Теория Фокса (СИ) - Топчиев Вильям - Страница 14

Когда Макс Планк обнаружил, что материя и энергия вокруг нас состоит из квантов — иными словами, что они не как вода, которую можно делить бесконечно, а как кирпичи — многие университеты пригласили его провести лекцию о своём открытии.

Почти год он провел в поездках из одного университета в другой, и практически всегда его сопровождал один и тот же шофер. После одной из лекций шофер пошутил, сказав, что он уже столько раз слышал эту лекцию, что и сам мог бы её преподавать. Планк сразу же согласился.

В университете Мюнхена шофер вышел на сцену, представился Планком, и рассказал стандартную речь. После этого он справился со всеми обычными вопросами, ответы на которые он слышал уже не раз. И никто, ровным счетом никто не заметил подмены. Лишь на нестандартном техническом вопросе правда вскрылась.

Есть два типа людей: шоферы и Планки. Шоферы запоминают речи и стандартные вопросы. Они строят связи и знакомства, получают дипломы и сертификаты. Они понимают, что людям свойственно слепо полагаться на бренды, и поэтому шоферы учатся превращать свое имя в бренд. Они знают, как побеждать в бюрократической борьбе. Шоферы создают ученые советы, профсоюзы и всесильные ассоциации. Они умеют говорить уверенно и профессионально, выступая перед публикой с великолепными речами. Они умеют убеждать.

Но они пусты.

Выплыв за буйки, шоферы становятся беспомощны. Способные казаться столь убедительными объясняя прошлое, они ничего не знают о будущем. У них нет понимания. Не зная глубинной сути предмета, они полагаются на запоминание, притворство, имитацию. И ещё они много говорят, создают шум и помехи. Первая задача синтезатора в любом сложном деле — отсеять шум, создаваемый шоферами.

Настоящее понимание есть только у Планков. Они нутром чувствуют суть вещей и могут предсказать будущее. Вторая задача синтезатора — найти Планка.

Но проще сказать, чем сделать. Они редки, реже чем золото. Но даже не в этом дело. Хуже всего, что они прячутся, скрываются. Чтобы выжить, спастись от безжалостного истребления шоферами.

Практически в любом профессиональном сообществе как минимум 99 человек из 100 — шоферы. Ученые, журналисты, архитекторы, финансисты, артисты, инвестиционные аналитики — практически все лишь имитаторы и притворщики. Большинство даже не осознают, что они шарлатаны. Шоферы прячут эту горькую правду в первую очередь от самих себя. В конце концов, кому нравится чувствовать собственную никчемность?

Шоферам комфортно среди подобных, таких же как они. Но если вдруг появляется Планк, сразу становится понятно — кто есть кто. И поэтому шоферы мгновенно, рефлекторно на него нападают, пытаются перегрызть горло. Любое профессиональное сообщество первым делом искореняет Планков, и поэтому это последнее место, где синтезатор должен их искать.

Планки неуловимы. Как редкий вид на грани исчезновения, они прячутся, стараясь не появляться на радарах. Работая независимо, в тени, они невидимы для окружающего мира. Они античастицы человеческого мира, живущие в своей, параллельной реальности.

У каждого синтезатора свой способ поиска Планков. И каждый держит его в тайне как зеницу ока. У меня был радар Планка — система распознавания человеческих античастиц. Копаясь в потоке информации, она их находила, отфильтровывая в бескрайнем море шоферов. И так я распутывал дела.

Но чего я не мог сделать, как бы ни старался, это найти Планка в Китае. Поднебесная оставалась терра инкогнита, Эверестом мира Планков. Китайские Планки — это уже не просто античастица. Они что-то другое, принципиально неуловимое, как бозоны Хигса — ты чувствуешь, что они существуют, но они все время ускользают, не оставляя следа.

Как найти Планка за три дня там, где не смог это сделать за десять лет?

Прилив упорно и беспощадно приближался. Каждая волна слизывала новый кусок сухого песка, тесня машину к скалам и булыжникам. Океан загонял меня как волка загоняет свора собак, оставляя все меньше места для маневра. Но я старался не думать о том, на что не мог повлиять.

