Подарок принцессе: рождественские истории - Петрушевская Людмила - Страница 5

– А тебе не предсказали, что нашей дочери исполнилось уже десять лет?

И тут он как окаменел, взрослый мужчина. Хорошо не заплакал. Ая знала, что многие холостяки боятся детей.

Он даже отстранился.

– Ты нас познакомишь? – наконец спросил он.

– Возможно, – с достоинством ответила Ая. – Но сейчас я буду занята. У меня работа.

И он сидел на камнях, ожидая, пока она соберет свои палочки, дощечки и шероховатые морские стекла.

– Я уже несколько дней за тобой слежу, – вдруг сказал он. – И я думал, что как жалко, что твоя дочка это не моя дочка. Я боялся встретить твоего мужа. Я разобрал свои старые часы и подложил стекло и стрелки на твое постоянное место на пляже. И я в первый раз за одиннадцать лет пришел на море в семь утра. Я ведь давно уже ни во что не верю – с молодости, с тех пор как ты пропала. Твой муж —…

– Мой муж! – величаво произнесла маленькая Ая. – Мой муж сидит на камне, пока я работаю тут. А мог бы мне помочь. Вон ту корягу возьми?

Тем же вечером она отвела дочку наверх, к святой Эуфимии. Девочка шла между матерью и отцом, крепко держа их за руки. Она шла между мамой и папой впервые в жизни и почти не спотыкалась.

Вверху, в храме, она сразу же подошла к саркофагу и внезапно сделала то, что делали до нее вереницы невест многие столетия – она погладила огромный камень своей маленькой рукой. Откуда-то ей было все известно.

– Не рано ли? – спросил Микки. Он теперь панически боялся за дочь.

– Папа, – отвечала она, – папа, ты не знаешь, мама знает, папа, еще с первого класса за мной, папа, бегает один мальчик.

– Еще чего, – сказал Микки. – Что мне теперь, с ружьем вокруг нашего дома ходить?

И мама с дочкой от неожиданности засмеялись.

Жила-была девушка, обыкновенная, ничем не примечательная, никому особенно не нужная, кроме мамы. Никто на эту девушку не обращал внимания, не дарил ей цветов (мама на день рождения не в счет).

Девушка к этому привыкла. Она была какая-то несуразная, слишком высокая, но не такая, как модель; чего-то не хватало.

Может быть, сказывалась ее сдержанность, даже какая-то суровость. Она училась в малоизвестном университете на факультете, как она выражалась, «елок и палок». Туда на бесплатное место было поступить много проще, и в дальнейшем наша незаметная девушка должна была затеряться в лесах, работать по учету этих елок-палок и сидеть в какой-нибудь конторе, оформлять бумажки.

Они пока что жили с мамой в своей маленькой квартире в блочном доме на четвертом этаже. Все было как у всех, нормальное существование, только одна квартира по дороге наверх была как страшная пещера – там жила семья настоящих разбойников, они держали в страхе всех соседей. Там происходили вечные войны, даже стены и полы дрожали от стуков и грохота. Девушка проходила мимо сильно помятой железной двери нижней квартиры всегда с бьющимся сердцем. Тамошняя мать со своим кипящим семейством вечно справляла ежедневные праздники жизни, и иногда этот бешеный карнавал вываливался, как из мясорубки, на лестницу с песнями, драками и криками «убивают».

Девушка боялась их, и на улице тоже всех боялась, одевалась потемнее, шапку натягивала до бровей, сутулилась. Приходилось ведь поздно возвращаться с языковых курсов, у них в елочном университете завели такое довольно недорогое обучение в расчете на мировой авторитет родных лесных запасов и на их дальнейшую распродажу за кордон. Девушка восприняла этот дар судьбы с полной серьезностью и зубрила английский каждую свободную минуту. Мама ей помогла, рассказав о методе обучения дедушки Ленина – сначала этот малоизвестный Ленин переводил полстраницы на русский и тут же переваливал переведенный кусок обратно на иностранный. Данный метод пригодился нашей девушке, которую звали Оксана. Имя у нее было торжественное и красивое, но сама девушка считала, что она ему не соответствует, ей больше бы подошло простое «Лена» или «Таня». Или, на худой конец, церковное «Ксения».

Оксана пыхтела, переводя лесотехнические тексты туда-сюда, осваивала английские названия пород деревьев, все эти «дубы» (oaks), «березы» (birches) и «ивы» (willows), а также искала такие редкостные для англичан термины, как «сплав», «трелевка» и «лесоповал». Ни больше ни меньше как учащихся готовили к каторжной работе в лесах Англии, чтобы потом гнать бревна по Темзе, а там и без нас безработица, роптали другие посетители курсов, которые хотели освоить прежде всего разговорную речь.

