Буйный (СИ) - Стар Дана - Страница 14

Вздрогнула. Побледнела. Но как только почувствовала моё тепло и мощную поддержку в виде прикосновения, моментально перестала плакать. Бледность на влажных от слёз щеках стала стремительно растворяться в пунцовых пятнах.

Мля.

Ну и что я несу?

Кто знает, а?

— Мать у нас одна, а отцы разные. Я только недавно об этом узнал. Когда батя с инсультом слег.

— А, ну ясно, — главный почесал затылок. — Соболезную. Будем знакомы, что ли. Это Упырь. Тот лысый — Змей. Бородатый — Леший. Ну а я… Тарантул, — руку вперёд вытянул якобы для рукопожатия, но я замешкался. Потому что в тот момент, когда из уст главного вырвалось слово «тарантул», Алька с невероятным нажимом вонзилась мне в ладонь ногтями, аж кровь в башку ударила.

Мне пришлось пожать придурку руку. Для дела. Ибо я каждой порой на коже чувствовал, что они нихера не друзья Али, а её живой и вечный кошмар, благодаря которому она полжизни провела, шарахаясь по углам. Именно поэтому малышка боялась и не спешила доверять незнакомцам. Да что там доверять! Просто парой слов перекинуться боялась. Вся тряслась и рыдала. Теперь понятно, почему Дюймовочка такая забитая. Есть причина. Извне. И я её выясню. Но для этого мне нужно внедриться в эту облезлую шайку, чтобы кое-что проверить — свои предположения.

— Андрей, — сжал его шершавый обрубок до жара в суставах. У*бок поморщился. Я держал его в захвате чуть больше минуты. Не моргая, смотрел сверху вниз и наслаждался шоком в его расширившихся от боли зрачках.

— Хера ты здоровый! — хиляк выдохнул и принялся энергично махать рукой, словно ошпарился. — Откуда такие формы, бро?

— Гены. Батя работал на карьере, скалы рубил, — опять ерунды наплёл и даже не улыбнулся.

— Слухай, Андрюх, если хошь, могу работенку подогнать. Парень ты рослый, крепкий. Есть дельце. Деньжата хорошие. Так что?

— Нет, — ответил, не думая.

— Ну чё так сразу нет? — хохотнул хилый. — Передумаешь, Алька знает, где меня найти, — и на девчонку покосился отнюдь не дружелюбно, отчего малышка крепче схватилась за мою ладонь, сгорбилась и, прижав подбородок к груди, задрожала.

Твою ж мать.

Вот, значит, как. Боится их. Так, что до обморока доля секунды.

Вскоре я понял, почему она вся сжалась, как ёж, и покрылась роем мурашек. Когда Тарантул вдруг перестал лыбиться, как дебил, скорчил рожу «лицо-бетон» и открыл свой смердячий хлебальник:

— В общем, тут такое дело... — голос наполнился угрозой. Он пытался нас напугать. — Ребята одни пропали. Брат мой. Кличка — Кисель. Звать Костяном. Чуть больше недели назад. Не можем найти их... и всё. Опрашиваем народ. Может, вы чего знаете?

— Говорят, парней в последний раз видели вблизи Алькиного дома, — фыркнул один из свиты недопаука.

— Не, я лично никого не видел. Некогда было. По хозяйству сестре помогал. Работы выше крыше.

Честно, я умел врать в лицо. Годы практик в сфере криминала не прошли даром. И я думаю, полоумы мне искренне поверили.

Тарантул выждал паузу. В округе воцарилась полная тишина. Смотрел на меня очень внимательно, с презрением и недоверием, насквозь жёг своими чёрными крысиными залупками. Но я держался стойко, чтобы не сорваться и не распизд*чит это уродское рыло. Кулаки, сцуко, чешутся! Дайте мне мою дозуууу! Без ринга, как без кислорода.

Альку собой закрывал. Готов был в любую секунду забить на самоконтроль и каждому присутствующему здесь говну с ноги проломить черепушку.

Чернявый понял, что я не из робких ботанов, что писаются в штанишки от одного лишь их шага в твою сторону. Им со мной — всё равно что тягаться голыми руками с несущимся на всех парах бронированным танком.

— Ну ок тогда. Бувай здоров, — руки в карманы, кивок парням, и шайка местных мудозвонов пружинистой походкой направилась в сторону калитки. — Коль понадобимся или вспомнишь чего про моего брата... моя хата та, что с красной крышей, в двадцати минутах пешком отсюда. И да, Алечка, — добавил шершавым тоном, не оборачиваясь. — Через неделю за деньгами приду. Надеюсь, ты помнишь, что за тобой должок. За прошлый месяц. И за этот пора бы рассчитаться. А коль братишка приехал… То с ещё одного рыла столько же причитается. Если он, естественно, не согласится на работу.

