Куколка (СИ) - Лонс Александр "alex_lons" - Страница 21

По паспорту меня Ириной зовут. Клиенты и рекламщики знают как Арину, а при рождении Ольгой назвали. Вот тут-то и есть начало первой интриги.

Вообще ранее детство я очень плохо помню. Меня в этом детстве сначала безрезультатно пугали Страшным Дедом, но на первых порах я вообще не боялась. Могла подойти к любому человеку и спокойно заговорить с ним. Я всегда откуда-то понимала, опасен этот человек или нет. Но родители-то не знали, и мне не верили. Поэтому специально для меня родителями был разработан образ Деда-с-Мешком. Дед ходит по городу, выискивает непослушных детей, сажает в мешок и уносит в неизвестном направлении. Выглядеть способен по-разному, даже молодо, в качестве «мешка» могло выступать что угодно: рюкзак, любая сумка или портфель. Короче поначалу Дед маскируется под самого обычного человека и только потом проявляет свою истинную сущность. У этого образа было двойное назначение: во-первых, подходил любой мужик, ошивающийся около детской площадки и заманивающий детей. Таким образом, предполагалась защита от педофилов. Во-вторых, когда я плохо себя вела, а это случалось ну о-о-очень часто, мне показывали в окно на любого прохожего и говорили, что это Дед уже идет за мной. Так пытались скомпенсировать нехватку собственного авторитета, чтобы как-то меня приструнить.

К сожалению, родители не все верно просчитали, в результате из-за этого серьезно пострадал Дед Мороз по вызову, которым меня решили наградить к Новому Году. Напрасно он пытался доказать, что пришел с миром, я же знала, кто он такой на самом деле. Это был тот самый Дед-с-Мешком, и пришел он за мной! Надеюсь, его все-таки вылечили и с ним потом все было хорошо. Собственно тогда-то в первый раз моя ведьминская сущность и выглянула наружу.

Но самым для меня страшным в детстве было потерять родителей. Очень долго снился такой сон, как я иду вдоль какой-то городской улицы за ручку с мамой, поворачиваю голову, а это уже не моя мама, а какая-то незнакомая чужая тетка. Но тут в далеком далеке мимо проходят мои родители. Я сразу бегу к ним, бегу, и добегая почти до того места, где они были, уже не вижу их, да и той чужой тетки тоже не вижу. Я остаюсь одна. Потом я в страхе просыпалась в холодном поту и шла в комнату родителей, проверять дома ли они.

Более внятные мои воспоминания относятся к играм, в которые мы играли с бабушкой. В детский сад я сначала не ходила, и меня воспитывали родители и обе бабушки. Вернее — одна бабушка. Я всегда знала, что бабушки у меня две, и что одна мамина мама, а другая — папина. Та, что папина, бывала у нас редко, чаще к ней в гости ездили мы, и такие поездки я очень не любила. Прямо скажем — терпеть не могла. «Ну, мам! Я не хочу к бабушке!» — всегда ныла я, но никто, как нетрудно догадаться, меня не слушал. Да чего уж там — я и саму бабушку-то не любила. По-моему, она отвечала мне тем же. Я всегда могла понимать истинные чувства других людей, и потом страшно была удивлена, когда выяснилось что это совсем не обязательное свойство человеческого сознания, и куча народа к такому абсолютно не способна. Почему-то к бабушке возила меня именно мама, а папа — никогда, хотя эта бабушка была именно его матерью. Дома у нее постоянно, всегда, воняло какими-то удушливыми духами. Потом, много позже, когда я наткнулась на пахнущий почти так же цветок, немедленно вспомнила бабушку. Умом я понимала, конечно, что она тоже мне бабушка, но, в отличие от «своей бабушки», настоящей ее не считала. Она вечно сюсюкала, притворно улыбалась, называла меня «Олюшка» и дарила какие-то противные приторные конфеты, сухие вафли и книжки с дурацкими стихами под отвратительными картинками. Вот, собственно, и все, что могу о ней рассказать.

Зато другая моя бабушка — мамина мама, была бабушкой настоящей. «Моей бабушкой». От нее всегда приятно пахло, она дарила разные интересные и полезные вещи, причем играла со мной во всевозможные увлекательные игры. Многого я уже не помню, это сохранилось где-то там, на уровне подсознания, в архивах головного мозга.

«Оля, под какой формочкой шарик? — спрашивала бабушка, перемешав пяток одинаковых формочек для печений, под одной из которых пряталась круглая бусина. — А теперь? Ну, ты у меня молодец. Давай сейчас более сложные задачи будем решать».

