Дочь Белого Меча - Бахшиев Юсуп - Страница 11

Но и это прошло. Мать, вконец обессилевшая от крика, позвала домоправителя Арама и велела подавать ужин. За ужином все подавленно молчали.

— Хорошо, — сказала мать, когда все встали. — Я пошлю за Овтаем, пусть он возьмёт с собой шесть всадников со всем необходимым. Вместе вас будет восемь, хорошее число. Отправитесь, когда всё будет готово.

— Как это восемь? — спросила Ягмара. — А я?

— Ты останешься дома, — твёрдо сказала мать. — И даже думать не смей.

— Мама…

— Плохой план, Вальда, негодный, — сказала бабка. — Не совладает один мальчик с Колобком, не сможет. Колобку женская рука нужна, нежная.

— Вот ты и езжай.

— Он, понимаешь, на Ягиной крови замешен, только её слушаться и будет. Оставлять дочку дома — значит, ты пустой поход затеваешь, для успокоения совести своей…

— Пустой, не пустой — это уж как получится. А Ягмара останется на хозяйстве. Я сказала. Всё, не спорить со мной!

А Ягмара, хоть и чуяла внутренним своим чутьём, что мать уже почти сдалась и надо лишь чуть дотерпеть, когда она сама поймёт неизбежность этой сдачи — вдруг взбеленилась сама. Зная прекрасно, что этой глупой вспышкой портит всё…

Получилось некрасиво, нелепо и безобразно. Заратуштра такому не учил.

Разошлись по своим комнатам, не глядя друг на друга. Ягмара долго не могла уснуть, глядя в знакомый потолок. На потолке была деревянная мозаика: два коня, копытами друг у другу — огненный и вороной, с разлетающимися гривами. Кони летели на фоне переплетения древесных волокон, в которых можно было увидеть и солнечные лучи среди туч, и далёкий буйный лес, и чей-то пристальный тёмный глаз — в разное время, при разном настроении, виделось самое разное. Сейчас Ягмара видела именно глаз, пристально смотрящий на неё из-под опущенного века…

Что смотришь, хмуро спросила Ягмара глаз. Да, я дура, я знаю. Промолчать, конечно, надо было по-умному… да только как тут промолчишь? Отец ведь… он же где-то… есть. Живой. Я чувствую, что живой. А кто ему поможет? Как ни бросай кости, а кроме меня — некому. Мать не сможет, просто не доедет — плохо у неё со спиной, ездит только в санках. Но как ей объяснить?.. Завтра будешь терпеливой, строго велела она себе. Сожмёшь зубы и будешь тихой, спокойной и доброй. Всё образуется само.

Ничто не образовалось, но утром все как будто молча договорились позабыть о вчерашнем. Ещё затемно ускакал посыльный к Овтаю, начальнику стражи на дальних семейных пастбищах. Под рукой Овтая ходили полтора десятка всадников…

Бабка, позавтракав в одиночестве раньше всех, запрягла своих козлов и уехала. Мать тоже торопилась — нужно было закончить сделку по продаже муки. Муку она придерживала до последнего, ждала скорого подорожания. Дождалась, но покупатель вдруг заартачился, попытался цену сбить, вроде как нашёл другого продавца. Но, похоже, у него с тем продавцом ничего не получилось. Сегодня он даст окончательный ответ…

Вальда уложила волосы, нарядилась, велела подать повозку и уехала.

— И что ты думаешь? — спросил Ний, когда они остались одни.

— Думаю, что найду нужные слова. Теперь хотя бы понятно, почему она вчера так вспылила.

— Ты зря с ней ругалась.

— Зря. Но чем-то она меня зацепила… Ладно, всё утрясётся.

— Не уверен.

— Я знаю. Я ведь сама такая.

— Может, тебе и правда не нужно ехать?

— И ты!..

— Правда. Я всю ночь не спал, всё думал…

— И не слышал, как храпишь.

— Я храплю?

— Как боров.

— Не знал… хотя я так мало о себе знаю… Так вот, насчёт поисков: я не говорю уже о том, что это трудно и опасно, ты сама это прекрасно понимаешь. Тут немного другое… Какой в этом смысл? Чем ты можешь помочь в случае чего? Только чтобы пестовать Колобка? Да я смогу и сам. А так… это же верхом сотни парсунов[12]… может, год будем ехать. И сражаться, может, придётся. Да наверняка придётся. Это значит, тебя защищать. То есть отряд станет слабее…

— Ты знаешь, чем я занимаюсь обычно?

— А… нет. А чем?

— Пасу табуны. И ещё… Пошли на середину.

— Зачем?

— Пошли.

Они вышли в центр комнаты. Ягмара скинула домашние туфли, поводила ступнями ко ковру, обретая сцепление.

— Ударь меня.

— Зачем?

