Сад богов - Даррелл Джеральд - Страница 14

• Предыдущая
• 14/44
• Следующая

Три дня спустя к нам прибыл граф. Высокий и стройный, с лоснящимися от помады золотистыми, точно кокон шелкопряда, густыми кудрями; такого же цвета изящно завитые усики; чуть выпуклые глаза неприятного бледно-зеленого цвета. Громадный чемодан его изрядно напугал маму, которая решила, что гость вознамерился жить у нас все лето. Однако мы вскоре выяснили, что граф, воздавая должное своей привлекательной — в чем он не сомневался — внешности, почитал необходимым менять костюмы раз восемь в день. Его платье было таким элегантным, пошито искусным портным из такого изысканного материала, что Марго не знала — то ли завидовать гардеробу графа, то ли презирать его изнеженность. Кроме ярко выраженной самовлюбленности граф был наделен и другими антипатичными чертами. Его духи обладали таким сильным запахом, что он тотчас наполнял всю комнату, куда входил наш гость, а диванные подушки, к которым граф прислонялся, и стулья, на которых он сидел, воняли и несколько дней спустя. Английским языком он владел не вполне, что не мешало ему пускаться в рассуждения о любом предмете с коробившим всех нас язвительным догматизмом. Его философию, если это слово уместно, можно было свести к одной фразе: «У нас во Франции лучше», изрекаемой им по всякому поводу. И он проявлял столь интенсивный, чисто галльский интерес к съедобности всего, встречавшегося на его пути, что было бы вполне простительно посчитать нашего гостя реинкарнацией козы.

На беду он явился как раз к ленчу и под конец трапезы без особого напряжения сумел восстановить против себя всех, включая наших псов. За каких-нибудь два часа после прибытия, притом не отдавая себе в этом отчета, разозлить пятерых столь разных по нраву людей — своего рода подвиг. Отведав за ленчем воздушное суфле с нежно-розовым мясом свежих креветок, он заявил, что сразу видно: мамин повар — не француз. Услышав, что мама и есть наш повар, граф нисколько не смутился, а только сказал, что она должна быть рада его приезду, так как он сможет дать ей кое-какие наставления в кулинарном искусстве. Мама онемела от ярости, а этот наглец уже перенес свое внимание на Ларри, коего соизволил осведомить, что одна лишь Франция может похвастаться хорошими писателями. В ответ на упоминание Шекспира он только пожал плечами и молвил: «Этот маленький позер»… Лесли он сообщил, что всякий, увлекающийся охотой, одержим преступными инстинктами, и, уж во всяком случае, хорошо известно, что Франция производит самые лучшие в мире ружья, шпаги и прочие виды оружия. Марго услышала от него, что обязанность женщины — нравиться мужчинам, в частности не быть прожорливой и не есть слишком много такого, что портит фигуру. Поскольку Марго как раз в эту пору страдала некоторой полнотой и соблюдала строгую диету, она отнюдь не благосклонно восприняла эту информацию. Мое презрение он заслужил, обозвав наших собак «деревенскими дворняжками» и противопоставив им несравненные достоинства своих ньюфаундлендов, сеттеров, легавых и спаниелей — разумеется, французской породы. К тому же граф был озадачен, зачем я держу столько несъедобного зверья. «Во Франции, — заявил он, — мы только стреляем такую живность».

Надо ли удивляться, что после ленча, когда он поднялся наверх переодеться, наше семейство клокотало, точно вулкан накануне извержения. Лишь золотое правило мамы — не оскорблять гостя в первый день — сдерживало нас. О состоянии наших нервов можно судить по тому, что, вздумай кто-нибудь насвистывать «Марсельезу», мы тотчас растерзали бы его.

— Видишь теперь, — укоризненно обратилась мама к Ларри, — что получается, когда позволяешь незнакомым людям направлять к тебе в гости незнакомых людей. — Этот человек невыносим!

— Ну… не так уж он плох, — произнес Ларри, не очень убедительно пытаясь оспорить мнение, с которым был совершенно согласен. — Кое-что из его замечаний было обосновано.

— Что именно? — грозно осведомилась мама.

— Да, что? — дрожащим голосом спросила Марго.

— Ну-у, — неуверенно начал Ларри, — мне кажется, суфле получилось несколько жирноватое, и Марго в самом деле что-то округляется.

— Скотина! — крикнула Марго, заливаясь слезами.

