В плену любви (СИ) - Лис Алина - Страница 28

Совсем недавно, всего полчаса назад я была счастлива, горда и чуточку пьяна от собственной смелости. Я сделала это! Сбежала из мрачноватого дворца от занудных наставников, вечно недовольного отца и братьев, которым не было до меня дело. Свобода, любимый мужчина рядом — что еще нужно для счастья?

Ноздри незнакомца сыто раздуваются.

— Да, хороша. Этот кусочек сладкого белого мясца стоит тридцати миллионов, — палец пытается проникнуть мне в рот, я мотаю головой и кричу, уже кричу в ужасе имя возлюбленного, не понимая — почему он медлит? Почему не пытается меня защитить?!

Пощечина обрывает крик, и все вокруг застилают слезы.

— Ну… — демон, который привел меня сюда, смущенно кашляет. — Можно расписку, и я пойду?

— Как, ты уже уходишь, Дантар? — в интонациях безликого за светской вежливостью скользит издевка. — Куда же ты? Смотри, как она зовет тебя, как хочет, чтобы ты был рядом. Неужели тебе не интересно, что будет с ней дальше?

— Вы обещали не причинять ей вреда. Я верю вашему слову, — сдавленно отзывается демон, и я падаю. Лечу в пропасть, где нет ни просвета, ни надежды. Только страх, боль и безграничное отчаяние.

— А мы и не будем, гы-гы, — весело отзывается кто-то еще из демонов. Не безликий, один из тех, кто стоит за его спиной. — Это еще ни одной девке не вредило.

— Ты можешь уйти, — вкрадчиво добавляет безликий, стирая с моих щек слезы. — Но не спеши. Я дам тебе кредит на десять миллионов, если ты останешься, Дантар. Пожалуй, я даже разрешу тебе участвовать, девочка ведь так мечтала о твоих объятиях, — он издает гадкий смешок. — После нас, разумеется.

И Дантар остается.

Не знаю каким нечеловеческим усилием мне удалось сохранить лицо в тот миг. Губы улыбались, произносили заученные фразы вежливости, а внутри все кипело от ярости и страха. Мне хотелось орать, крушить, вынуть анам и зарубить этого ублюдка прямо здесь на глазах у толпы придворных. И неважно, что последствием станет война, которая унесет десятки тысяч жизней, такие твари просто не должны дышать! Почему он все еще жив, если остальные мертвы?

Если только это действительно он. Прошло столько лет. И я ни разу так и не видела его лица. Только голос, всегда издевательски-вежливый, спокойный. Двое его приспешников были просто похоливыми животными, но он владел собой каждое мгновение. Когда мне казалось, что я дошла до предела и хуже уже быть не может, безликий улыбался и предлагал что-то, бросавшее меня на новый уровень унижений, боли и отчаяния.

Вспышки спектрограферов слепили, многоглазая, многоголосая толпа жадно вглядывалась в нас, с нетерпением ожидая окончания торжественной официальной части, а мне казалось, что еще мгновение и меня разорвет от невыносимых воспоминаний. Я закричу — так громко, что лопнут стекла, осыпятся хрустальные подвески на люстре, в парадную залу ворвется шквальный ветер и выметет отсюда всю эту разряженную толпу.

— …я надеюсь, что союз между нашими государствами не ограничится только торговым и военным…

— Ваше Величество! — перебила я императора странно высоким звенящим голосом. — Можно мне с вами поговорить?

Отец нахмурился, и я почти физически ощутила его недовольство. То, что я сейчас сделала было возмутительным нарушением протокола и всех возможных норм. Но спорить со мной под прицелами камер, в окружении вассалов и на глазах чужаков, означало превратить мою мимолетную невоспитанность в скандал, о котором будут говорить месяцами.

— Хорошо, дорогая. Чуть позже я уделю тебе вре…

— Сейчас! — я знала, что перехожу границы, но это стало неважным. Ничто на свете не было важным, кроме знания, которое больно жгло внутри, просилось наружу, требовало действий. — Немедленно!

Император развел руками, изобразил вполне убедительную улыбку заботливого родителя.

— Простите, господа, мне надо уделить внимание дочери.

Стоило за нами захлопнуться двери, как маска доброго папочки сползла с его лица.

