Эльфийская сага. Изгнанник (СИ) - Марлин Юлия - Страница 39

— Пусть Аннориен жил дольше, — говорил Люка, — но побывать в стольких переделках, как мне, ему не довелось. — Его губы тронула добрая улыбка, как от воспоминания чего-то светлого и прекрасного. — Однажды я даже спас ему жизнь.

— Как это случилось? — Загорелся Эридан.

Люка отмахнулся:

— Расскажу как-нибудь. Сейчас погода не располагает.

Он посмотрел в сторону серого унылого горизонта. По лицу скользила вода — морось становилась сильнее, почва под ногами звонко чавкала.

— Дождь зарядил до утра. — Вздохнул солнечный эльф.

— Осень — пора бессонной грусти, — согласилась Арианна.

Люка о чем-то задумался, а потом заговорил:

— Помню, такая же сырая и гадкая погода стояла в тот год, когда я отправился с заданием в заброшенную Зеркальную Крепость Миррор-Амал в ничейные земли, те, что недалеко от Соленых Упокоищ. В отряде нас было пятеро. Нам поручили разведать передвижения грорвов — работорговцев, устроивших из Миррор-Амал перевалочную базу. Мы, как водится, подобрались к крепости ночью и затаились. Гоблины остановились там на ночлег и так надрались, что стали распевать во всю глотку похабные песни. Этим мы и воспользовались. Проникли в их лагерь, выкрали карты с маршрутами и…

Вдруг ладный, приятный голос мужчины оборвался на полуслове, а сам он замер с открытым ртом, уставившись куда-то перед собой.

— И что потом? — Спросил Эридан, разворачиваясь.

Мужчина, продолжая вглядываться в просветы спин идущих впереди него, не мог вымолвить ни слова. Люку неожиданно наполнил внутренний свет и он засиял оттенком мягкого золота. Струйки света потекли по лицу, шее, рукам, наполнили ясные глаза лучистым блеском, а золотистые волосы — огнем.

Арианна и Эридан переглянулись, а через миг поняли — Люка, как завороженный, любовался русоволосой эльфийкой в длинном белом платье, пошитом из блестящего агройского атласа. Сама женщина была величава и статна, красива и горда. Рядом с ней шагали два юных эльфа, и время от времени она нежно обнимала их за плечи, точно родных сыновей. Но Люка знал — Элфер и Брэм ей не родные.

— Кто она? — Светлой мелодией пролился голос Арианны.

— Леди Аинуллинэ Весенняя Капель, — буркнул Люка, страшно смутившись. Он тряхнул головой в надежде потушить золотистое свечение, бьющее из сердца раскаленным ключом, точно поток долины гейзеров Мелехонтэ. Но не тут-то было — он сиял даже против воли.

Историю похода в ничейные земли мужчина так и не закончил, закатив синие глаза и впав в какую-то отрешенную дрему наяву. Брат и сестра настаивать не стали — причину преображения Янтарного Огня они поняли прекрасно, а потому лишь тихо ступали рядом и улыбались украдкой.

Когда стемнело, а дорога вывела к западному предгорью Гор Жизни и зазмеилась вдоль отвесной скалы узкой нитевидной тропой, эльфы разожгли большие кованые фонари, отлитые из льдаррийского хрусталя. Чистый свет пролился им под ноги, заструился по сияющим лицам и длинным искристым волосам, потек по пыльным, но величественным одеждам, и охватил цепочку Перворожденных ореолом неземного сияния, рассеивая тени и мрак и прогоняя из эльфийских сердец отчаяние и боль.

Запел высокий и светлый голос, в его шелест стали вплетаться твердые и ясные голоса остальных. Над бездной затерянного края полилась песнь об эльфийском народе — народе гордом, печальном, но еще не сломленном и не побежденном:

Тяжкое бремя несем год за годом,

Не сдаемся печалям, зиме и невзгодам,

За свободу деремся уж тысячу лет

Мрак бездонный рассеем, и грянет рассвет!

Не стелиться колючим и злобным туманам,

Не травить наши души огнем и металлом,

И не властвовать Ночи безлунной во век,

Зло падет и растает, как утренний снег!

Не боимся ни боли, ни битвы, ни плена,

Нет ни смерти, ни бездны, ни праха, ни тлена!

