Хорт – сын викинга - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 21

Тем не менее первую ловчую яму заметил не Одар, а Кормак. Она была устроена очень искусно: на сплетенный из хвороста щит аккуратно уложили дерн, и только острый взгляд Кормака смог определить, что трава над ловушкой несколько отличается по цвету от остальной местности – она немного пожухла. Хотя время уже наступило осеннее, однако на остальных участках, свободных от деревьев, растительность все еще выглядела сочно; может, оттого, что недавно прошли первые осенние дожди.

Другая ловчая яма была еще хитрее: она располагалась сразу за той, что углядел Кормак, на свободном месте, по которому должны были пройти «волки», дабы не угодить в первую ловушку. На этот раз отличился Морав, который выдвинулся вперед; теперь нужно было полагаться не только на острые глаза товарищей, но и на его колдовское чутье опасности. Именно благодаря этой своей способности он и определил, что их поджидает еще одна ловушка.

Такие необычные хитрости чуди не испугали Морава, а лишь приободрили и вселили надежду, что они на верном пути. Значит, вожделенный мыс с ельником совсем рядом…

Оставив затесы на деревьях, чтобы на обратном пути не угодить в найденные ловушки, дружина Морава двинулась дальше. Но теперь «волки» стали еще осторожнее. Они были напряжены до крайности. К тому же во всю силу начал действовать настой, изготовленный Моравом по совету Рогволда, и юноши, казалось, могли видеть сквозь землю. Им встретились еще несколько ловчих ям, но «волков» они не остановили.

Очередная западня была куда как хитрее и опаснее предыдущих. Она представляла собой десяток самострелов. И все они были нацелены на более-менее широкую тропу, по которой хочешь не хочешь, а идти надобно, потому как по обе ее стороны деревья стояли сплошной стеной. Стоило наступить на прикрытую опавшими листьями плетенку из хвороста, как срабатывал спусковой механизм, и десять тугих луков, тетивы которых были сплетены из оленьих жил, выпускали рой толстых стрел с отравленными наконечниками.

Луки крепились на разной высоте, поэтому даже передвижение отряда по тропе гуськом никого не спасало; всем досталось бы по стреле. Даже незначительного ранения, неглубокой царапины, вполне было достаточно, чтобы отправить человека в мир иной. Как определил Морав, яд, которым стражи чудского капища смазали наконечники, не имел противоядия и в любом случае был смертельным.

Но и это еще не все. Оказалось, что сойти с тропы – себе дороже. От нее отходили «крылья» – засеки, довольно искусно замаскированные под естественный бурелом. Пробираться через него значило потерять много времени, к тому же Морав совершенно не сомневался, что и там ловушек хватает.

После короткого раздумья он приказал забрать стрелы с собой, для чего пришлось выделить отдельный колчан, – вдруг пригодятся. Дальнейший путь «волки» проделали черепашьим шагом. И их предосторожности не были напрасными. Ловушки и западни уже не встречались, да и тропа вдруг исчезла, превратившись в густой ельник, через который было слышно близкое дыхание моря.

Но на пути отряда встала другая беда – колокольца. Заметить их было невозможно (они прятались в листве), так же как и тонкие, но прочные нити, приводившие их в действие. Они были оплетены паутиной, закрывавшей все удобные проходы между деревьев. И только удивительное чутье Морава спасло «волков» от большой беды. Ведь на сигнал колокольцев немедленно откликнулась бы стража капища чудского божества, и тогда их могло спасти только поспешное бегство. А значит, план Морава можно было выбросить за негодностью, и «волчьей дружине» пришлось бы с позором возвращаться в родную твердь.

Пришлось со всеми предосторожностями снять несколько колокольцев, чтобы освободить узкий проход между толстенными еловыми стволами. Оставив заметы, дружина Морава двинулась дальше. Теперь он был точно уверен, что за стеной из елей находится вожделенное капище чуди…

Запах. Он ударил в нос идущему впереди Мораву с такой силой, что юноша даже отшатнулся. Запах был острым и совершенно чужеродным: смесь едкого человеческого пота, плохо вычиненной кожи, какой-то вонючей мази и сырой земли. Жестом приказав отряду залечь и замаскироваться, Морав осторожно двинулся вперед по верхнему чутью – и впрямь словно настоящий волк. Вскоре запах еще больше усилился, и юноше пришлось лечь, потому как его источник находился совсем близко.

