Первая сверхдержава. История Российского государства. Александр Благословенный и Николай Незабвенный - Акунин Борис - Страница 8

Чарторыйский возвращал Александра на землю, когда тот слишком далеко заносился в своих мечтаниях. И понемногу вселил в великого князя идею, которая произвела важный переворот в настроениях юноши: стремление к спокойной и приятной уединенной жизни для наследника престола – слабость и эгоизм. Если желаешь «создать счастье для своего отечества», от власти уходить нельзя.

К своему младшему (по возрасту) другу Чарторыйский всегда относился хоть и с искренней любовью, но критически, и это было Александру на пользу. Другой симпатичной чертой князя Адама было бескорыстие. Он не стремился к чинам и не нуждался в богатствах (как и остальные «реформаторы»); его честолюбие было иного, исторического свойства – в том смысле, что Чарторыйский желал занять место в истории. Был у этого человека, однако, и серьезный для российского государственного деятеля недостаток. Чарторыйский всегда оставался прежде всего поляком, и интересы Польши для него стояли на первом месте. Впрочем, князь никогда этого и не скрывал.

Влияние молодого поляка на цесаревича было столь заметно, что император Павел в конце концов затревожился и в 1798 году услал Чарторыйского подальше, посланником в Сардинию. Александр очень тосковал по своему другу и, получив корону, сразу же призвал его в Петербург.

Граф Павел Александрович Строганов был знаком Александру с детства, хотя в России этот вельможа бывал лишь наездами. Отпрыск богатейшей фамилии, которой кроме уральских рудников и заводов принадлежали 120 тысяч крепостных и полтора миллиона десятин земли, Павел Строганов родился и вырос во Франции. Его отец, известный меценат и филантроп, был галломаном и воспитал сына французом. Русский язык мальчику пришлось учить позднее, когда он впервые попал на родину предков. При этом Строганов единственный из «реформаторов» хоть сколько-то знал жизнь провинции. Отец устроил подростку познавательную экскурсию по стране, провезя его по всей европейской части государства, от Белого до Черного моря. Но тринадцатилетним Павел опять уехал в Европу. Сопровождал его воспитатель-француз Ромм, очень похожий на Лагарпа, но еще более отъявленный республиканец. Они объехали весь континент. Юный граф повсюду учился разным наукам: химии, физике, минералогии. Но главные университеты ему предстояло пройти в революционном Париже. Там его учитель вступил в Якобинский клуб и привел туда же своего ученика. Этот эпизод в биографии Павла Строганова поразителен. Подданный деспотической империи, владелец несметного количества рабов надел красный колпак, назвался «гражданином Полем Очером» и завел роман со скандальной «амазонкой революции» Теруань де Мерикур.

В конце концов по приказу императрицы заблудшего юношу вернули в Россию. (Его учитель Ромм остался, был избран в Конвент, голосовал за смерть короля, а впоследствии сам угодил под колеса революционного террора и закололся кинжалом, чтобы не попасть на эшафот.) Отбыв ссылку в провинции, Строганов оказался при дворе, где возобновил детское знакомство с Александром. Разумеется, они сразу же сошлись.

Павел Строганов. Джордж Доу

«Граф Павел Александрович Строганов был одним из тех объевропеившихся русских аристократов, которые умели как-то связывать в своем уме теоретические принципы равенства и свободы со стремлением к политическому преобладанию высшего дворянства», – замечает Чарторыйский, кажется, относившийся к приятелю с некоторой иронией и писавший: «он из нас самый пылкий» – то есть еще более пылкий, чем Александр.

Но при этом Строганов из всей компании был самым решительным сторонником широких реформ. Он тоже любил Александра, но считал его слабохарактерным и всячески старался придать своему царственному другу твердости. О душевных качествах Павла Строганова все мемуаристы отзываются в самых превосходных степенях.

Третий участник дружеского кружка, Николай Николаевич Новосильцев, был кузеном Павла Строганова. По возрасту старше остальных, к середине девяностых годов он успел поучаствовать в шведской и польской войнах, дослужиться до полковника и вышел в отставку, чтобы уехать в Лондон и учиться там естественным наукам.

«Всех старее летами и, конечно, всех выше умом был Николай Николаевич Новосильцев», – пишет про него известный мемуарист Ф. Вигель.

Именно этого солидного и по тогдашним понятиям немолодого (тридцатилетнего) человека отрядили в Париж, чтобы вернуть в Россию родственника-якобинца. В сложившейся вокруг наследника компании Николай Николаевич был за старшего – и не только по возрасту. «Новосильцев был умен, проницателен, обладал большой способностью к работе, парализовавшейся только чрезвычайной любовью к чувственным удовольствиям и наслаждениям, что не мешало ему много читать, успешно изучать состояние промышленности и приобрести основательные знания в области законоведения и политической экономии. Наряду с изучением этих наук, он предавался поверхностному философствованию о многих вещах, стремясь быть свободным от всяких предрассудков, что, однако, нисколько не вредило благородству его характера», – пишет Чарторыйский.

Новосильцевская «чрезвычайная любовь к чувственным удовольствиям и наслаждениям» тоже была не лишней для юного наследника, которого, должно быть, иногда утомляли ученые, возвышенные беседы. Александр очень привязался к этому остроумному, бывалому, ловкому человеку. «Молодой царь видел в нем умного, способного и сведущего сотрудника, веселого и приятного собеседника, преданного и откровенного друга, паче всех других полюбил его и поместил у себя во дворце», – сообщает Вигель.

Николай Новосильцев. С.С. Щукин

Четвертый член того же кружка, сыгравший важную роль в начале царствования, был Виктор Павлович Кочубей. Как и остальные, он принадлежал к самому высшему свету. Отпрыск старинного украинского рода, Кочубей был любимым племянником и воспитанником бездетного графа Безбородко, который ведал всей внешней политикой империи. Поэтому молодой вельможа тоже пошел по дипломатической части, обнаружив редкие способности.

Виктор Кочубей. Франсуа Жерар

Он служил в Швеции и Англии, побывал в революционном Париже, всего в 24 года занял очень важную тогда должность посланника в Константинополе, а по возвращении был произведен в тайные советники и назначен вице-канцлером. Это был самый высокопоставленный участник маленького либерального клуба, сложившегося вокруг наследника. И – вероятно в силу чиновничьего опыта – самый умеренный и реалистичный по взглядам на государство, что проявится в период реформ.

Чарторыйский оценивает своего товарища следующим образом: «Он выглядел европейцем и отличался прекрасными манерами и потому легко завоевал расположение и уважение… Он имел навык в делах, но ему не доставало широких и действительных знаний. Ум у него был точный, но неглубокий; он отличался мягкостью характера, добротой, искренностью, которые редко можно встретить в России».

При мягкости характера Виктор Павлович, однако, не был человеком малодушным. Когда император Павел вздумал пристроить свою любовницу Анну Лопухину и предложил молодому вице-канцлеру на ней жениться, Кочубей почтительно, но твердо уклонился от такой «чести». При гневливости царя, не терпевшего малейшего неповиновения, это был весьма рискованный поступок. Кочубей поплатился за него карьерой – был сослан в деревню, а потом от греха уехал за границу. Весной 1801 года Александр немедленно попросит Виктора Павловича, как и Чарторыйского, поскорее вернуться – и для Кочубея настанет его звездный час.