Приключения барона Мюнхгаузена (Современная орфография) - Распе Рудольф Эрих - Страница 4

Мы привыкаем к тому, благодеяниями чего постоянно пользуемся. Так вот и огонь кажется нам такою обыкновенною вещью. Иной раз, если случится пожар, то мы готовы бранить огонь, как будто сам он причина пожаров, а не людская неосторожность, или злой умысел.

А сколько благодеяний доставляет нам огонь! Ему мы обязаны тем, что имеем такую вкусную и разнообразную пищу, он согревает нас ночью, он доставляет нам свет.

Бедные пзы-взы-крши-вахландцы не могли варить себе пищу, не могли жарить, делать печенья и разнообразные соусы. Они ели сырое мясо своих волов и левиафанов. Оттого у них вырастали огромные животы. Знатные люди, выходя куда-нибудь, брали с собой стул на трех ножках и подушку, на которую и клали свой живот. Очень многие страдали одышкой. Когда их собиралось вместе человек десятка два, то поднимался такой страшный храп и сап, как будто играли вдруг на нескольких валторнах.

К счастию, что в желудке левиафана я привык к сырой пище, иначе мог бы в этой богатой стране умереть с голоду. Впрочем, я питался, большею частию, булками с хлебных дерев. Ими же питались охотники на левиафанов: им нужно было проворство, чтобы ловить этих животных; так, чтобы не иметь больших животов, они совсем не ели мяса.

В тепле от огня туземцы не нуждались, потому что там постоянно жарко. Иногда жара доходит до семидесяти градусов по Реомюру[2].

Но темно у них бывает, и ночью они освещают свои дома брильянтами.

Рассказывая о новейших европейских изобретениях, я упомянул о железных дорогах. Король решительно мне не поверил.

Самолюбие мое было задето. Я предложил ему устроить в его государстве такие дороги. Он согласился, дал мне полную власть распоряжаться в государстве как угодно, но сказал, что за неуспех я отвечаю жизнью.

Мне предстояли страшные трудности. Во-первых, железа не было и пришлось делать рельсы из серебра. Но как же было их делать без огня? Ковать было невозможно. Заводов для выделки металлов там не существовало. Было так трудно, так трудно, что я даже и не могу придумать, как я победил эту трудность.

Как бы то ни было, работа кончилась: серебряные рельсы были положены на огромное расстояние. Вагоны из слоновой кости с золотыми колесами были неслыханно великолепны. Но как их привести в движение? Где взять паров без огня?

Утопающий хватается за соломинку. Я приказал собрать самых толстых людей со всего государства и заставил их пыхтеть. Паров вышло довольно много, но вагоны не двинулись с места.

Я пришел в отчаяние. У меня очень пылкое воображение. Я живо представил себе, что меня уже ведут на эшафот, голова моя закружилась, и я упал на колесо одного из вагонов так сильно, что искры посыпались у меня из глаз.

Я ушиб лоб довольно сильно, но зато этот случай навел меня на гениальную мысль, которая без того не пришла бы мне в голову.

Я приказал собрать побольше сухой соломы, что было силы треснул себя по лбу: опять посыпались искры, и солома загорелась.

Этот огонь, как древний огонь Весты, сделался неугасаемым. Заранее мною приготовлено было множество левиафановых кож. Они толсты, как поленья, и заменили мне дрова.

Надо было видеть, с каким благоговением взирали на меня после этого туземцы! В самом деле, какое великое благодеяние я им оказал! Не говоря уже о железных дорогах, по которым они могли с этого времени кататься сколько угодно, но я предоставил им возможность есть суп, жаркое и пироги!

Чтобы увековечить мой подвиг, король возвел меня в звание герцога и присоединил к моей фамилии другую — Пирожковский.

Но я потерял его расположение. К несчастию, он был очень завистлив. Чтобы погубить меня, он отправил меня посланником к соседу своему, султану, из владений которого получал слоновую кость.

Этот султан был с ним в ссоре, отличался жестокостию и не уважал народных прав. Меня, полномочного посланника, герцога Пирожковского и барона Фон-Мюнхгаузена, он приказал бросить в яму с клопами!

