Дунай в огне. Прага зовет (Роман) - Сотников Иван Владимирович - Страница 63

Третий Мисак Манушян — армянский поэт. Будучи во главе группы франтиреров и партизан разных национальностей, он многие месяцы бесстрашно сражался в самом сердце Парижа. Мисака тоже расстреляли гестаповцы. Его именем, ставшим тут легендарным, названа теперь одна из улиц французской столицы.

В разгар парижского восстания группа бывших советских военнопленных прорвалась через мост Альма и направилась на бульвар Сен-Жермен. На улице Гренелль русские попали под обстрел из пушек. Их ничто не остановило. Пробившись к зданию советского посольства, они взломали дверь и водрузили над входом красное знамя. А когда, выстроившись под знаменем, они запели свой гимн, им с восторгом аплодировали французы из всех окон ближайших домов.

Несколько дней спустя радостные толпы парижан устремились к ратуше, где генерал де Голль собирался приветствовать героических борцов Сопротивления, освободивших столицу. Советские партизаны, выйдя с улицы Галльера, где находился их штаб, двинулись по проспекту Елисейских полей. Партизаны несли транспарант с приветствием де Голлю, и их восторженно встречали на всех улицах. Они уже пересекли площадь Согласия и приближались к статуе Жанны д’Арк, как раздались залпы. По ним стреляли с крыш гитлеровцы и вишисты, которых один вид красного знамени поверг в ярость.

«Оппель» Яроша как раз остановился у знаменитой статуи.

— Это здесь было! — тихо сказал Ян, и все трое молча сняли головные уборы.

Сколько читал Максим про эту страну. Он с детства полюбил ее веселый и гордый, свободолюбивый народ. Сейчас же он заново постигал Францию. Известное и знакомое, о чем когда-то читал в книгах и что изучал по учебникам, сейчас осмысливалось по-новому. Ведь история не останавливается ни на день, ни на час, ни на минуту. И что такое история, как не время, чтобы созидать. А эти люди, о мужестве которых слышит Максим, созидали самое главное — мир! Недаром и чтут их за подвиг, за жизнь, отданную за мир на земле. Прошлое как бы перекликалось с настоящим, взывало к будущему. Дружите, люди, и любите мир. Это высшее счастье, ради которого стоит жить, вести борьбу, одерживать победы!

Вот и знаменитая Триумфальная арка. Ее воздвигли в честь Наполеона. Сто низких колонн, похожих на сваи, поставлены вокруг арки в память о ста днях второго владычества Бонапарта, после его самовольного возвращения с Эльбы. На высоком барельефе его триумф. На своде — имена генералов, погибших во время его походов. А на щитах — победы. Поль перечислял их одну за другой. Ни одного поражения. Даже гибельный поход на Москву и его позорный крах занесен в число побед. Так делалась история. Только над такой историей наверное смеется сама земля, на которой воздвигнута Триумфальная арка, ибо на этой самой земле, здесь же, на Елисейских полях, бивуаком стояли русские казаки, пришедшие сюда по страшному кровавому следу наполеоновской армии, разбитой Кутузовым.

Максим не спорил, Наполеон — великий полководец. Пусть его именуют «гигантом сражений». Но суровая точность истории дороже фальшивой позолоты.

Впрочем, подлинно живой Париж не кривит душой. Не слава Наполеона влечет сюда сотни тысяч людей. Нет, живые цветы своих чувств они несут не памяти завоевателя, а памяти Неизвестного солдата, над могилой которого под Триумфальной аркой горит негасимый огонь. Париж чтит простого солдата как символ борьбы за все родное, свое, французское, как напоминание о бедах войны и ее бесчисленных жертвах. Помни, француз, и твой сын, твой брат, твой отец могут быть зарыты в такую же безвестную могилу! Береги мир!

Ярош привез Максима к Дворцу инвалидов, где покоится прах Наполеона. Он укрыт тут за семью гробами, последний из которых представляет собою саркофаг из темно-красного порфира, привезенного сюда из далекой России по кровавому следу разгромленной армии.

В углублении, где помещен саркофаг, возле стен скорбно застыли двенадцать статуй женщин, олицетворяющих собой побежденные страны. Однако весь мир знает, их скорбь и их покорность — никчемная выдумка. Опять раззолоченная ложь!