Удар! Машину подбросило, и в свободном падении я вцепился в руль. Всем весом железа передние колоса рухнули на песчаную дюну, издав глухой, утробный скрежет. Я рывком переключился на пониженную передачу, но было поздно. Машина встала и колёса начали вращаться впустую, лишь беспомощно завывая. Заглушив двигатель, я выскочил и обежал вокруг, пытаясь оценить ущерб.

— Дьявол!

Машина сидела на брюхе, в самом центре песчаной ловушки, прямо на пути прилива. С каждой волной вода подползала все ближе и ближе. Через десять минут, не более, онабудет здесь. И как только первая волна коснется колеса, пиши пропало. Железо уйдет в песок, а я застряну здесь. Навсегда.

Ждать помощь было неоткуда. Понимая всю тщетность надежды, я всё же судорожно оглянулся. Бескрайность пустыни давила, как будто из неё выкачали весь воздух, делая всё вокруг столь незначительным и безнадежным. Лишь бурлящая пена прибоя поглощала белёсый песок, подкрадываясь все ближе и ближе. Человека не существовало. На этой планете я был один.

Вдруг мышцы начали деревенеть. Первобытный страх, страх полной беспомощности сковывал. Не отдавая себе отчет, я забрался в машину и взвыл, как попавший в капкан зверь.

— Пап, я знаю, что страшно, — голос Марии вдруг возник внезапно, из ниоткуда. — Не сдавайся. Это твоё задание. Найди способ.

Никогда ранее Мария не говорила со мной так, напрямую. Но её голоса оказалось достаточно, чтобы вывести разум из пике. Способность мыслить постепенно вернулась.

Ты тратишь время напрасно. Время, которого у тебя нет. Вставай, Джим! Заставь себя. Найди способ.

Я выхватил из багажника лопату и бросился к колесу, ближнему к воде. Лопата вгрызалась, рывок за рывком отбрасывая сухой песок в сторону. Но так просто отдавать свою добычу дюна не хотела — песок каждый раз срывался, снова наполовину заполняя яму. Скоро стало ясно, что вызволить колеса из плена до прилива никак не успеть. Песок поглотил их целиком, съел без остатка. Я не смел обернуться, но соленые капельки воды уже оседали на моих губах.

Все пропало.

Думай. Думай быстро! Я изо всех сил укусил себя за кулак. Всплеск боли перекрыл отчаяние и на секунду вернул ясность мысли. Нужна какая-то поддержка, плоскость, чтобы подложить под колеса.

Я быстро осмотрелся, но вокруг не было ничего, решительно ничего. Ни дерева, ни коряги, ни подходящих камней. Я был посередине белой дюны. Лишь вдалеке, в раскаленном воздухе миражом мерцали истертые ветром валуны. Ни один из них не был так близко, чтобы пытаться дотянуть лебедку.

За мгновение до того как отчаяние снова поглотило меня, взгляд уперся в три деревянные ящика, штабелем сложенные на заднем сиденье. Распахнув дверь и уперевшись ногой в сиденье, я вытащил верхний. Он впился в песок, наполовину в него зарывшись. Блестящие слитки внутри лежали рядами, переложенные тканью из шерсти. Тонкие, как плитки шоколада, контрабандные слитки из Гонконга переливались изящными драконами и иероглифами. Между ними вразнобой лежали чуть красноватые, грубые как эксперимент какого-то неряшливого пекаря, кирпичики с печатью Банка Австралии. Все они были маленькие, не более нескольких килограммов каждый, некоторые завернуты в тряпки. Лишь сбоку особняком лежал массивный кирпич. Японское золото.

Я оглядел ящик, но только дно было достаточно большим. На нем гвоздями были прибиты поперечные доски — идеальная опора. Схватившись за торчащий угол, я опрокинул ящик и слитки посыпались, сгрудившись в пирамиду. Нескольких ударов коленом оказалось достаточным, чтобы выломать днище, и скоро у меня в руках были все три доски.

И тут я подпрыгнул. Волна нахлынула сзади, обволокла золотую пирамиду. На глазах слитки стали один за другим исчезать в мокром песке, словно масло на раскаленной сковородке. Я рванулся к машине и начал ногой судорожно вбивать доски вертикально, прямо перед самыми колесами. И в тот момент, когда у меня почти получилось впихнуть последнюю, третью доску, необъяснимый ужас вдруг охватил меня.