Eden (ЛП) - "obsessmuch" - Страница 16

— Нет, — говорит Люциус, все еще глядя мне в глаза. И я точно знаю, что его слова предназначаются мне. — Сначала я дам ей возможность сказать нам все по доброй воле.

С этими словами он отходит от меня, давая мне свободно вздохнуть. Я перевожу взгляд с бледного, искаженного лица Долохова на спокойно застывшее, аристократичное лицо Люциуса.

— Ваше отношение изменилось, — произношу я тихо, глядя на Люциуса. — Только не говорите мне, что Вы прислушались к тому, что я сказала вчера.

На его лицо набежала тень.

О, да. Разозли его. Используй свою власть над ним..

Долохов вопросительно смотрит на него.

— О чем она?

Я приподнимаю бровь, обмениваясь взглядами с Люциусом.

Держу пари, ты не скажешь ему.

Я, черт возьми, уверена на все сто, что ты не сделаешь этого!

— Ни о чем. Она просто считает себя самой умной, вот и все.

Он в один шаг преодолевает расстояние между нами и одним грубым рывком вытаскивает меня в центр комнаты. Я вырываюсь из его рук. Мужчины начинают окружать меня, словно львы, загнавшие свою добычу в ловушку.

— Гарри Поттер никогда не говорил о своей семье? — нетерпеливо спросил Люциус. — Как долго вы с ним друзья? Должно быть уже… шесть лет? Трудно поверить, что за все это время он ни разу не упомянул своих родственников, даже вскользь.

Его голос натянут, он едва сдерживает гнев. Я должна буду выстоять, когда он, в конечном счете, взорвется и начнет пытать меня, потому что я не собираюсь вновь сказать то, что ему нужно.

— Я же сказала, что ничем не могу помочь, — мой голос дрогнул. — Он ни разу не говорил со мной о них.

Долохов встает около парящего пергамента и читает, что там написано.

— Она лжет.

— Конечно, она лжет! — шипит Люциус, теряя терпение.

Боже, он снова собирается причинить мне боль!

Ну, естественно! А чего ты ждешь? После того, как ты отказываешься говорить ему правду. Что-нибудь одно: правда или боль…

Люциус подходит ближе ко мне. Он так близко, что практически наступает мне на пальцы ног.

— Это твой последний шанс, — говорит он мне. Его голос тихий настолько, что мое сердце уходит в пятки. Не думаю, что он хочет, чтобы Долохов слышал его. — Тебе известно, на что я способен. Я могу заставить тебя ужасно страдать едва заметным движением моей палочки. Скажи мне то, что я хочу знать, и тебе больше не придется терпеть боль, — он делает паузу. А потом тихо произносит, и я едва его слышу. — Или ты так ничему и не научилась вчера?

Я глубоко вздыхаю, пытаясь привести мысли в порядок.

Почему бы не дать ему выиграть? Только в этот раз…

Потому что ты дала себе зарок, что никогда не сделаешь этого. Не дашь им победить. Помнишь, Гермиона?

Я встречаюсь с ним глазами, и когда говорю, мой голос почти так же тих, как его.

— Нет. Полагаю, что я все же не так быстро учусь.

Что-то сверкает в его газах. Он отходит назад и говорит Долохову, продолжая смотреть на меня.

Оказываю тебе честь, Антонин.

Почему он не сделает это сам? В последние дни он, казалось, получал наслаждение, причиняя мне боль.

Я вспоминаю, как он смеялся, когда Волдеморт пытал меня. Так… непринужденно, в то время как кто-то делал за него всю грязную работу.

Трус.

Он смотрит на меня, слегка нахмурившись.

Помнится, Гарри рассказывал мне о Легиллименции — жуткий фокус с чтением мыслей, которому его обучал Снейп. Что он там говорил? Необходим зрительный контакт…

Возможно, я и не владею Легиллименцией, но уверена, что маг уровня Люциуса уж точно является прекрасным легиллиментом.

Я раз за разом повторяю про себя слово «трус», глядя ему прямо в глаза. Я выкрикиваю его, сосредоточив все свои силы на этом слове из четырех букв. Я впиваюсь взглядом в Люциуса так, что глаза начинают слезиться.

Он хмурится еще сильнее, когда смотрит мне в глаза. Он знает, о чем я думаю. О, да, я уверена в этом.

Отлично.

