Мартовские дни (СИ) - Старк Джерри - Страница 2

Царевна привычным движением пхнула братца локтем под дых. Не со всей силушки богатырской, а так, слегка. Чтобы охнул и в задумчивость впал, прежде чем зубоскалить над старшей сестрицей.

— Не трепли языком то, чего не разумеешь. Вирши это.

— Вирши? — изумился Пересвет. Час от часу не легче. Лошадь кочетом запела, мышка в камне утонула, Войслава вирши читать взялась. Скоро начнет крестиком вышивать и пироги с ревенем печь наловчится. — На кой ляд тебе вирши, Славка? Тебе ж только саблей помахать да умчаться за тридевять земель киселя хлебать, счастья искать…

— Заткнись-ка, скудоумный, — Войслава зашелестела страничками тоненькой книжицы. — Где ж оно затерялось… ага, вот.

И царевна прочла десяток строчек — глубоким, странно трепещущим и берущим за душу голосом, какого Пересвет у бойкой и острой на язык Войславы прежде слыхивал. Разве только когда она с Рориком о сокровенном толковала. Несколько строк о неумолимо подступающем мраке и хрупкой любви, что единственная в силах противостоять пугающей ночной тьме. Слова в виршах были подобраны бесхитростные и самые обыденные… но от них в сердце словно воткнулась тонкая, острая игла из чистого серебра — и осталась, врастая в плоть, порождая боль и томительную тоску по далекому, несбыточному…

— Дальше чти! — нетерпеливо потребовал Пересвет, устроив подбородок на кулаке. — Да с самого начала, не шматки из середины выдергивай! А лучше одолжи мне книжицу на пару деньков.

— Не-а, — замотала головой сестрица. — Ясминке, так и быть, дам глянуть. Чтоб не хвалилась, мол, во всем подлунном мире не сыскать виршеплета краше ихнего Рудаки Согдианского. А ты хренушки с маслом выкуси. Возьмешь и не вернешь, с тебя станется. Скажешь, мол, самому приглянулась. А я за книжицу цельный золотой в лавке отдала. И то за самую последнюю, нарочно для меня сбереженную. Потому как я как есть царская дочь, а не какая-то там боярышня или купчиха с Нижнего Подолу. Вот, слушай еще. В точности про тебя с Ёжиком писано.

Войслава облизнула враз пересохшие губы и, слегка запинаясь, прочла:

— Но где-то раздался стук в двери и дрогнула занавесь — Salve!

Мы будем счастливы вместе — и ныне, и целую вечность…

— Ух ты, — сдавленно вздохнул Пересвет. Это ж надо, где-то живет — или жил когда-то? — на свете человек, умеющий понимать людей лучше них самих. Он ведь и в самом деле мечтал быть счастливым с Ёжиком — всякий день и вечность впридачу. Словно кто-то заглянул ему в душу и мимоходом разворошил ее, одним махом явив на свет скрытое, доселе тайное. — Зачти еще, Славушка, добром прошу, а? Хотя нет, погоди. Пусть кто-нибудь за Ёширо сбегает. Он в сложении виршей куда лучше нас разбирается. Оценит по достоинству.

Легок на помине, нихонский принц явился прежде, чем на его поиски успели отрядить прислугу. Предстал бесшумным призраком: иссиня-черные волосы уложены в сложную прическу, ресницы вычернены, лицо набелено, наряжен в светло-коричневые и синие шелка. Как вызнал Пересвет, такие оттенки в Нихоне полагалось носить раннею весной. Именовались они цветом закопчённого бамбука и соцветия морского ушка, а вышиты на них были листья папоротника и сосновые иголки.

Кириамэ поклонился Войславе, мелодично звякнув цепочками в вычурной серебряной заколке, и крайне ядовито осведомился, почему Пересвет не спешит на прием к сюзерену.

— Ох, — стукнул себя по лбу царевич, покаявшись: — Запамятовал. Ну да батюшка не прогневается, он сам всегда к началу совета запаздывает. Послушай лучше, какую красоту сестрица раздобыла. Славка, прочти ему!

Войслава с выражением зачла, поблескивая голубыми очами — про ветреность коварных дев и томление одинокой души, взыскующей странного. Принц изломчато вскинул тонкую бровь, что считалось у него признаком крайнего удивления и душевного волнения.

— Дорогая Войслава, это впрямь восхитительно. Позволишь взглянуть? — он протянул руку.

