Eden (ЛП) - "obsessmuch" - Страница 165

А вот и знакомые лица: Макнейр, Крэбб, Гойл и Нотт. Драко, чей взгляд горит в предвкушении моего унижения. Эйвери, как всегда, спокоен и холоден, не упускает ничего из виду. И Люциус… Люциус…

Прищурившись, он невозмутимо смотрит то на меня, то на Беллатрикс, но я прекрасно вижу, что он в ярости. И эта ярость направлена на нее…

Беллатрикс с грохотом садится на свой стул, улыбаясь, как сумасшедшая.

— Так, — начинает она, изогнув бровь и садистски ухмыляясь, — и чего ты ждешь? Пой!

Господи, этого не может быть. Я не могу сделать это, только не в присутствии всех этих людей.

С трудом сглатываю, губы дрожат.

— Пожалуйста, я не могу…

Она сцепляет руки в замок.

— О, какая скромность! Но ты, кажется, меня не поняла, — стальные нотки появляются в ее голосе. — Я хочу развлечься, поэтому ты споешь для нас. Я всегда получаю то, что хочу…

— Беллатрикс, — обрывает ее Люциус, и его голос звенит сталью, — не так уж сильно тебе нужно это развлечение. Оставь грязнокровку в покое.

Прищурившись, она пропускает его слова мимо ушей.

— Пой, я сказала! Пой! — она ударяет кулаком по столу.

Украдкой смотрю на Люциуса: он хмуро взирает на Беллатрикс и, кажется, вот-вот начнет кричать на нее. Не могу этого допустить, иначе подозрения только усилятся. Господи, как же хочется провалиться сквозь землю.

Несмотря на жгучее унижение, в голове всплывают строки одной песни, которую мне пела мама, когда я была маленькой, и слова которой я при некой доле везения могла бы вспомнить.

— Есть г-город на свете, где м-много прелестниц…*

Кто-то засмеялся.

Запнувшись, опускаю голову, и по щеке стекает слеза стыда.

— Хватит, — резко бросает Люциус.

— Ой, да ладно тебе, — вмешивается незнакомый мне мужчина.

Сжимаю кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони, в голове вновь шумит. Боже, мне нехорошо, перед глазами все плывет…

— Не нахожу ничего веселого в публичном унижении, — отвечает Люциус. — Все, чего вы добьетесь, это сомнительное веселье для себя и страдания — для нее. В этом нет необходимости.

— Я смотрю, ты запел по-другому, Люциус, — огрызается Беллатрикс.

Иисусе, да заткнись ты! Заткнись!

Головокружение становится невыносимым, и я закрываю лицо руками и потираю глаза, чтобы прийти в себя, но комната все еще расплывается.

— О, вы только посмотрите на нее! — язвительно произносит Беллатрикс. — Прости, если расстроила тебя, бедненькая грязнокровочка.

— Да замолчи уже, Белла! — повышает голос Люциус. — Ты как ребенок, ей-богу!

Я едва понимаю его слова. Едва понимаю, что происходит вокруг. Мне вдруг становится так легко, в голове пустота, а ноги будто ватные…

Словно издалека доносится скрип ножек отодвигаемого стула.

— Грязнокровка?

Голос Люциуса — последнее, что я слышу перед тем, как потерять сознание.

— …просто оставь ее. Она упала в обморок, но с ней все будет нормально…

— Нет, спасибо. Спускайся вниз, я скоро к вам вернусь.

Кромешная темнота. И голоса…

А еще… тепло. И лежу я на чем-то мягком…

— Думаешь, я оставлю тебя наедине с ней? Не смеши меня…

— Бога ради… ты что, еще недостаточно сегодня натворила? Убирайся и постарайся не превратить вечер в еще бОльшую клоунаду, когда спустишься вниз!

Комкаю в руках ткань под собой: мое покрывало.

— Как ты смеешь так со мной разговаривать? — выплевывает она.

— Как хочу, так и разговариваю, — в тон ей отвечает он. — Ты хуже пиявки!

Воцаряется тишина.

В голове туман. И тупая, пульсирующая боль…

— У нас гости, Люциус, — шипит он. — Предлагаешь мне спуститься вниз и сообщить, что ты остался с ней наверху? Уверена, это будет очень занимательно, если не сказать — крайне интересно…

— Прекрасно, — взрывается он. — Иди! Но если посмеешь распространять эту грязную ложь среди наших друзей, тогда у меня состоится весьма интересный разговор с женой о том, что у меня была связь с тобой, — он угрожающе растягивает слова. — Ты ведь помнишь мою жену, Беллатрикс? Кажется, вы пару раз встречались.