Утырки, что запружинили следом за главным, весело хрюкнули. Тарантул, закончив беседу, прокуренным басом выплюнул последнее предупреждение:

— Как рассчитываться бушь, решай сама. К слову, в моей хате кровать намного мягче, чем в твоей. И больше. Там нам никто не помешает.

Сука! Клянусь, задержись бы тварь хоть на секунду дольше у калитки, позвоночник бы нахер с мясом вырвал, в пасть затолкал и им же придушил, чтобы замолк навсегда.

Отродье. Ошибка природы!

Убью его.

Честью клянусь!

Убью падаль.

Выбесил. Вывел. Задел за живое.

Дыши, Макс. Дыши. Только не сейчас. Молю. После придушишь, после того как расставишь с Алей все точки над “i”. Уроешь урода. И всю остальную аналогичную нечисть.

***

— Ну, я весь во внимании, — втащил Алю в дом, плюхнул на стул и сам рядом пристроился. Набычился. Сцепил руки в замок, ударил ими по шершавой поверхности стола.

— Ч-что? — девочка скукожилась, до сих пор тряслась, как во время эпилептического припадка.

— Кто они, эти выродки? И что они от тебя хотели?

— Местные вышибалы, — каждое слово давалось с невероятным трудом. Прям клешнями вытаскивай. Надоела забитость эта её хроническая. — Налоги собирают, вот и всё.

— Только это? — прищурился.

— Знаешь что! — Впервые за неделю она осмелилась повысить на меня голос. Внезапно подбородок Али задрожал. На ресницах выступила влага. Голос охрип. — Не лезь не в своё дело! — рявкнув, пулей выскочила из кухни, влетела в соседнюю комнату и заперлась там на ключ.

Тишина. Прислушался. И нахер... Не выдержал! Всё-таки долбанул кулаком по столешнице. Так, что та покрылась глубокой, корявой трещиной. Ибо там, за стеной, послышались жалобные девичьи хныки.

К бесу!

Ощущения были настолько адскими, как будто душу наживую выдрали из груди уродливыми когтями и запихнули в мясорубку. В миг, когда я услышал её истошный, наполненный глубокой болью плач.

***

Я решил не мучить девчонку вопросами. Ей сейчас нелегко. Хотя мне жесть как хотелось выбить ногой дверь в спальню и заставить глупышку выложить всю правду. Хотя бы признаться в том, что те шрамы на ногах — не последствия изнурительного труда в поле, а дело рук этих, сука, бездушных мразей. Нелюдей. Не мужиков. А пожизненного днища. Те твари, что осмелились хоть раз поднять руку на женщину, заслуживают зверской кастрации и пожизненной инвалидности.

Чтобы хоть как-то сбросить ебуч*й стресс и не прибить никого нах, я отправился пахать на поле. Пять часов херачил без передыху, как собака. И эти не знающие пощады часы не прошли даром. Мне немного полегчало. Сбросил стресс на пару с бешенством, называется.

Домой вернулся поздним вечером. До этого просто шарахался по селу, пытался навести порядок в собственных мыслях, да и вообще решить, что делать дальше. На одном месте просиживать булки долго нельзя, тем более этот Тарантул... на меня нехорошо так косился. Явно начал подозревать неладное. Всех их, тварюк, к сожалению, не перебьёшь. Исходя из последнего разговора с Алей, я понял, что у них тут промышляет местная банда, что держит в страхе всё село. Сколько их? Хрен знает. Прихлопнешь одного гада, вылезет другой мстить за товарища.

Тут два варианта. Первый: хватать Алю в охапку и валить. Второй: если она не захочет (скорей всего, так и будет из-за деда), то валить самому.

Душа разрывалась на части. Горела живьём! И страдала.

Не могу я её бросить. Но выбор сделать придется.

Либо она. Либо я.

***

Вернулся в дом. Прислушался… Тишина.

На цыпочках прокрался в комнату Алевтины, заглянул внутрь. Честно, я очень переживал, что оставил малую одну на полдня. Но это было необходимо. Ей. Чтобы успокоилась. Чтобы я не надоедал ей своими расспросами. Подождём ещё несколько дней, пусть как следует ко мне привыкнет и поймет наконец, что мне смело можно довериться.