Путешествия и приключения барона Мюнхгаузена (Современная орфография) - Распе Рудольф Эрих - Страница 11

ружье заряжено было заячьей дробью, но где тут было соображать? Я прицелился и выстрелил. Лев потряс головой, его косматая грива зашевелилась, вселяя в меня невыразимый ужас, зарычал еще с большей силой и бросился бежать прямо на меня. Что я в эту минуту почувствовал, трудно описать. Я инстинктивно повернулся, и намеревался бежать, совершенно выпустив из виду, что это самое худшее средство в опасных случаях на охоте. В это самое время я увидел… Боже мой, я содрогаюсь при одной только мысли об этом! В нескольких шагах от себя увидел я огромного крокодила, раскрывшего страшную пасть и выжидавшего удобного момента, чтобы меня проглотить. Все мои надежды на спасение рухнули! Даже теперь еще пробегают у меня мурашки по телу при воспоминании о том критическом положении.

Спереди, — раскрывший пасть крокодил, позади бежал разъяренный лев, влево бурлил быстрый поток, а вправо зияющая пропасть, на дне которой кишели ядовитые змеи…

Я потерял сознание и упал на землю. Последняя мысль моя была о страшной смерти, так как я был уверен, что мне не миновать зубастых челюстей крокодила или же пасти и когтей косматого льва. В подобную минуту, наверное, и сам Геркулес ощутил бы тоже самое. Да, милостивые государи, я испытал тогда, что значит боязнь смерти, мне пришлось взглянуть ей прямо в глаза.

Вы бледнеете? О успокойтесь, мои милые, дело уладилось, как нельзя лучше, и я остался, как видите, жив. Сейчас вам расскажу, как это случилось. Когда я лежал на земле, рассвирепевший лев не рассчитавши прыжка, перескочил через меня и попал головою прямо в пасть крокодила. Раздался сильный рев и ужасный стон, приподняв немного голову я увидел, что, к великой моей радости, я спасен. Понимаете, спасен от верной смерти! Ведь я себя уже тогда приписал к лику святых мучеников. Голова льва застряла в зубах чудовища и они оба старались друг от друга отделаться. Глотка крокодила расширилась, на сколько могла, но не было никакой возможности проглотить льва. Мне лежать дольше не приходилось; я моментально вскочил на ноги, вынул из-за пояса свой охотничий нож и одним ударом отсек голову льву. Громоздкое его туловище дрогнуло и тяжело упало к моим ногам в предсмертных судорогах, а голову его я ружейным прикладом затолкал в глубину пасти крокодила, так что тот, не имея возможности дышать, — задохнулся и околел на моих глазах. Таким образом я избавился сразу от двух опасных врагов, все это произошло, благодаря счастливому случаю и моей находчивости.

Через некоторое время после моих сильных испытаний, закончившихся блестящей победой над двумя страшными врагами, пришел мой товарищ, сын губернатора, которого сильно беспокоило мое отсутствие. Он догадывался, что со мной случилось что-нибудь, но никогда еще не видел и не слыхал даже, чтобы один человек в одно и тоже время, будучи почти без оружия, мог убить льва и огромнейшего крокодила. Он меня радостно приветствовал, и мы вместе измерили крокодила, оказалось, что он имел около семи сажней в длину.

Дома мы рассказали об этом необыкновенном происшествии губернатору, он велел немедленно послать телегу и людей, чтобы привезти обоих животных в таком виде, в каком их найдут на месте. При губернаторском дворе на острове Цейлоне жил замечательный шорник; когда он узнал об случае со мной, то сам мне предложил сделать из шкуры льва сумки; я на такое предложение охотно согласился и в короткое время он доставил ко мне на квартиру множество сумок удивительной работы, которые я частью раздарил своим знакомым на память о пребывании своем на острове Цейлоне, остальные же подарил потом амстердамскому бургомистру, который хотел меня отблагодарить наградой в тысячу червонцев, но я, конечно, постарался отклонить его любезное предложение, что потребовало не малого труда и красноречия.

