Eden (ЛП) - "obsessmuch" - Страница 172

Невидимая сила тянет меня назад, и я врезаюсь спиной в стену и вскрикиваю от боли, ударившись головой. Пробую пошевелиться, но я словно прикована к стене. Господи, что же делать?

Эйвери встает передо мной, не касаясь, не приближаясь, а просто пристально глядя на меня с блуждающей улыбкой.

— Отпустите меня! — истерично выкрикиваю я. — Вы не имеете права!

— О, а я-то думал, у нас милая беседа, — спокойно поизносит он. — Правда, Гермиона, я рад за тебя. Дети — это то, ради чего стоит жить…

— Я не беременна! — шиплю я. — Не знаю, откуда вы взяли всю эту чепуху, но вы точно ошибаетесь!

Он смотрит мне прямо в глаза, и я не успеваю опомниться, как чувствую чужое проникновение в свой разум… о боже…

— Беременна, — мне кажется, я слышу металл в его голосе. — Не делай из меня идиота, Гермиона. И не лги мне. Я этого не люблю.

Этого хватает, чтобы заткнуть меня. Закрываю глаза; он не знает, кто отец ребенка, и разрази меня гром, если я помогу ему докопаться до истины.

Внезапно мои глаза открываются против воли — эта сволочь использовала какое-то заклинание. Наши взгляды встречаются, и у меня нет иного выхода, кроме как смотреть на него в упор…

Люциус никогда не заставлял меня держать глаза открытыми. Даже он не смог пересечь эту черту.

— Оставьте меня, прошу вас, ради бога…

— Силенцио!

Теперь я не могу даже говорить. Замечательно!

— Ты не идешь мне навстречу, так что я вынужден применить силу, — шепчет он. — Предупреждаю, я не люблю плохие манеры, особенно от такого примитивного существа, как ты.

Закусив губу, чувствую на языке кровь.

Он это видит, но ему все равно.

— Сейчас я хочу знать, чей это ребенок? — тянет он. — Насколько я знаю, кандидатов не так уж и много. Так кому же оказана эта… честь?

Нет. Нет. Господибожемой НЕТ!

Стараюсь думать о чем-то другом, о чем угодно, но только не о Люциусе. Не буду, не буду, не буду…

— Естественно, не мой, — на выдохе констатирует он, посмеиваясь, и… «Его смех звучит довольно приятно», — невольно отмечаю я. — Даже если бы дело было не в твоей грязной крови, я все равно считал бы, что овчинка выделки не стоит. Уж прости, дорогая, но ты далеко не красавица, сама знаешь.

Люциус когда-то сказал то же самое…

Нет. Не думать о нем. Наши жизни зависят от этого.

Он кривит рот в садистском оскале.

Хотела бы я закрыть сейчас глаза, потому что… их действительно начинает щипать от слез.

Изогнув одну бровь, он склоняет голову набок, словно обдумывая что-то, как будто он еще не знает точно, что происходит, и до чего он вот-вот докопается, ублюдок, сволочь, мерзавец…

— Конечно, это может быть Драко, — резюмирует он. — Вы ведь учились вместе, да? Скажи, могло быть такое, что среди учебников и пергаментов зародился роман? Интересно, что его отец думает по этому поводу? Единственный сын и наследник спутался с грязнокровкой!

Чувствую, как пылает лицо. Он знает. Уже знает… так зачем издевается надо мной?

Кроме того… Драко? Меня мутит от одной только мысли об этом.

Эйвери копается у меня в голове и наконец — видимо, найдя ответ, — усмехается.

— Нет, не думаю, — мягко произносит он. — И почему-то я склонен думать: у Драко кишка тонка, чтобы взять тебя силой. Ну и еще, сомневаюсь, что он вообще когда-либо хотел тебя. Слышала бы ты, что он о тебе говорит, Гермиона…

Глаза жжет, но Эйвери не дает мне передышки. Как выпутаться из этого? С нами все кончено — с Люциусом, и со мной, — без сомнений. Ни семейных уз, ни скелетов в шкафу — как Люциус и говорил, — так что у Эйвери нет никаких причин замалчивать нашу тайну.

— Итак, кто же у нас остается? — издевательски тянет он, и в его глазах загорается тот же мрачный огонек, что я видела лишь однажды — в тот ужасный день, когда он приказал Рону изнасиловать сестру.

Я не в силах больше сдерживать слезы, и, судя по его лицу, он наслаждается моим состоянием.

— Ну-ну, не надо плакать, — вполголоса произносит он, и мне хочется закричать на него, умолять, чтобы он позволил мне моргнуть хотя бы разок, но я не могу. Не могу даже взгляд отвести.