Нет, как ее пышно ни украшай, тирания бессильна восславить даже самую высокую власть.

Ярош направил свой «оппель» в сторону Булонского леса. На каждом шагу новая и новая трагедия Франции. Изгоняя жителей из своих квартир, немцы занимали улицу за улицей. Нагло грабили, увозили горы добра, ценнейшие картины, гобелены, скульптуры, лучшие произведения искусства.

Безжалостно разрушали замечательные памятники. Машина как раз вынеслась на простор большой площади. В свое время здесь высился Виктор Гюго — знаменитый памятник Родена был гордостью Франции. Немцы переплавили статую на снаряды и расстреливали ими города Европы. Но и разрывы этих снарядов были бессильны заглушить слова писателя о том, что будущее за книгой, а не за мечом, будущее за жизнью, а не за смертью.

Немцам был страшен и бронзовый Гюго. Его голос не умолкал и теперь, в дни войны с нацистами:

«Восстаньте же!.. — призывал он своих французов. — Ни отдыха, ни покоя, ни сна! Деспотизм наступает на свободу… Организуйте грозную борьбу за родину. Защищайте Францию героически, с отчаянием, с нежностью. Будьте грозны, о, патриоты!»

Пламенные слова! Они и теперь поднимали Францию на борьбу против нацистского варварства.

Весь Париж дышит историей. Здесь сражались на баррикадах. Здесь штурмовали Бастилию. Здесь казнили короля. Здесь жил и работал Ленин.

Ярош привез Максима на кладбище Пер-Лашез, где покоится прах Бальзака, Анри Барбюса, Вайян-Кутюрье. Здесь погребены парижские коммунары.

На этой возвышенности, удобной для обороны, был их последний оплот. Сражаясь до последней капли крови, они пали тут смертью храбрых.

Ограда из серого камня похожа на крепостную стену. За нею высятся старые каштаны — свидетели трагедии коммунаров, их беспримерного мужества. У этой стены двести героев отважно бились против трех тысяч версальцев.

Германские милитаристы помогли Тьеру создать многотысячную армию, чтобы угрожать Парижу, и в борьбе за Коммуну рабочий Париж потерял тогда сто тысяч своих героических сынов. Но дух героев не был сломлен. Спустя всего неделю после кровавого побоища один из уцелевших коммунаров Эжен Потье сложил пламенный гимн, а деревообделочник Пьер Дегейтер написал к нему музыку, и как живой наказ поколениям на весь мир прозвучали слова незабываемого гимна: «Вздувайте горн и куйте смело, пока железо горячо!» Слова гимна, как набат, разбудили и подняли миллионы. Они и сейчас воюют против немцев, отстаивая благородное дело Коммуны.

У стены, исщербленной пулями версальцев, гитлеровцы расстреливали героев Сопротивления, и Максим долго не сводил с нее глаз. Она навечно останется школой мужества для всех, кто будет склонять свою голову перед памятью коммунаров.

Ночевал Максим у Яна Яроша, проживавшего в гостинице, на набережной Анатоля Франса в «Палаце д’Орсей». После ужина он вышел на набережную подышать свежим вечерним воздухом. На другом берегу Сены высился Лувр. Дворец великолепен. Строгий, величественный, он давно стал национальной гордостью и славой Франции. В нем собраны ценнейшие произведения искусства многих стран и народов. Приведется ли когда побывать тут, чтобы в натуре увидеть мировые шедевры живописи и скульптуры?

Максим вспомнил, что за стенами Лувра стоит статуя крылатой победы — Ники Самофракийской. У нее нет лица и рук, они отсечены и не сохранились. Максим помнит ее по гравюрам: стройная, изящная и сильная, одетая в легкий словно прозрачный хитон, вся ее фигура устремлена вперед, навстречу ветру. Как ощутима глубина человеческой мысли, человеческого достоинства, торжество победы. Какое это волнующее слово, победа! Поистине, «еще не видно ее лица, но слышен плеск ее крыл».

Вспомнилась Максиму и «Джиоконда». Когда-то ее похитил итальянский художник Перуджио и два года молился на «Монну Лизу», пока ее не разыскали и не возвратили обратно.

Максим невольно сравнивал. Нацисты посягали на большее. Они пытались похитить все сокровище мира, и не затем, чтобы молиться на них. Нет, чтобы погубить и уничтожить. Не вышло!