул руку, и Беатрикс увидела длинную красную царапину на бледной коже.

— Понимаю, — сказала мисс Поттер. — Как это подло! Я с тобой совершенно согласна. На твоем месте и я никогда бы не вернулась в школу — во всяком случае, до тех пор, пока не почувствовала бы, что у меня хватит смелости справиться с этим задирой.

Джереми нахмурился.

— Я вообще-то не трус, да только…

— Неважно. — Беатрикс поднялась. — Никто не может оставаться смелым все время. Я-то точно не могу. Чаще всего я трушу. — Она тяжело вздохнула: достало бы ей смелости противостоять родителям, они с Норманом смогли бы дольше быть вместе и дольше ощущать себя счастливыми, прежде чем этому счастью настал конец.

— Неужто правда? — удивился Джереми. — Я и не думал, что взрослые могут быть трусами.

— Еще как могут. Такое случается сплошь и рядом. — Беатрикс заставила себя улыбнуться. — Похоже, ты сейчас не очень-то занят. Не пойти ли нам поискать лягушек? Если ты сам захочешь порисовать, я дам тебе пару листов из альбома. У меня и лишний карандаш найдется. Для кошек уголь вполне годится, но лягушек лучше рисовать карандашом.

— Ура! — Джереми был в восторге. — Я только оставлю записку тете Джейн, а то она будет беспокоиться, если не застанет меня дома.

Он вошел в дом, и Беатрикс, последовав за мальчиком, оказалась в симпатичной кухоньке с балками над самой головой. Один угол занимали высокие стоячие часы. По краю циферблата были нарисованы цветы, а сверху, в золоченом круге, менялись фазы луны. На черной каминной полке стояли оловянные кружки, медный чайник и два фарфоровых подсвечника с наполовину сгоревшими свечами. На полу лежал домотканый ковер, а у камина Беатрикс увидела большую деревянную прялку со шпулькой, полной тонкой серой пряжи. Тяжелый деревянный ткацкий станок с уже сотканным куском серого твида занимал всю стену. Обстановка была бедной, это правда, но здесь не царило уныние — напротив, Беатрикс скорее ощутила дух уверенности и надежды.

Через несколько минут мисс Поттер и Джереми уже шли к каменному мосту через Канси-бек. Лягушки жили выше по течению ручья, возле озера, облюбовав себе болотистую заводь. Берега тут поросли папоротником и низким ивняком, на мелководье стеной стоял тростник. Волшебное место, подумала Беатрикс, и самое подходящее для лягушек. Их действительно было много — они плавали, хватали стрекоз, прыгали по берегу. Одна, как и говорил Джереми, оказалась особенно хороша — расположившись отдельно от других, в сторонке, она лениво помаргивала, наслаждаясь октябрьским солнышком, и не обращала ни малейшего внимания на босоного мальчишку и женщину, которые расчищали себе место в зарослях папоротника, чтобы можно было сесть и взяться за карандаш.

За работой они продолжали беседовать, и Беатрикс узнала, что раньше Джереми ходил в школу в Оксфорде, что со своей тетей он стал жить после того, как его мать год назад умерла от инфлюэнцы (отец Джереми умер еще до его рождения), что он часто болеет, но говорить об этом не любит и что он очень хочет стать художником, когда подрастет. Это желание мальчика вызвало известную неприязнь со стороны одноклассников в сорейской школе — деревенские ребята, которые собирались вслед за своими отцами стать паромщиками, кузнецами или фермерами, сочли подобные планы смешными.

Что касается тети, то, по словам Джереми, она бы рада видеть его художником, хотя то и дело говорит, что вряд ли этим можно заработать на жизнь и придется ему еще чем-нибудь заняться, чтобы не помереть с голоду. Желание Джереми ей понятно — ведь она и пряха, и ткачиха, а это почти то же, что художник, только по шерсти. Правда, нынче люди за ручную работу по шерсти хорошую цену не дают, ведь на машине-то получается куда дешевле. Хорошо еще, говорил Джереми, что он может плести корзины, да куры неплохо несутся, да корова дает много молока, да меда в ульях хватает, и что они не съедят, то продают — вот несколько шиллингов в неделю и получается. Да, подумала Беатрикс, деньги семейству Кросфилд достаются очень нелегко. Но, похоже, это не обескуражило их, не лишило творческой энергии, желания работать.

— Ну-ка, посмотри. Как тебе это? — спросила Беатрикс и показала свои наброски Джереми.

— Ух ты! — воскликнул Джереми, наклоняясь к альбому. — Здорово! Вот этот особенно хорош, — добавил он, показывая на рисунок. — Такой толстый, в галстуке и гетрах. Сразу видно, очень много о себе воображает, словно он важный господин, может гонять лис на своих полях и ловить форель в своей речке, а на самом-то деле — обыкновенная зеленая лягушка сидит в грязи на бережку. — И Джереми весело рассмеялся.

— Мне тоже нравится, — сказала Беатрикс, поглядев сначала на свою работу, а затем на самодовольную лягушку. Она почувствовала, что наконец-то встретила настоящего мистера Джереми Фишера — надутого, самовлюбленного, тщеславного, а то обстоятельство, что встреча эта произошла в обществе юного Джереми Кросфилда, хорошо знакомого с местными лягушками, делало мистера Фишера еще более интересным персонажем, чем она себе представляла.

— Честно говоря, — продолжала Беатрикс, — сегодня, до того как мы с тобой встретились, я была как воду опущенная, все боялась, что не смогу больше нарисовать ни одной лягушки. Но теперь чувствую: еще как смогу — стану приходить сюда и рисовать мистера Фишера. — Она улыбнулась. — А теперь покажи-ка, что нарисовал ты.

— Ну, мои-то похуже ваших, — сказал Джереми без всякой зависти, — но мне они нравятся. Раньше я лягушек не рисовал, а теперь буду, я много их нарисую.

— Вот что я тебе скажу, — тон у Беатрикс стал серьезным, когда она взглянула на работу мальчика и убедилась, что у него большие способности. — Ты обязательно должен рисовать!