^{Сын губернатора меня радостно приветствовал.}

Из крокодила же получилось прекрасное чучело, составляющее теперь одно из лучших украшений амстердамского музея. Все посетители этого музея всегда с любопытством останавливаются и долго всматриваются в чудовище, а служитель музея рассказывает каждому, каким образом чучело попало в музей, подробно рассказывая при этом о моем приключении. Но я должен заметить, что, как и всегда, это приключение рассказывают по своему, с большими преувеличениями, так что слушателю трудно верить в правдивость рассказа. Так, например, служитель рассказывает, что лев хотел проскочить сквозь крокодила и уже прошел всю длину его, но был замечен «господином прославленным бароном» — как он меня называет, — в то время, когда лев показал свою голову из туловища крокодила и барон отрубил ему голову. «Крокодил сейчас же повернулся, — так продолжает мой рассказчик, — и раздраженный выходкой льва, выхватил из рук барона его охотничий нож и с таким неистовством проглотил его, что он прошел через сердце чудовища и страшилище погибло в страшных мучениях». Про бесстыдство этого рассказчика и говорить не стоит. Его рассказы кроме больших неприятностей, мне ничего не приносят. Такие небывальщины, какие он умеет составлять в своей праздной фантазии, только подрывают доверие моих уважаемых слушателей. В наш век сомнений, многие, не знающие меня, вследствие грубой лжи этого человека, чего доброго и в мои правдивые рассказы не поверят, а отнесут их к области пустого вымысла. Уже и теперь, когда я сам рассказываю о своем приключении с этим крокодилом, то люди, бывшие в музее с полуулыбкой говорят: «мы уже слыхали об этом в Амстердамском музее!» Поверьте, господа, что каждый благородный человек после этого должен почувствовать себя глубоко оскорбленным. Уверяю вас, мне это обидно и досадно.

С острова Цейлона наш корабль направился мимо Вест-Индских островов в Северную Америку. Мой родственник, с которым я вас уже познакомил, получил важные поручения от английского правительства и для их выполнения нужно было плыть к Вест-Индским островам. Экипаж нашего корабля состоял из 1400 человек; на корабле было сто пушек. Нагрузившись углем, пресной водой и припасами мы поплыли к Гольфштрому. Мне в первый раз пришлось познакомиться с этим дивным течением и я никогда не мог себе представить, что увижу такие удивительные вещи. Не могу без удовольствия вспомнить этого путешествия. — Погода была жаркая; вода вокруг нашего корабля кипела, как в котле. На корабле мы даже плиты не топили, чтобы варить себе обед, а просто в сетке опускали в море сырое мясо или яйца и через две, три минуты пища была готова и при том обладала таким вкусом какой может придать не всякий повар. Меня страшно удивляло еще то обстоятельство, что несмотря на высокую температуру, в воде копошилось множество рыбы различной величины и самых разнообразных видов. Как они могли жить в кипятке? Пища варилась в этой воде в продолжении нескольких минут, а они совершенно свободно разгуливают, как в обыкновенной воде. Я объясняю такое явление тем, что они постепенно привыкли к такой температуре, так как вода, должно быть, нагревалась не сразу, а в продолжение нескольких лет. Но стоило их только вынуть из воды, как они моментально умирали, при чем оказывались совсем сваренными, так что мы во время всего своего пути пользовались их вкусным мясом, не прибегая к услугам повара. Это обстоятельство объясняется очень просто: воздух гораздо холоднее воды, и, когда рыбу вынимали из воды, жар ударял ей внутрь и причинял моментальную смерть. В этом, я думаю, нет ничего сверхъестественного, а самое обыкновенное явление природы, которая, как оказывается, бывает очень услужлива и, как видите, даже гостеприимна.

^{Кучер совершенно ясно описывал кнутом в воздухе инициалы королевского имени, его корону и государственный герб.}