Долохов отвлекает меня, подходя ближе, каждый его жест наполнен азартом и предвкушением.

— Только держи ее в сознании, по возможности, — хладнокровно сказал Люциус.

По возможности? О, Господи!

Долохов самодовольно улыбается.

— Я же не идиот. Сам знаешь.

Выражение лица Люциуса демонстрирует сомнения на сей счет.

Желание рассмеяться испаряется, как только я перевожу взгляд на Долохова. Он делает знакомое резкое движение палочкой, шепча заклинание, которого я не слышу из-за бешеного стука своего сердца. Нет. Опять. Не надо. Нет, нет!

Пурпурный свет вспыхивает на конце его палочки.

Боже правый, моя грудь! Мои ребра с треском ломаются. Все до единого. А внутри, кажется, все скручивается и сжимается… это так больно! Я мечтаю о забытьи — потерять сознание, провалиться в спасительную темноту…упасть, сбежать, дотянуться до мрака, где не будет боли…

Но я все еще в сознании.

Вокруг темно, и боль все еще здесь, волнами омывая ребра, сердце, грудь. Словно тысячи маленьких острых кинжалов.

Дикая боль пронзает мои… колени, да, колени, когда я падаю, и отныне остались только тьма, боль и голоса.

— Подумайте, мисс Грэйнджер, — голос Люциуса. — Эта информация ничто в сравнении с той, что Вы нам так любезно предоставили вчера. Вы ведь даже не знаете этих людей. Какое Вам дело до того, что мы о них узнаем?

Нет. Не позволяй им одержать победу, непозволяйимпобедить…

Грудь сдавило…

— Просто скажите «да», если хотите помочь нам, — говорит Люциус, и я слышу его будто издалека. — Мы сразу же остановимся, если Вы хотите…

Еще одна волна боли, сломанные ребра задевают легкие и сердце. У меня кружится голова, а к горлу подкатывает тошнота… Я кричу и бьюсь в агонии, грудь будто разрывается… Почему я все еще нахожусь в сознании?

Все мысли исчезают. Остается только боль. Боль. Кнутом скользящая по ребрам и дробящая кости. Ничто не стоит этого, ничтоничтоничто…

Я открываю рот…

И все прекращается.

Острые болезненные спазмы еще сотрясают мое тело, но их интенсивность с каждым разом все меньше и меньше.

В голове постепенно проясняется. Теперь я чувствую не только свое тело, но и холодный пол подо мной. Темнота отступает.

Я медленно открываю глаза.

Почему они остановились?

Я перевожу взгляд наверх, дрожа всем телом, и понимаю, что теперь нас в камере четверо.

Дверь открыта. Темноволосая женщина лениво прислоняется к дверному косяку, на ее изможденном и красивом лице застыла улыбка.

— Веселимся? — спрашивает она. Ее голос наполнен садистским удовлетворением. Она входит в комнату и захлопывает за собой дверь, запирая ее заклинанием.

Долохов делает шаг назад, глядя на нее с каким-то благоговением. Зато Люциус встречает ее властный взгляд, как равный, он лишь улыбается ей.

— Ты опоздала, — в его голосе нет и намека на упрек.

Она пожимает плечами, все с той же дьявольской улыбкой.

— Кое-что подвернулось. По дороге сюда мы с Рудольфусом случайно повстречали семью магглов. Они выгуливали свою собачку, — она медленно облизывает губы. — Боюсь, это было сильнее нас.

Я с трудом сглатываю.

Долохов посмеивается. Люциус же приподнимает брови, глядя на нее, продолжая улыбаться такой же безумной улыбкой.

— Ну, конечно. Только стоит помнить, что делу — время, потехе — час, Белла.

Она усмехается своему шурину, а потом переводит взгляд на меня. Не знаю как — одному Богу это известно! — я выдерживаю ее взгляд. В ее глазах коварство, власть и могущество.

— Не слишком успешное начало, — с издевкой произносит она. — На ней всего лишь царапины. Она заговорила?

— Пока нет, но скоро обязательно заговорит, — отвечает Люциус, глядя на меня. — Она ведь раскололась вчера, и достаточно быстро, скажу я вам.

Внутри меня поднимается такая волна злости, что я не успеваю остановить себя.

— Вы чуть ли не клещами вытягивали из меня каждое слово, и Вы знаете это…

Он быстро направил на меня свою палочку, и я прикусила язык, прежде чем я сумела сказать что-то еще.