Мораву пришлось ждать недолго. Ветви ели, ниспадающие до самой земли, раздвинулись, и в зеленом обрамлении показалась темная физиономия стража. Он явно что-то заподозрил, потому как начал принюхиваться и внимательно рассматривать подходы к своей засидке. Его длинные черные волосы космами спадали на плечи, а слегка раскосые светло-серые глаза казались белыми, словно бельмы.

Морав лежал, почти не дыша. Маскировочный наряд юного форинга «волчьей дружины» был выше всяких похвал. Он точно вписывался в цветовую гамму окружающей местности. Но все равно на душе Морава было тревожно; а ну как страж каким-то образом вычислит его и поднимет тревогу?

Конечно, он мог сразить его стрелой, благо страж находился совсем рядом, и промахнуться было невозможно, но сам Морав строго-настрого предупредил «волков», что пускать в ход оружие можно только в крайнем случае. Племя чудь отличалось мстительным нравом, и одно дело – ограбить их, а совсем другое – кого-то подло, из засады, убить. Тут уж спуску не жди, из-под земли убийцу достанут.

Но если потери случатся во время военных действий, то в этом случае к противнику не было никаких претензий. Ведь судьба каждого воина, как считали жрецы чуди, в руках богов, поэтому все претензии к ним. Значит, мало жертв принесли, поскупились, и молитвы были неискренни, коль вышла такая напасть.

Казалось, страж прирос к своему месту, настолько долго продолжались его гляделки. Но вот он шумно втянул воздух, недоверчиво покачал своей крупной башкой и спрятался за зеленой занавесью из еловых ветвей. Морав осторожно отполз назад и присоединился к «волкам», изнывающим от томительного ожидания и неопределенности. Он приказал им взять левее, и они благополучно миновали опасный пост.

Дальнейший путь оказался на удивление легок и приятен. Больше не было ни ловушек, ни стражей. Мало того, ельник был расчищен от растений, и «волки» ступали по мягкой подстилке из опавшей хвои, как по ковру. Вскоре они услышали голоса и поняли, что капище совсем рядом. «Волки» снова залегли, и вперед пошел один Морав. Вскоре он оказался на краю большой круглой поляны, посыпанной белым речным песком, посреди которой стояла огромная ель.

Она была очень древней. Ее корни вылезли из-под земли и свились узлами. А серый ствол был таким толстым, что его могли обхватить только два человека. Ветви начинались на высоте примерно в шесть локтей, а весь ствол покрывали желтые натеки живицы, из-за чего ель казалась закованной в янтарный панцирь.

Но не дерево привлекло пристальное внимание Морава, ему уже доводилось видеть в лесах старые ели. Взгляд юного форинга «волчьей дружины» впился в серебряного истукана, прикрепленного к ели. Он оказался несколько меньшего размера, нежели говорил Рогволд. Но все равно вес у него явно был весьма приличный, и Морав в который раз похвалил себя за то, что взял с собой Могни с его медвежьей силой. Перед идолом дымил жертвенник, в который явно подбросили несколько знакомых Мораву ароматических трав; это он определил по запаху. Серебряный истукан держал в грубо сделанных руках большую золотую чашу, почти доверху наполненную драгоценностями. У Морава даже глаза загорелись, как у настоящего волка при виде столь знатной добычи.

А на поляне тем временем шел молебен. Толпа жрецов чуди в черных одеяниях распевала какую-то дикую песнь, время от времени громко восклицая: «Юмалла! Юмалла! Юмалла!» – и протягивая руки в сторону ели. Похоже, Юмаллой назывался главный бог чуди, серебряный идол которого испускал под солнечными лучами неземное сияние. Юноша даже зажмурился.

Идол был странный на вид, совсем не похожий на те, которым молились русы и другие племена, проживающие на берегах Варяжского моря. Его совсем лысая голова была сильно вытянута и смахивала на большое яйцо, а огромные круглые глаза напоминали Мораву детские игрушечные щиты, с которыми упражнялись малыши. Их основу составлял гибкий ивовый прут, свитый в кольцо, на которое натягивали очищенную от меха и хорошо вычиненную шкурку какого-нибудь мелкого животного.