— Ты что творишь?! — голос императора звучал негромко и ровно. Он очень редко кричит или явно демонстрирует ярость, но по сузившимся глазам и чуть подрагивающим крыльям носа я видела, что отец именно в ярости. В детстве до ужаса боялась, когда он становился таким.

Будем честны: до сих пор боюсь.

— Я не могу выйти за него, — выдохнула я. — Это он!

— Что значит “не могу выйти”?! — в ровном голосе прорезалось змеиное шипение. — Ты считаешь, что мы тут в игрушки играем?!

— Отец, послушайте! — больше всего я боялась, что не выдержу и разрыдаюсь. Мне хотелось плакать, биться в истерике, выкрикнуть ему в лицо все, что копила в себе столько лет, и тем самым окончательно прекратиться в его глазах в неотвечающую за себя психопатку.

Но я смогла. Сдержала все внутри, снова. И заговорила так, как любит император. Спокойно и четко, по делу.

— Он один из тех, кто держал меня там… Тогда… Он делал это, был главным. Это Хопеш… — выговорила я, и с надеждой посмотрела в его лицо.

Защити меня! Пожалуйста! Один раз в жизни встань на мою сторону, разве много я прошу?

Его лицо на мгновение омрачилось, а потом император раздосадовано дернул плечом.

— Что за чушь?! Они мертвы, Риана. Этой истории уже семь лет, пора все забыть и жить настоящим.

— Нет, это он! Я узнала голос!

— Но не лицо, так?

— Он прятался под мороком.

— Риана, — в тоне императора досада смешивалась со снисходительностью. Именно так разговаривают с детьми, которые уже достали своими капризами. — Они. Все. Мертвы. Эксперты подтвердили наличие на месте преступления останков четырех демонов. Их ведь было четверо?

— Четверо, — пробормотала я. Стало больно дышать от страшного понимания, что ничего не изменить — отец просто не будет слушать.

— Ты убила их всех, — продолжал он.

Меня передернуло от того, как легко он произнес это “убила”.

— Их личности установлены, семьи в опале. Признай уже, что ты просто капризничаешь и прекрати разводить трагедию. Сама подумай: что, принцу другой державы делать больше нечего, кроме как уговаривать вздорных девиц бежать из родительского дома, а потом насиловать вместе с друзьями?

От пренебрежения с которым он это говорил, от того, как жестко тыкал мне в лицо, что все это моя вина и мои я ошибка захотелось завизжать: “Прекрати!”

Набросится на него с кулаками.

Разбить о его голову вон ту вазу в углу.

— Тебе стоит уже что-то сделать с нервами. Давай я сейчас пришлю целителя и он даст тебе успокаивающее, а потом ты вернешься на прием.

На прием, где существо, что я ненавижу больше жизни, будет улыбаться, пить вино, разглядывать меня темными глазами, в которых прячется ледяная тьма. На прием, где отец перед всем миром объявит о своей готовности отдать меня в его власть навсегда?!

— Я не вернусь туда! — излишне резко ответила я, понимая: если отец сейчас начнет настаивать, все что так долго копилось в моей душе все же прорвет плотину самообладания. Тянущая боль в груди сменилась теплом, потом жаром. Анам — клинок души анхелос — требовал поднять его против несправедливости.

Против родного отца?

Остатками разума я цеплялась за себя. За то, чтобы остаться собой, сохранить привычную форму. Потому что то, во что я превращалась доведенная до последнего отчаяния, пугало меня едва ли не сильнее власти Хестора Гронгарда.

Возможно, император понял, что сейчас со мной бесполезно спорить, а если настаивать, может случиться страшное. Он недовольно скривился, но кивнул.

— Ладно. Но успокоительное ты примешь. Потом отправишься в свои покои во дворце и выспишься.

— Я хочу домой!

Он раздраженно закатил глаза.

— Риана, прекращай дурацкие капризы! Помолвка состоится завтра днем после подписания, ты должна присутствовать на мероприятии и выглядеть идеально. У меня нет желания гонять по городу стилистов, модисток и горничных и дергаться, привезут ли тебя вовремя. Кроме того, сегодня ожидается гроза, возможно даже буря. Ты остаешься здесь и точка!