Обнажим же клинки, встанем мощной стеной!

За Отчизну умрем, ныне каждый герой!

Говори спокойно, молчи достойно

(Долганская пословица)

Темным эльфам Мерэмедэля было доподлинно неизвестно, о чем вели речь принц Брегон и главнокомандующий Габриэл, но после этого между ними выросла исполинская стена непонимания. А уже на следующее утро жизнь в Подземном королевстве круто изменилась: прежние устои затрещали по швам, древние традиции сломались под натиском новой беспощадной силы, а порядок обратился в диктат и запреты.

После покушения на Теобальда Его Высочество, как с цепи сорвался. По Мерэмедэлю прокатились волны арестов и облав. Сто пятьдесят гвардейцев, которые несли службу во время празднества в честь Луноликой, были схвачены, обвинены в предательстве и брошены в темницу. Брегон лично пытал каждого огнем и водой, дознаваясь о тайных связях с Белым Лебедем и заговорщиками из Верхнего Мира. От жестоких пыток сто двадцать умерли на дыбе, остальных принц приказал связать, засунуть в мешки и сбросить в ртутные шахты за городом. Крики несчастных раздавались над столицей десять дней и ночей, пока жажда и ядовитые испарения не оборвали ужасные страдания ни в чем не повинных солдат.

Начальника тайной службы, профукавшего покушение, казнили; всю высокую Ложу Тайных — тоже, поспешно заменив новыми должностными лицами. Вновь назначенные служаки тут же бросились на поиски наемницы — лишь бы угодить лютовавшему принцу, в глазах которого бесилось безумье, а на устах цвели новые упреки и обвинения.

Потом пришел черед жителей низших кварталов. Белый Лебедь затерялась во мгле ремесленных каменщиков и мастерских сталелитейщиков, что привело принца в приступ неконтролируемого гнева; только новая волна досмотров, арестов, пыток и казней привела его в удовлетворение, а город наполнила оттенками смердящего первобытного ужаса.

В душах благородных лордов и леди воскрес первородный страх, сжимающий до окостенения. Особенно от липкого состояния удушения не было спасения в часы сна, когда мертвую столичную тишину заполняли жуткие крики заключенных или мученические стоны приговоренных, медленно испускавших дух на воротах или городских стенах. Запах пролитой крови, горелой плоти и раскаленного до пурпура железа напомнил высокородным темным господам, что они всего лишь никчемные пешки в забавах могущественных владык, милующих и карающих одним мановением властной руки.

Мерэмедэль потускнел, преисполнился непривычной блеклости и забвения, утратил огонь сияющего величия, дарованный отцами-основателями. Его грозная пылающая красота сгинула, будто ее не существовало. Его великие гордые жители превратились в тени сумерек. А сам Железный Город обратился в обломок царственной твердыни, застывшей над бездной, в которую холодные звезды Запада предначертали ему сорваться с оглушительным и предсмертным воплем.

Несмотря на то, что народу объявили — король Теобальд хоть и плох, но жив и десятки лекарей борются за его исцеление, Его Высочество вел себя так, будто уже был венценосным коронованным правителем Детей Сумерек. Своим последним указом он запретил жителям подавать жалобы на действия новой королевской стражи. Это были уже не те честные преданные гвардейцы, что служили при его отце и блюли порядок, четко следовав Трем Законам, это были новые гвардейцы — созданные Брегоном по собственному пониманию и разумению из числа приближенных «псов» и тех, кто присягнул под клятвой нерушимой верности и готовности исполнить любой, даже самый богопротивный и неправедный указ.

Не забыл принц и о назревавшей войне с Шар-Рахри. В провинцию Колючие Камни он отослал пять тысяч воинов во главе с маршалом Кэллианом и командорами Бесмером и Дминаром; отослал тех, кого когда-то рекомендовал Габриэл, но не потому, что эти господа были лучшими военными полководцами Мерэмеделя, а потому что пользовались среди подданных большим авторитетом и держали в руках большую силу, а значит — могли помешать ему и дальше творить беззаконие и вершить варварские расправы над неугодными короне эльфами. Других командоров и маршалов Брегон раскидал по границам королевства, оставив при себе лизоблюдов и льстецов, во всем поддерживавших его дерзкие, жестокие, недальновидные шаги по переустройству Эр-Морвэна.