В тени Большого камня (Роман) - Маркиш Давид Перецович - Страница 8

— Что это — советская власть? — тихонько спросил Гульмамад. — Новый русский царь? Мы тут слышали, а точно не знаем…

— Царя больше нет. Советская власть — власть народа. Вы, я — это и есть власть, — Иуда вдруг осекся, словно поперхнулся, потом безнадежно как-то, устало махнул рукой и, опрокинув в рот остатки спирта из пиалы, потянулся к тазу за мясом.

Мужчины выжидательно молчали, глядя на жующего гостя. Молчал и Иуда.

— Значит, мы — власть, — подождав, пока Иуда проглотит, сладким голосом сказал Абдильда. — Интересно…

— Нам не надо, — вдруг насупился, набычился Телеген.

— Почему? — спросил Иуда, и уточнил: — Не надо — почему?

— Каждый свое дело делает, — неохотно разъяснил Телеген, — что ему нравится.

— Телеген камни таскает, — усмехнулся Абдильда, взглядывая на Иуду.

— Ну да, — подтвердил Телеген, — ну да. Если я — власть, и Абдильда — власть, и Кудайназар с Гульмамадом — тоже власть, то почему ж тогда ты — начальник?

— Ай, Телеген! — закинув голову, засмеялся Кудайназар. — Молодец, Телеген!

— Ну, ладно, — улыбнулся и Иуда. — Это все не так просто, это в двух словах не объяснишь… Важно, в конце концов, как при какой власти люди живут.

— Вот это обязательно, — с подъемом согласился Абдильда. — Вот это ты точно сказал. А царь или не царь — это нам все равно.

Иуда холодно и зорко поглядел на Абдильду, покачал головой, но спорить не стал.

— Я по-другому объясню, — сказал Иуда, — чтоб понятней было… Вот у тебя, Кудайназар, сколько детей?

— Один у него, — неодобрительно сообщил чадолюбивый Телеген.

— Иди сюда, Кадам! — позвал Кудайназар.

Мальчик, тихо сидевший у стены, подошел к отцу, сел рядом, чуть позади.

— Ну вот, — продолжал Иуда. — Один только. А советская власть детский сад тут построит, и врача пришлет — детишек лечить. И будет у тебя еще хоть десять сыновей.

— Советская власть, что ли, детей ему будет рожать? — хмыкнул Телеген.

— Вот это очень правильно! — одобрил Абдильда. — Это настоящая власть. Десять сыновей! А вторую жену можно купить в Гарме, там девушек много, за два десятка баранов можно купить.

— Постой, постой! — остановил Кудайназар. — Человек все же не баран. Овца пустая не ходит…

— Человек — баран Аллаха, — наставительно поправил Абдильда. — Аллах пасет нас на пастбище Земли. Овца Аллаха не должна ходить порожней.

— Урусский начальник — тоже баран, что ли? — простодушно пошутил Телеген.

— Это не твое дело! — поспешно пресек Телегена Абдильда. — Аллах не всех людей сотворил баранчиками. Ты, например, больше похож на ишака.

— Ну да, — радостно согласился Телеген. — Ну да… У меня детей вон уже сколько.

— Детей плодить всякий дурак может, — досадливо поморщился Кудайназар. — А мы ведь у детей не спрашиваем — хотят они на свет или не хотят. Нам приятно с детьми, как со щенками, играть — вот и плодим, и еще хвастаемся: у меня десять, а у меня уже пятнадцать! А — зачем?

— Как зачем? — не выдержал смирный Гульмамад. — Как это зачем, дорогой Кудайназар? А продолжение рода! Твои дети — это ты сам, только разрезанный на кусочки. Бог создал женщину, чтобы она рожала нам детей. Без этого она даже не женщина, а просто кусок горячего мяса.

— Сначала она кусок горячего мяса, и это очень хорошо и приятно, — внес ясность Телеген. — А потом у нее растет брюхо, и она тогда становится женщиной. Это тоже хорошо.

— Продолжение рода! — усмехнулся Кудайназар. — Какого это такого рода? У меня есть род или у тебя, Гульмамад? Ты — сам по себе, а другой человек, хоть он тебе и сын, — тоже сам по себе. А внуки и дети внуков — те о тебе, может, даже ничего и не слыхали. Род! Вон у Абдильды детей, может, штук двадцать — а где они, куда пошли? Он и сам не знает.

— Один живет в Гульче, — мягко поправил Абдильда. — Он, говорят, взял в жены узбечку.

— Если меня завтра застрелит урусский Иуда, как Керима, а Кадам с Каменкуль пропадут, — с горечью продолжал Кудайназар, — что от этого в мире изменится? Трава не будет расти? Ледник растает?

