Яжмать, или Некромант в придачу (СИ) - Хайд Хелена - Страница 19

— Скажи, тебе никогда не приходило в голову, почему маньяки так любят именно проституток?

— Потому что женщины этой профессии наиболее незащищенные, — ответила я, почти не задумываясь.

— Верно, — кивнула Эмма. — Пускай всем нам идет стаж в трудовую, мы платим налоги и нам положена пенсия, это не отменяет того, что каждый день шлюха рискует своей жизнью. Соглашаясь отдаться очередному клиенту на улице, выезжая на вызов, даже оставаясь с клиентом в комнате борделя, куртизанка не может быть уверена на сто процентов, что когда она останется наедине с этим незнакомцем, он не захочет навредить ей. Если же работать приходится за пределами публичного дома, ты можешь попросту не вернуться, не факт, что даже твое тело найдут. И шанс, что убийцу отыщут и накажут, не особо велик, особенно если этот убийца находится немного выше на социальной лестнице. А с заявлениями об изнасилованиях девушки нашей профессии даже не идут в полицию, потому что там их попросту не воспринимают всерьез. Да-да, подать заявление можно, и его даже примут… вот только посмеются у тебя за спиной и не станут ничего делать. Потому что «Ой да ладно, подумаешь, шлюху изнасиловали! Она вон по десять раз на дню с разными мужиками за деньги спит! Тоже мне, трагедия!». Только вот то, что женщина отдает свое тело за деньги, не отменяет того факта, что каждому клиенту она, получив плату, отдается по доброй воле, и точно так же имеет полное право отказать. И если кто-то решает взять ее против воли, вне зависимости от того, платит этот человек или нет, секс без добровольного согласия обеих сторон — это изнасилование. А значит, не становится для женщины менее унизительным, отвратительным и травмирующим. Именно это — то, что большинство людей в обществе отказываются понимать. И знаешь, что в этом самое страшное?

— Люди, которые оправдывают изнасилование проститутки, точно так же могут начать, если еще не начали, оправдывать домашнее насилие считая, что раз муж изнасиловал жену, то это не изнасилование, ведь они в браке. И не важно, что женщина говорила «нет».

— Более того, они фактически расписываются в том, что могут закрыть глаза на любое насилие, — серьезно кивнула Эмма. — Ведь градация невелика: изнасиловал проститутку, изнасиловал жену, изнасиловал обычную горничную в темном переулке… все это сводится в глазах такого человека к: «Подумаешь, моральная травма — пиписькой в нее потыкали! Вообще пусть радуется, что на нее позарились». Если же жертвой изнасилования становится мужчина, его еще и унизят, мол какой лох! Радуйся, что тебя какая-то баба ублажила. И все это — равносильно страшно. Потому что насилие есть насилие, неважно к кому оно было применено: к проститутке, к пьяной торговке, к добропорядочной горожанке, или к юной девственнице. Так же, как не важно, во что эта женщина была одета и как себя вела. К примеру, когда Астрид впервые изнасиловали, она была не куртизанкой, а обычной добропорядочной горожанкой с мужем и маленькой дочерью.

— Астрид?.. — охнула я.

— Да, она в свое время немало натерпелась, — покачала головой девушка. — Тогда ее муж почти перестал с ней разговаривать. А где-то через месяц попросту исчез, оставив прощальную записку, в которой страдальчески заявил, что не может этого пережить. Мол прости-прощай, для меня слишком невыносимо смотреть на тебя с пониманием того, что мою женщину ОСКВЕРНИЛ другой. То есть да, он этого ПЕРЕЖИТЬ не мог, и потому оставил жену переживать все самой, еще и с ребенком на руках. И… она правда старалась держаться долгое время. Но в конце концов, услышав как поздно вечером ее дочь плачет от голода, не выдержала и пошла на улицы, где поймала первого клиента, чтобы вернуться домой с булкой.

— О боги…

— Именно, леди Фрост. Куртизанками редко становятся от хорошей жизни и чистого желания приобщиться к делу жриц любви, — фыркнула Эмма. — Но если у некоторых категорий изнасилованных женщин еще есть слабый шанс добиться справедливости, то шлюхи, увы, априори могут ни на что не рассчитывать, кроме, разве что, циничной ухмылки при подаче бесполезного заявления, по которому никого не станут искать. И вот иногда в таких ситуациях думаешь, что тебе повезло, потому что осталась жива. Ведь убей тебя этот человек — стража не будет слишком сильно перенапрягаться. Если только ты не будешь в составе группы из пяти человек, расчлененные трупы которых выложат на центральной площади в требование премьер-министру публично отыметь свиноматку.