— Просто ударь. Как угодно. Ударь всерьёз.

— Не могу.

— А ты попробуй. Давай же.

— Да ну тебя… — Ний повернулся, чтобы уйти.

— Трус, — сказала Ягмара ему в спину.

Ний обернулся.

— Может, и трус, — сказал он. — Я не знаю. Но ударить тебя я не могу. Почему?..

— Ладно, — сказала Ягмара. — Не можешь так не можешь. Я врага сможешь? Здоровенного дикого?

Ний помолчал.

— Да, — сказал он. — Смогу. Мне кажется, я это делал.

— Что-то вспоминаешь?

— Не уверен. Просто… тело что-то такое помнит… или не тело… не знаю. Не заставляй меня вспоминать, мне худо становится…

— Не буду. Ладно, не будем. Тогда пойдём, ты хоть город посмотришь.

— Пойдём. Город — это всегда интересно…

Ягмара оделась в привычный наряд кочевницы: широкие конопляные штаны и просторную рубаху из тонкой козьей кожи. На груди золотом был вышит лик Солнца, рукава украшали беличьи хвосты. Голову прикрыла колпаком с откинутой назад верхушкой. На ноги, после некоторых колебаний, натянула городские сапожки с резными голенищами. Воткнула за пояс железный нож.

Ний её уже ждал.

— Сначала сходим к Мостовой площади, — распорядилась Ягмара, — а там само решится.

— Как скажешь, — отозвался Ний, думая о чём-то своём. — А почему она Мостовая?

— Не знаю, — честно сказала Ягмара. — Может, потому, что её строили как мост?

— В смысле?

— Ну, что не на землю настил уложен, как обычно, а на сваи. Вроде как там когда-то речка была. Или и сейчас есть — под настилом. Да сам всё увидишь.

— Интересно… — и Ний снова погрузился в раздумья.

На улице было тепло, тянул лёгкий ветерок. Пахло свежей берёзовой стружкой — неподалёку ватага плотников чинила дорогу. В доме напротив снимали полотно с окон — стирать и наново отбеливать. Мимо, куда-то торопясь, промчались богато украшенные красные закрытые носилки о восьми носильщиках. Навстречу шли, весело перекликаясь как бы между собой, а на самом деле зазывая покупателей, трое торговцев пирогами с мясом, щавелём и луком; каждый нахваливал свой товар. Из переулка верхом на белой черногривой кобыле выехал учитель, маг Шакир, увидел Ягмару, сдержанно поклонился. Ягмара ответила. Ний поклонился глубоко, в пояс, прижав руку к сердцу.

Жрец придержал кобылу, степенно дождался, когда к нему подошли.

— Моё имя Шакир, — сказал он, обращаясь к Нию, — и я жрец Ахура Мазды. Тебя, юноша, я вижу впервые, но твоё приветствие сказало мне, что и ты не чужд мудрому учению Заратуштры. Прав ли я?

Ний оглянулся на Ягмару, в глазах его мелькнул непонятный испуг.

— Он не знает, магаш Шакир, — сказала Ягмара. — Кто-то запер его воспоминания.

— Да, это так, — сказал Ний. — Я помню себя всего несколько последних дней.

Маг, пристально прищурившись, посмотрел на него.

— Свет Мазды отгородили от тебя злые силы… Приходи сегодня в храм до вечерней стражи. Я попрошу верховного мага, чтобы он поговорил с тобой.

Маг повернул кобылу и не спеша поехал дальше. Кобыла шла с большим достоинством, понимая, кого несёт на себе. Ний пристально смотрел в удаляющёюся красную спину.

— Сегодня мне это снилось, — сказал он, когда маг удалился на приличное расстояние.

— Что — это? — не поняла Ягмара.

— Вот это. Мы с тобой куда-то идём, и наперерез выезжает красный жрец. И зовёт меня очиститься…

— И что ты?

— Я попал куда-то не туда…

— Магаш Шакир зла не сотворит, — сказала Ягмара. — Нужно сходить, раз он зовёт.

— Но я не знаю, какой я веры…

— Это же не важно, — сказала Ягмара. — Это совсем не важно. Только евреи молятся одному своему богу… ну и камневеры тоже. А все остальные вольно заходят в любой храм, который им нужен. Заратуштрийцы учат добру, будахи — безмятежности… да ещё и лечат бесплатно… Отец говорил, что земные боги — это просто могущественные колдуны, спрятавшие свою смерть. За это их жизнь уродует: Кащей высохший, как скелет, Мокошь невозможно толстая, Черномор — злой горбатый карлик… А небесные боги настолько непостижимы и неописуемы, что нам никогда не прислониться к ним, и мы воображаем их такими, какими… какими… в общем, как можем, так и воображаем… Нет-нет, если сам магаш приглашает, да ещё и верховный маг с тобой поговорит — это просто замечательно!