Какое-то время я слышу только ее тяжелое дыхание.

Хочется открыть глаза, но я сдерживаюсь.

— Ну и развлекайся со своей грязнокровной шлюхой! — разъяренно бросает она и, развернувшись, покидает комнату, громко хлопнув дверью.

Облизываю пересохшие губы, все еще не открывая глаз. Он… он здесь, наедине со мной впервые за столь долгое время, и мне не хочется разрушать этот момент.

Матрас рядом со мной прогибается, и я чувствую прикосновение к своей щеке (его прикосновение); Люциус заправляет мне за ухо локон волос.

Заставляю себя дышать ровно, и это очень нелегко, потому что сердце бьется со скоростью тысяча ударов в минуту.

Пытаюсь мыслить связно сквозь туман в голове.

Что-то он не слишком старается держаться от тебя подальше.

Я все еще не хочу открывать глаза. Как только он убедится, что со мной все хорошо, он тут же уйдет, я уверена в этом.

А если все же старается? Разве ты не хочешь, чтобы вы оба были в безопасности?

Кого я обманываю? Мы больше никогда не будем в безопасности.

Он берет меня за руку, переплетая пальцы с моими. Крепко. Большим пальцем вырисовывая замысловатые узоры на моей коже.

Скажи ему.

Не могу.

Он заслуживает хотя бы знать.

Он не заслуживает ничего! Он — бессердечное чудовище.

Но ты все равно полюбила его.

В мысли врывается его голос — такой тихий, что я едва слышу его…

— Ты об этом пыталась мне сказать, грязнокровка?

Сердце заходится от страха, но… он же не может иметь в виду… это. Он не знает об этом пока что, хвала Господу.

Тогда что он имеет в виду?

О чем я пыталась ему сказать? Одному Богу известно, что это может быть; есть столько всего, о чем я неоднократно хотела ему поведать.

Замираю, ожидая его пояснений.

Но он молчит. В конце концов, он же думает, что я без сознания.

Ох, это так глупо. Пора прекращать притворяться. Он должен уйти; если задержится здесь, вызовет ненужные подозрения, и после всего, что мы пережили, идти на такой риск неразумно.

Очень медленно, часто моргая, открываю глаза.

Он немедленно склоняется надо мной, вглядываясь в мое лицо, и он настолько близко, что почти приходится скосить глаза.

— Люциус? — шепчу я.

Он так крепко сжимает мою руку, будто хочет ее оторвать.

— Я здесь, грязнокровка.

Я готова расплакаться, услышав эти три слова. Два самых желанных слова вкупе с одним — самым ненавистным. Не в этом ли весь он?

На какое-то время мы замираем: одной рукой он сжимает мою ладонь, а другой — гладит по щеке. Никто из нас не говорит ни слова и, возможно, даже не думает. Мы просто смотрим друг на друга.

Сердце колотится так сильно, что почти больно. Возможно… возможно, это именно тот момент…

Но Люциус внезапно разрушает магию, и я даже благодарна ему за это.

— Можешь сесть? — тихо спрашивает он.

Киваю и приподнимаюсь на кровати. Голова немного кружится, но он крепко держит меня, и вскоре все проходит.

Прищурившись, он изучающе разглядывает меня.

— Что с тобой случилось внизу? — спрашивает он наконец.

Скажи ему.

Как?

Судорожно сглатываю.

— Не знаю. Внезапно почувствовала головокружение и… это последнее, что я помню.

Он вопросительно приподнимает бровь.

Наскоро соображаю, что придумать в оправдание; нельзя, чтобы он узнал. Не сейчас.

— Раньше, когда я была маленькой, у меня иногда случались приступы усталости. Ничего страшного, правда…

Боже, почему я такая трусиха?

Его бровь выгибается еще сильнее. Он ни на гран не поверил моим словам.

— Если ты плохо себя чувствуешь, я должен об этом знать, — абсолютно спокойным голосом поясняет он. — Я помогу тебе, но сначала скажи мне, что с тобой.

Плохо себя чувствую? Я могла бы громко засмеяться…

Могла бы.

Скажи ему.