К счастию, у меня было несколько персидского порошка, захваченного мною еще в Европе. Я берег его как драгоценность, потому что, при моем нежном телосложении, страдаю, если хотя один клоп или блоха заберутся на мою постелю.

Этим превосходным порошком я в минуту уничтожил всех клопов. Султану донесли об этом. Он пожелал меня видеть. Надо сказать, что единственное огорчение, какое он испытывал в жизни, было изобилие клопов в его государстве. Я пожертвовал остатком персидского порошка, чтобы избавить султана от этих неприятных насекомых.

За это султан сделал меня главным смотрителем над пчелами — очень почетная и выгодная должность, только беспокойная, потому что пчелы беспрестанно в движении и без всякого дозволения отлучаются из ульев.

Притом трудно и оберегать их. В этой стране множество медведей, больших охотников до меду. Они беспрестанно воровали мед, не смотря на все меры, которые против них предпринимались.

Наконец, я выдумал средство отучить их от похищений. Я приказал вымазать медом тележное дышло. Медведь ночью подобрался к нему и так занялся медом, что и не заметил как дышло вошло в его внутренность и пронизало его насквозь. По особо устроенному механизму оно заперлось на конце палочкой, так что медведю нельзя было освободиться от дышла.

Сам султан пришел со свитою посмотреть на забавное положение медведя и очень хохотал моей выдумке.

В знак моей должности, я носил небольшой серебряный топорик. Однажды множество шмелей напали на моих пчел. Защищая их моим топориком, я так сильно махнул им, что он залетел на луну.

Мое положение было самое критическое. Я не смел показаться султану на глаза без топорика, а как было его достать с луны?

По счастию, я вспомнил, что в тех странах бобовник растет весьма скоро и высоко. В ту же минуту я посадил это растение и через полчаса верхушка его касалась луны. По бобовнику я взлез на нее.

У нас много пишут, и рассказывают о луне. Но, лично побывав там, я удостоверился, что все эти рассказы вздор, и мы не имеем о луне ни малейшего понятия.

Во-первых, там горы ниже долин, а вода течет выше суши — очень странно, даже невероятно, а между тем действительно так.

Люди там питаются воздухом. Признаюсь, не смотря на то, что в путешествиях приходилось мне есть всякие гадости, я долго не мог привыкнуть к этой пище. Не то, чтобы воздух не вкусен, этого нельзя сказать, но он не очень сытная пища.

На деревьях, вместо плодов, растут самые разнообразные костюмы. Так к северу от столичного города находится фрачный бор, к югу — жилетный кустарник, к западу — панталонный парк.

Но самые удивительные леса — кринолинные. Каждое дерево объемом не меньше нашего огромнейшего дуба. Для охранения этих лесов назначаются особые лесничие и берегут их так же, как у нас корабельные леса. При хорошем урожае снимаются с этих дерев такие огромные кринолины, в которые удобно может поместиться небольшое германское государство.

При том кринолины эти очень эластичны. Те кринолины, которые невесты дарят женихам в тот день, как сделают последним предложение, бывают всегда очень огромны, но так хорошо сжимаются, что их удобно можно поместить в кармане.

На луне все необыкновенно. Когда-то мужчины и женщины занимались там теми профессиями, какими и у нас занимаются. Но, вследствие одного переворота, роли изменились. Женщины принялись за те занятия, какими у нас промышляют мужчины. При свойственной женщинам терпеливости и энергии, они скоро во всех этих занятиях опередили мужчин. Теперь воины, юристы, доктора, ученые, чиновники, ремесленники на луне все из женщин. Мужчины бросились было за женские занятия, но и к этому оказались мало способными. Ныне они на луне почти ничего не делают, почти единственное их занятие — сочинять повести и романы.

Женщины носят там фраки, сюртуки, пальто и пиджаки, мужчины — платья, юбки и кринолины. Сватаются там женщины за мужчин, и сватовство идет очень просто. Невеста присылает тому, чью руку и сердце хочет получить, кринолин. Если он принимает предложение, то оставляет кринолин у себя; в противном случае возвращает его.