— Если у тебя будет много детей, они за тебя отомстят, — сказал Абдильда и с опаской покосился на Иуду, слушавшего внимательно.

— Ну, и дальше что? — сказал Кудайназар. — Да и не надо мне, чтоб за меня мстили, если меня зарежут, как барана над тазиком. Я сам за себя хочу стоять и сам себе хочу смерть выбрать… А за тебя, Абдильда, твой сын из Гульчи, что ли, мстить приедет?

— Не приедет он, — решил Телеген. — Оттуда езды, считай, четыре дня.

— А у тебя сколько детей, начальник? — полюбопытствовал смирный Гульмамад. — Один, два? Много?

— Нет у меня детей, — сказал Иуда. — Не успел еще. И жены нет.

— Урусы больше одной жены не покупают, — со знанием дела сказал Абдильда. — Урусы в городах живут, у них баранов мало, а одна картошка. Вторую жену трудно прокормить. Верно говорю, начальник?

— Да я не русский, я — еврей, — сказал Иуда и удивился — зачем он им это сказал.

— А, — вежливо откликнулся на эту новость Абдильда.

Он что-то слышал в своей жизни о евреях, но сейчас не мог припомнить, что именно. На прочих Иудино сообщение никак не подействовало; они смирно сидели, переваривая жирную пищу.

Иуда оглядел каждого из них в отдельности даже с некоторым вызовом: он не привык к тому, чтобы люди вообще никак не реагировали на то, что один среди них — еврей. Одни в таком случае радуются неизвестно чему — «Да что вы говорите?! Вот эт-то здорово!» — как будто еврейский человек свалился в их круг прямо с луны, где он питался камнями и размножался делением, — но таких меньшинство. Другие делают вид, что ничего, в сущности, не произошло — ну, еврей, так и еврей, случается такое, а бывает и хуже, правда нечасто. А есть еще и третьи — те смотрят на тебя с вызовом, с волчьей злобой — как будто бы ты виноват в том, что дети у них неудачные, и жены им изменяют, и еще что-то не клеится в их жизни. Есть и четвертые, и шестые… Но здесь, в алтын-киикской кибитке, люди довольно переваривали пищу, словно бы еврейское происхождение Иуды Губельмана, русского начальника, их вовсе не касалось.

— Я — еврей! — упрямо продолжал Иуда. — И имя у меня не русское. Вы вообще-то знаете, кто такой был Иуда?

Они не знали. Даже бывалый Абдильда ничего не мог вспомнить.

— Ну, не важно, — решил Иуда и нахмурился озабоченно. — Я давным-давно мог бы стать Иваном или там Петром, и это было бы для меня проще, и никто бы в меня пальцем тогда не тыкал. А я не хочу имя менять, потому что мне все равно, кто ты такой — еврей, русский или киргиз. Евреи думают, что они лучше, русские — что они. Никто не лучше! Из-за этого «лучше» целые народы друг другу голову рубят.

— Лучше еврей, чем урус, — доверительно оценил положение Абдильда. — У русский человек очень сердитый, с нами разговаривать не хочет.

— Не потому не хочет, что он русский, — не согласился Иуда, — а потому, что глупый, темный. Среди евреев дураков не меньше, чем среди русских.

— Ну, если кто дурак, то конечно… — не стал упорствовать Абдильда.

— Вот ты говоришь, десять сыновей, — повернул разговор Кудайназар. Эта тема интересовала его куда больше, да и его гостей тоже. Задремавший было Телеген встрепенулся и открыл глаза. — А чем десять лучше одного — вот что я понять хочу! А что Телеген настругал дюжину или уважаемый Абдильда — это еще не значит, что так надо каждому человеку делать.

— Даже курица — и та яйца несет, — наставительно заметил Телеген. — А человек удовольствие имеет… Та курица считается хорошая, которая больше несет яиц. Так же и овца, и баба, это все знают.

— Ягнят мы режем и едим, — сказал Кудайназар ровным голосом. — А дети наши вырастают и режут друг друга не ради котла. Это тоже все знают. Значит, так и должно быть?

— Так получается, — огорченно сказал смирный Гульмамад. — Никто в этом не виноват.

— Вот-вот-вот, — круто вошел в разговор Иуда. — Каждый об этом думает, каждый человек… Ты говоришь, никто не виноват. Нет, виноваты! Была бы всеобщая справедливость на земле — никто бы друг друга резать не стал, ну, может, только сумасшедший или больной какой-нибудь. Мы для этого воевали в России, чтоб установить справедливость.