Я неизменно угадывала правильный ответ, и не могла понять, что там сложного-то? Я же знала, где этот шарик. Просто ощущала, даже тогда, когда не смотрела, как бабушка перемешивала и перепутывала формочки. Аналогично и с картинками — белыми катонными квадратиками, на которых с обратной стороны были простые рисунки. Елочка, звездочка, кружочек, машинка, кошка… Я почти всегда могла показать, на какой из перевернутых карточек что изображено. Ошибалась редко. Потом были уже буквы и цифры, и как-то само собой, незаметно, я научилась читать и считать, а затем и писать. Бабушка всегда называла это «задачами», поэтому уже позже, в школе, к слову «задача» относилась так же, и решала их без проблем.

Когда я подросла, у нас были более сложные игры, где требовалось что-нибудь достать из запутанного лабиринта, прокатить по полу пинг-понговый шарик, не прикасаясь к нему, вытащить игрушку из ящика с механическим манипулятором…

Одна из таких «игр» запомнилась особенно хорошо. Для начала мы отправлялись гулять куда-нибудь подальше, где много людей. В парк, просто на улицу, на какую-нибудь ярмарку. Бабушка говорила: «вон видишь ту тетю? Сильно захоти, чтобы она повернулась и посмотрела на тебя». Я пристально пялилась на выбранную бабушкой «тетю», при этом всеми силами желала, чтобы та повернулась и посмотрела на меня. Обычно это оказывалась молоденькая девушка, что послушно поворачивалась и с недоумением рассматривала какую-то мелкую малявку, гуляющую со своей настоящей бабушкой.

Постепенно задачи действительно усложнялись.

«Вон видишь того дядю? — говорила моя бабушка. — Вон того, у которого бутылка в руках? Захоти сделать так, чтобы он эту бутылку перевернул и на землю вылил». Мужик послушно выливал недопитую жидкость прямо на асфальт, а потом в ужасе хватался за голову. Иногда — со злостью запускал опустевшим сосудом в ближайшую стену. Однажды, к такой моей жертве профессиональное внимание проявили оказавшиеся рядом менты. Вероятно, их заинтересовала нестандартность ситуации. Мужика остановили, обыскали и куда-то увели, прихватив осколки бутылки.

Я просто обожала проводить время со своей бабушкой. Почему-то моя мама крайне негативно относилась к этим нашим играм.

«Ну, мама! — сердито говорила она моей бабушке. — Сколько раз тебя просила! Опять своим фокусам учишь! Хочешь жизнь ребенку изуродовать, да?»

Я не понимала, причем тут жизнь, и что там можно изуродовать, а на прямые вопросы к матери получала от нее заурядный стандартный ответ: «вырастишь — поймешь». Или так — «тебе еще рано, ты пока ребенок». Вообще, я терпеть не могла слово «ребенок» в отношении себя. Почему — не знаю. Не помню уже, что тогда отвечала бабушка, только занятий со мной не прекращала, а стала выбирать моменты, когда мама попросту отсутствовала. Была на работе, уезжала по делам или надолго отправлялась по магазинам. Отец, к слову сказать, ничего против не имел, более того, всякий раз помогал своей теще (моей бабушке) и как мог «прикрывал» нас. Зато мама отчего-то считала нужным прямо-таки вдалбливать мне в голову истины, устаревшие еще в середине прошлого века. Девочка, мол, обязана быть нежной, всегда одеваться в платья, носить юбки, а не джинсы, да и вообще вести себя как кисейная барышня. Причем многие мои тогдашние подруги, воспитанные в сходных условиях, свято верили в правдивость подобных суждений.

Но однажды бабушка очень неприятно меня удивила. Даже испугала. Когда я рассказала, что папа хочет обучить меня шахматам, она вся прям почернела. Потом обстоятельно поговорила сначала с отцом, а потом со мной, и строго-настрого запретила играть в эту игру. Заставила пообещать. К обещаниям я с самого малолетства относилась очень-очень серьезно, но почему нельзя играть именно в шахматы, понять не могла. Приставала с расспросами. «Вырастишь — узнаешь», на сей раз, отвечала уже бабушка. Кстати, на те вопросы, на которые обычно дают такие же ответы, бабушка отзывалась спокойно, дружелюбно и весьма основательно. Она умела объяснять интересно и увлекательно, не скатываясь до детских небылиц, которые так любят обычные родители. Поэтому чуть ли не с раннего детства я прекрасно понимала, что детей не покупают в магазинах, а мамы вынашивают их внутри своих животов, а папы этот процесс запускают. Более того, знала в подробностях, что, почему и как. Это все нисколько меня не смущало, наоборот — вызывало чисто исследовательский интерес и повышало искреннее уважение к взрослым, идущим на такие сложности, трудности и жертвы ради появления детишек.