— Нет, Ларри, это уже чересчур, — сказала мама. — Я не представляю себе, как мы сможем целую неделю выносить присутствие этого твоего… этого… надушенного ресторанного танцора.

— Не забудь, что мне тоже надо как-то с ним ладить, — недовольно заметил Ларри.

— Так на то он и твой друг, — ответила мама. — То есть друг твоего друга… в общем, так или иначе он твой, и от тебя зависит, чтобы он возможно меньше нам докучал.

— Иначе я всажу ему в зад заряд дроби, — пригрозил Лесли, — этому маленькому вонючему…

— Лесли, — вмешалась мама, — остановись.

— А если он такой и есть, — упрямо отчеканил Лесли.

— Знаю, милый, — согласилась мама, — но все равно не следует выражаться.

— Ладно, — сказал Ларри, — я попробую. Только не кори меня, если он явится на кухню, чтобы преподать тебе урок кулинарии.

— Предупреждаю, — произнесла мама с вызовом в голосе, — если этот человек появится в моей кухне, я уйду… уйду из дома. Уйду и…

— Сделаешься отшельником? — предположил Ларри.

— Нет, уйду и поселюсь в гостинице, пока он не уедет, — прибегла мама к своей излюбленной угрозе. — И на этот раз я и впрямь это сделаю.

Надо отдать должное Ларри, несколько дней он мужественно маялся с графом Россиньолем. Сводил его в городскую библиотеку и в музей, показал летний дворец кайзера со всеми омерзительными скульптурами, даже поднялся с гостем на высочайшую точку Корфу — вершину горы Пантекратор, чтобы тот мог полюбоваться открывающимся сверху видом. Граф посчитал, что библиотека не идет в сравнение с Национальной библиотекой в Париже, что музей в подметки не годится Лувру, отметил, что дворец кайзера размерами, архитектурой и обстановкой заметно уступает коттеджу, который он отвел своему старшему садовнику, а о виде с горы Пантекратор сказал, что предпочел бы ему вид с любой высокой точки во Франции.

— Этот человек невыносим, — объявил Ларри, подкрепляясь глотком бренди в маминой спальне, куда мы все укрылись, спасаясь от графа. — Он помешался на своей Франции, я вообще не понимаю, зачем он ее покинул. Послушать его, так французская телефонная связь тоже лучшая в мире! И ничто его не волнует, прямо швед какой-то.

— Ничего, милый, — утешила его мама. — Теперь уже недолго осталось.

— Не ручаюсь, что меня хватит до конца, — отозвался Ларри. — Он только господа бога еще не объявил монополней Франции.

— Ха, уж, наверно, во Франции в него верят лучше, — заключил Лесли.

— Вот было бы замечательно, если бы мы могли сделать ему какую-нибудь гадость, — мечтательно произнесла Марго. — Что-нибудь жутко неприятное.

— Нет, Марго, — твердо сказала мама. — Мы еще никогда не делали ничего дурного нашим гостям, разве что ненароком или в виде розыгрыша. Не делали и не будем. Придется потерпеть. Осталось-то всего несколько дней, скоро все будет забыто.

— Мать честная! — вдруг воскликнул Ларри. — Совсем забыл. Эти чертовы крестины в понедельник!

— Бранился бы ты поменьше, — заметила мама. — И при чем тут это?

— Нет, ты представляешь себе — взять его с собой на крестины? — спросил Ларри. — Ни за что, пусть сам в это время где-нибудь побродит.

— Мне кажется, не следует отпускать его, чтобы он бродил один, — сказала мама так, будто речь шла об опасном звере. — Вдруг встретит кого-нибудь из наших друзей?

Мы сели, дружно обдумывая эту проблему.

— А почему бы Джерри не сводить его куда-нибудь? — внезапно произнес Лесли. — Все равно ведь он не захочет идти с нами на какие-то скучные крестины.

— Прекрасная идея! — обрадовалась мама. — Это выход!

Во мне полным голосом заговорил инстинкт самосохранения. Я заявил, что непременно пойду на крестины, давно мечтал об этом, мне представится единственный в жизни случай увидеть Ларри в роли крестного отца, он может уронить младенца или сотворить еще что-нибудь в этом роде, и я должен быть при этом. И вообще — граф не любит змей, ящериц, птиц и прочую живность, чем же я могу его занять? Наступила тишина, пока вся семья, уподобившись суду присяжных, взвешивала убедительность моих доводов.

• Предыдущая
• 14/44
• Следующая