Единокровному братцу Войслава книжицу даже вблизи не показала, а нихонскому красавчику вручила заветное сокровище едва ли не с поясным поклоном. Пересвет украдкой скорчил сестрице рожу — подлиза ты, а не сестра!

— «Мимолетности», — прочел Ёширо выведенное на сероватой обложке название. Переслав и Войслава спешно присунулись ближе. — Имени сочинителя нет, хм, — он перелистнул страницу, прищурил синие глаза, вглядываясь в мелкие буквицы. — Переложения с эллинского и латинянского, записанные доподлинно с авторского пересказа. Мастерская Мануция сына Льва, что в Столь-граде на Широкой улице. Год сегодняшний, зима нынешняя.

— Ну да, — согласно закивала Войслава. — «Златое слово», лавка эллина Мануция Львовича, книготорговца и переписчика. Там я книжицу третьего дня и купила. Последнюю, между прочим. Нет, Ёжик, тебе тоже не отдам, не смотри так умилительно, — ловким движением она выхватила книжку из рук Кириамэ. — Ступайте сами с почтенным Мануцием договаривайтесь. И вообще, вас батюшка с боярами ждет — не дождется, — она шмыгнула в дальний уголок библиотеки, где устроилась в креслах поудобнее и затихла. Нету, мол, меня, не голосите понапрасну.

— Я у Славки потом эту книжицу непременно выпрошу, — обещал принцу Пересвет, когда они шагали долгим светлым переходом к царским покоям. — Она для виду кочевряжится, чтобы я ходил за ней и уговаривал… Ёжик, тебе вправду понравилось?

— «Понравилось» — не совсем подходящее слово, — задумчиво протянул Кириамэ. — Тут… тут нечто иное. Ты и Войслава не обратили внимания, а в книге указано, что стихи переложены с латинянского и записывались переписчиками со слов автора нынешней зимой. Со слов автора, Пересвет.

— Выходит, он сейчас у нас, в Столь-граде? — смекнул царевич. — Но вирши изначально складывал на эллинском, то есть не русич родом. Торговый гость али книжник ученый?

— Я живу у вас почти три года, — в голосе Ёширо скрежетнула хорошо скрываемая зависть. — Понимаю все, что вы говорите. Но, когда я пытаюсь переложить свои стихи на ваше наречие, меня охватывает отчаяние. Недостает слов, образов, понятий. А этот иноземец выполнил перевод столь искусно, что растрогал даже тебя и не склонную к подобным вещам Войславу. Я просто обязан выяснить, кто автор этих удивительных «Мимолетностей». Мы прогуляемся в город и навестим почтенного книготорговца.

Пересвет только вздохнул. Коли Ёжик надумал что своей упрямой нихонской головой, его не переубедишь. Может, зря они с Войславой показали принцу книжицу? То-то он сразу вскинулся, что твой охотничий пес, горячий след учуявши. Ну да, Пересвет в сложении виршей не больно разумеет. Нету в Тридевятом царстве такого обыкновения, вирши сотворять. Есть мастера и мастерицы песни слагать да сказки прадедовские пересказывать, есть умельцы веселые али срамные припевки к праздникам удумывать. Но чтоб вирши о любви с ладно цепляющимися друг к другу словами, запоминающиеся сразу и навсегда — такого прежде не бывало…

Шагавшие бок о бок кони царевича и принца с хрустом проламывали тонкую ледяную корку на лужах. Зима в этом году выдалась затяжная, долгая, всячески мешая весне утвердиться в законных правах. То оттепель, то заморозки. Только солнышко пригреет и снега грязными ручьями зажурчат, как на следующий день сызнова поземка с волчьим холодом. Грядущая посевная сулилась быть тяжкой, и к гадалке не ходи.

Деловитый разговор про полевые хлопоты толком не сложился. Из-за Саввы Негодовича, одного из ближних царских советников. Обыкновенно Савва Негодович был первый мастак насчет в Думе красно разглагольствовать — по делу и без оного — а ныне торчал угрюмым филином, долгую пегую бороду теребил да отделывался краткими «да, ваше царское величество», «как скажете, ваше царское величество».

Берендей в конце концов не выдержал, напрямик вопросив у боярина, какое горе-кручина его гложет. Савва Негодович помялся и нехотя ответил:

— Да нелепица днями приключилась, царь-батюшка. Алёнка-Подарёнка со двора пропала.

— Кто такова? — пожелал узнать Берендей.