— Все настолько плохо? — поежилась я.

— Похоже, что настолько, — бросила девушка с горьким цинизмом. — По крайней мере, именно к такому выводу я прихожу день за днем, пытаясь хоть чего-то добиться.

— Ты сейчас о том маньяке, который убил девушку из борделя, где работает Астрид? Риту, кажется? — предположила я.

— Риту, и еще семнадцать девушек за последний год, — кивнула она. — Двенадцать из которых были куртизанками, и шестеро — молоденькими скромными горничными, судя по экспертизе — девственницами. Девчушками из бедных семей, приехавшими из провинции на заработки. За которых некому заступиться, и на чью смерть обратят меньше всего внимания. Особенно если страже поступит «сверху» приказ замять дело.

— Под «сверху» ты имеешь ввиду…

— Кого-то из знати. Или, по крайней мере, из очень богатых промышленников.

— Откуда такие выводы? — заинтересованно протянула я, понимая, что как и Эмма, говорю шепотом.

— Более восьми месяцев назад одной из убитых куртизанок стала Нина, моя лучшая подруга, — напряженно проговорила девушка, сжимая кулаки. — Ее вызвали в дорогой отель, предлагая щедрую плату. Только вот до самого отеля она не дошла… по крайней мере, местные клерки ее не видели, и вообще номер, в который она якобы должна была подняться, никто не снимал. А через три дня ее изуродованное тело нашли на одной из мелких улочек центральных районов. Похоже, притащили туда посреди ночи и оставили, тихонько сбежав. Я даже представлять не хочу, через что Нине пришлось пройти перед смертью. Она была не первой жертвой, но именно после ее убийства я поняла, что больше не могу делать вид, будто могу спокойно жить дальше, просто надеясь, что не стану следующей.

— Но почему ты решила, будто ее убил кто-то из знати или зажиточной буржуазии?

— Потому что у нее в руке была зажата запонка ювелирной работы, — процедила Эмма. — Золотая, с крупным сапфиром, окруженным кольцом маленьких бриллиантов, и тончайшим орнаментом. Такие по карману только тем, кто правит этим миром. Я хорошо запомнила эту запонку, так что на основе моего рассказа сводня нашего борделя, которая хорошо рисует, сделала ее четкий набросок. Довольно кстати, потому что когда я в следующий раз подошла к следователю, которому поручили убийство Нины, он сказал только: «Какая запонка?».

— Проклятье…

— Именно, — выдохнула девушка. — В тот момент мне стало ясно: убийцу никто не будет искать. И вот мы приближаемся к тому моменту, когда в истории появляется твой муж.

— Каким же образом?

— Так случилось, что когда нашли тело, он проходил неподалеку и увидел ЭТО. Причем оказался тем редким видом знати, для которых понятие благородства не ограничивается размером особняка и ценой драгоценностей на шее супруги. Поэтому он, будучи королевским некромантом, использовал свое влияние, чтобы следить за тем, как протекает расследование. И немного удивился узнав, что в общем-то никак. Я тогда как раз обивала пороги всех возможных кабинетов, надеясь непонятно на что, и под одним из них мы с ним пересеклись, начав работать вместе. Именно он добрался до одного из тел прежде, чем его захоронили, и допросил его, насколько это удалось. Та девочка сказала немного — что тех тварей было четверо, но об этом она догадалась по голосам, потому что глаза ей завязали с самого начала. Видимо чтобы перестраховаться на случай допроса тела некромантом. Так же ее, вероятно, чем-то опоили, потому что она не помнила, как идя по улице, внезапно оказалась в каком-то душном помещении, где пахло тонкими дорогими парфюмами и цветами. Все остальные воспоминания, что сохранились в ее голове, касались единственного: боли, которую ей причиняли. Которую не смогла приглушить даже смерть. Пытки, издевательства, насилие. Все это продолжалось два дня, с незначительными перерывами, в которые она сначала плакала, а потом и на это оказалась неспособна. Упокоив труп той бедняжки, Аркадий просто не смог сделать вид, будто ничего не было, и начал свое расследование. Результатом которого стало его полное падение. И я не осуждаю его за то, что сейчас он решил сдаться. В конце концов, ему выписали достаточно предупреждений: отравление беременной жены, которая просто чудом выжила вместе с ребенком; потеря положения и богатства, негласное табу на общение с родными. А еще — понимание того, что за ним продолжают приглядывать, в то время как у него жена и маленький сын, которых его действия подвергают опасности. Ну а мне просто терять нечего! — неожиданно горько усмехнулась Эмма. — Поэтому я еще побарахтаюсь. А теперь скажи, ты понимаешь, почему я рассказала тебе все это?