Он достает из кармана носовой платок и аккуратно вытирает мои слезы.

Хочется отшатнуться, но я не могу пошевелиться.

Он улыбается.

— Слезами горю не поможешь, Гермиона, — из чьих-то других уст эти слова звучали бы почти дружелюбно. — Уверен, молодой Рональд Уизли будет прекрасным отцом. В конце концов, у него для этого вполне подходящий характер: хорошее чувство юмора, терпение… да, он определенно будет хорош.

Чуть не давлюсь воздухом от удивления. Рон… он правда верит, что отец — Рон?

Сомневаюсь. Но… тогда, почему…

— О, — он приподнимает брови. — Твои мысли сейчас немного… пошли рябью, — его ледяной взгляд впивается в меня. — Ты хочешь, чтобы это был ребенок Уизли, но это не так, да?

Он выдыхает как-то… с недоверием. Но я не совсем уверена в этом, потому что не знаю его.

— Странно, — шепчет он. — Ребенок должен быть его — вот что я слышу в твоих мыслях. Но есть кое-что еще… ясно, как божий день, что отец не Уизли.

Он снова улыбается, только на этот раз… на этот раз его улыбка настоящая, а глаза больше не пусты: в них светится неподдельная радость.

— Фините! — указывая на меня палочкой, произносит он. Я не падаю на пол, мои глаза все еще открыты, так что, наверное, я могу говорить, вот только… что сказать?

— Так, если ребенок не мой, не Драко и не Уизли, тогда чей же? — протягивает он, улыбаясь и пристально глядя мне в глаза. — Не потрудишься ли назвать мне его имя?

Смотрю на него с отчаянием, не в силах думать ни о чем и ни о ком, кроме Люциуса. Он раскрыт, он унижен, он мертв…

Господи, позволь мне увидеть, как Люциус Малфой страдает, как он кричит, моля о пощаде. Позволь мне увидеть его смерть…

Я и не предполагала, о чем в действительности мечтала еще совсем недавно.

Эйвери усмехается, и, закрыв глаза, я падаю на пол, все вокруг плывет. Меня тошнит, о господи, я же вот-вот умру! Боже, помоги нам…

Он хватает меня за подбородок, впиваясь ногтями в кожу, и заставляет смотреть на него.

И от одного взгляда на него меня передергивает от ужаса.

Столь дикий, неописуемый триумф я видела много раз в глазах других людей. Его лицо буквально ожило. Это невыразительное, холодное лицо сияет, потому что он, наконец, нашел то, ради чего его сюда прислали. Эйвери — человек долга, так однажды сказал мне Люциус. И теперь его долг выполнен, а сам он выглядит так, словно получил ключи от рая.

— Скажи его имя! — резко бросает он.

Не могу… нет. Все кончено. Это конец. Нам конец. Боже праведный, отныне и во веки веков. Аминь. Все кончено.

Качаю головой, шаря взглядом по комнате.

Он вздыхает и на выдохе прикрывает глаза, словно гора упала у него с плеч, а когда вновь открывает глаза, в них прежние спокойствие и отрешенность; ничего невозможно прочесть.

— Твое молчание — дороже золота, Гермиона.

Не раздумывая ни секунды, хватаю его за мантию.

— Прошу вас, ради бога…

Он выхватывает материю у меня из рук, с удивлением глядя на меня.

— Зачем, почему? — мягко спрашивает он. — Что я сделал, кроме того, как постарался узнать тебя получше?

С улыбкой он склоняется надо мной, и я обреченно смотрю, как он тянет ко мне руку, чтобы стереть пальцем мокрую дорожку со щеки. Вздрогнув от его прикосновения, откидываю голову назад и чувствую, как глаза вновь наполняются слезами.

С тихим вздохом он вновь понимается на ноги.

— Ты — странное создание, Гермиона, — шепчет он. — Я наблюдал за тобой с тех пор, как прибыл сюда, пытался разгадать тебя. Признаться, я частенько думал, что ты… самая обыкновенная: девчонка с простыми чертами лица, достаточно глупая, чтобы выпить наше вино и устроить спектакль.

Касаюсь висков кончиками пальцев, стараясь не слушать.

— Также меня часто посещала мысль, что Темный Лорд ошибся, — продолжает он. — Что у Люциуса Малфоя — гордого, безжалостного аристократа Люциуса Малфоя — могло быть общего с нескладной, неуклюжей, глупой грязнокровкой? Чего он мог хотеть от нее?