Мама ее пока что пребывала без работы, хотя уже не претендовала на то, чтобы быть редактором, а пыталась устроиться хотя бы корректором. Она пробовала звонить по объявлениям, и ей предлагали рукописи для редактирования на испытательный срок, полагалось все сделать быстро, за две недели, – в первом случае перевод романа в двух томах, затем фантастический боевик нашей авторши мелким шрифтом пятьсот страниц и наконец перевод учебника по фармакологии, часть первая и вторая. Мама Оксаны сначала хохотала над этими текстами и цитировала самые удачные места Оксане (особенно отличался фантастический боевик со словами «по улице шла прохожая» и «он сел на стул за стол»). Потом мама пыхтела, не спала ночей, исправляла все до запятых, а как же. А затем каждый раз ей приходилось вызванивать заказчиков и выслушивать одно и то же от их секретарш: «Спасибо, вы не прошли испытательный срок». Оксана плохо относилась к этим издательствам, справедливо подозревая, что таким образом они вообще обходятся бесплатной и высокопрофессиональной редактурой. А ее мама, наоборот, горевала, что утратила профессиональный уровень.

Чтобы как-то прокормиться, мама Оксаны, Нина Сергеевна, устроилась охранницей-уборщицей в какой-то учебный центр для детей и проводила там время у дверей в фанерном закутке, вместе с большой перекормленной дворняжкой, которая в основном лежала на ватном одеяле и нервно брехала в ответ на каждую повышенную интонацию педагогов в процессе обучения. «А теперь, дети, все смотрим на меня, я говорю, на-ме-ня!» – «Рр-гав!»

А потом даже и эта небогатая, не очень веселая жизнь резко изменилась в худшую сторону: в один прекрасный вечер раздался междугородний трезвон и слова «Будете говорить с Полтавой». Это оказалась мама первого мужа Нины Сергеевны, погибшего еще в молодости. То есть бывшая свекровь с Украины. С которой много слез было пролито и которая иногда приезжала навестить свою бывшую невестку, даже когда та вышла замуж и родила Оксаночку. На такой случай Клавдия эта Ивановна явилась в Москву и привезла в качестве подарка рюкзак мальчиковых вещей на вырост и самое дорогое – одеяльце своего десятилетнего внука Миши. Клавдия Ивановна затем потеряла и второго сына, водителя, чей ребенок Миша так и остался жить у нее, поскольку его, в свою очередь, так называемая мать вскоре вышла замуж и уехала не куда-нибудь, а с мужем на его историческую родину, в Израиль. Мише было уже четырнадцать лет, и он отказался наотрез переезжать туда с мамой, тут друзья, школа, и он остался при бабушке Клавочке. Маленькой Оксане потом приходилось много лет носить перешитые на другую сторону мальчиковые рубашки и даже праздничный изумрудный пиджачок Миши с ватными плечами, от чего она плакала. Такая сложнейшая семейная история стояла за этим полночным звонком. Оксана терпеть не могла этого заочного Мишу, которого всегда одевали в коричневые и почему-то зеленые колючие шерстяные штаны.

Бывшая свекровь сообщила Нине Сергеевне, что Мишу грозились убить за долги, отобрали у него все, переписали на себя его фирму, и Клаве пришлось ради него продать свою квартиру и переехать на дачный участок, но дом там фанерный, потом в товариществе отключили воду и электричество, в колодец на улице кто-то насыпал мусор, дрова кончились, собирала по улицам ветки, но они сырые, не горят. Холод лютый в декабре, пошел снег-то, талдычила старушка деревянным голосом, приехала в город, получила пенсию, в свой бывший дом боялась показаться, а то, Миша сказал, возьмут тебя заложницей, сиди тихо. Ела в кафе щи и гарнир макароны, потребовали за них большие деньги. Затем бабушка деревянным голоском пожелала всем, Ниночке и Оксаночке, счастья в наступающем году и замолкла. Тут мама Нина прокашлялась и позвала Клавочку приехать, продиктовала ей адрес (в переговорном пункте возник переполох, бабушке потребовалась ручка и бумажка), и Нина Сергеевна затем деловито попросила перезвонить и сообщить номер поезда и время прибытия. После чего она положила трубку и вытаращила свои и без того большие глаза в пространство. Ее длинная нескладная дочь сидела неподвижно.