Необычайные приключения Кукши из Домовичей. Сигурд победитель дракона. Повести древних лет - Вронский Юрий Петрович - Страница 38

— По твоему лицу, дорогой Патрокл, — взволнованно говорит Афанасий, я вижу, что дело сделано! Не так ли?

— Все в порядке! — отвечает Патрокл. — Хитрый лавочник хотел выманить лишние пять номисм, но это ему не удалось: я все время помнил твою просьбу — не давай ему ни одного лишнего обола.

— Трудно выразить словами, как я благодарен тебе, дорогой Патрокл! Я уверен, если бы я пошел к лавочнику сам, у меня бы ничего не получилось!

Юноши направляются к дому Афанасия — теперь остается написать отпускную, и Кукша свободен. Афанасий доволен, что, выкупая Кукшу, уложился в пять номисм, полученных от Андрея Блаженного. Учитель ни за что не хотел, чтобы Афанасий выкупал Кукшу на свои деньги, и был бы огорчен, если бы его денег не хватило.

Получив отпускную, Кукша остается в доме Афанасия. Теперь он живет здесь в качестве наемного слуги. Он свободен, может идти, куда ему вздумается. Но идти особенно некуда. Где ему будет лучше, чем в доме доброго Афанасия, который для Кукши больше, пожалуй, старший брат, нежели хозяин!

За то время, что Кукша живет у Афанасия, он вырос, налился силой, и, когда идет по улице, молоденькие служанки, да и не только служанки, заглядываются на статного белокурого молодца.

Неплохо живется Кукше, чего еще желать! Но странное дело, чем благополучнее складывается его жизнь, тем настойчивее его одолевают мысли о родине. Когда он с утра до ночи лил свечи под неусыпным надзором Димитрия, когда бездомный скитался по Царьграду и губил свою душу на службе у Рябого, реже думал он о Домовичах, не так его мучила тоска по родине.

А тут недавно высоко над Царьградом пролетали журавли из вечно теплых стран на далекий родной север, так у него чуть не разорвалось сердце. Точно таким же клином полетят они над Домовичами и такое же непонятное печальное курлыканье будут ронять с неба на родную Кукшину землю.

Афанасий не устает дивиться Кукшиной привязанности к неприветливой холодной родине. Он допрашивает Кукшу:

— Ну, а если бы ты сделался богатым здесь, в Царь-граде, если бы у тебя появился свой дом, рабы, виноградники в окрестностях города, ты все равно мечтал бы вернуться на родину?

В ушах Кукши все еще звучит удаляющееся курлыканье, он тихо говорит:

— Не знаю…

Однажды в кружке патриарха Фотия шел разговор не столь ученый, как обычно. Рассуждали они об ослаблении у молодежи чувства любви к отечеству, сокрушались, что бывают случаи, когда ромей переходит в мусульманскую веру и даже сражается против своей отчизны.

Афанасий, самый молодой участник беседы, задумчиво сказал:

— В нашем доме есть слуга, северный тавроскиф по происхождению. Он совсем юн, ему лет пятнадцать или шестнадцать. Он необычайно привязан к родине, которую видел в последний раз еще лет одиннадцати и которой больше никогда не увидит. Какая устойчивость чувства! А ведь он еще почти язычник, он лишь недавно выучился читать и писать!

Разговор пошел о том, что византийскому государству следует предпринимать всяческие усилия к тому, чтобы распространять свет христианского учения среди северных варваров. Михаил, священник церкви святого Акакия, сказал, глядя куда-то вдаль, может быть, в заснеженные просторы неведомой Тавроскифии:

— Я верю, что на почве молодого народа, грубого, но чистого сердцем, православие расцветет так пышно, как нигде и никогда еще не расцветало. Вспомните, ведь не случайно проповедь апостолов господа нашего нашла гораздо больший отклик у необузданных язычников, нежели у ведающих закон иудеев.

Юный Патрокл, начальник одного из гвардейских отрядов, заметил:

— Распространение православия среди северных варваров способствовало бы прекращению их разорительных набегов и помогло бы нам подчинить их.

— Так оно и будет, — сказал патриарх Фотий. — Среди скифов, живущих к востоку от Тавриды, уже много христиан, свет православия проникает от них и дальше на восток — к хазарам. Очень важно, чтобы теперь истина как можно скорее отправилась в поход на север. Тогда империя и христианство получили бы могучего союзника против наступающих мусульман.

Из патриарших палат на площадь Августеон Афанасий выходит вместе с Патроклом.

— Скажи мне, — спрашивает Патрокл, — отчего ты не хочешь сделать карьеру в гвардии? Здесь тоже нужны просвещенные и благочестивые люди, я и мои друзья оказали бы тебе немалую помощь.

Афанасий отвечает:

— Гвардейская карьера не для меня. Мне с младенчества нравилась жизнь созерцательная. Я гораздо более склонен к размышлению, чем к действию. Поэтому я и готовлюсь вступить в духовное звание.

— Ну что ж, дай тебе бог, — говорит Патрокл.

Не доходя изваяния императора Юстиниана, они прощаются. Патроклу надо идти в Большой царский дворец, где он служит, а Афанасий поворачивает направо, на Месу. Уже простившись с приятелем, Афанасий вдруг что-то вспоминает и окликает его.

— Дорогой Патрокл, — говорит он, — ты только что звал меня вступить в гвардию.

Предлагаю тебе человека, гораздо более подходящего для этого дела, нежели я, — настоящего, испытанного воина, родом тавроскифа. Это Кукша, мой слуга, о котором я давеча говорил и которого ты великодушно помог мне выкупить. Среди тех, кто служит его царственности, есть и Кукшины единоплеменники, так, что никого не удивит появление во дворце еще одного тавроскифа. А у тебя, между прочим, будет там верный человек.

Удивительный город Царьград! Здесь ничего не стоит умереть с голоду, но, если повезет, можно весьма преуспеть, даже не прилагая к тому особых усилий. Судьбу человека может круто повернуть сущий пустяк, случайная встреча или разговор двух приятелей. Глядишь, вчерашний раб в один прекрасный день становится царским гвардейцем, получает меч и хорошее жалованье, носит красивую одежду и живет в царском дворце. Вот какие вещи случаются в Царьграде!

Когда-то Кукшу поразил своим богатством конунг Хальвдан Черный: чего только не было в его обширной усадьбе! Но против византийского царя мурманский конунг — жалкий бедняк, его жилище — убогая лачуга по сравнению с самым незначительным строением из тех, что составляют Большой царский дворец.

Этот дворец занимает огромное пространство и состоит из бесчисленного множества самых разнообразных зданий. Здесь семь перистилий — отдельно стоящих сеней с колоннадами, четыре церкви, девять часовен, столько же молелен, четыре караульных помещения с казармами для гвардейцев, три больших галереи, семь второстепенных галерей, пять палат для приемов, три трапезных, десять особых палат для членов царской семьи, библиотека, оружейная, открытые террасы, с которых можно любоваться морем, манеж, где царь с приближенными катаются верхом, две бани, восемь отдельных дворцов, окруженных садами, и гавань. Над всем этим возвышается башня, увенчанная крытой площадкой, похожая на сарацинский минарет. Башня имеет важное значение для безопасности государства, и в ней постоянно находится особый отряд.

При покойном царе Феофиле, отце нынешнего царя, жил хитроумный изобретатель Лев Математик. Ему пришло в голову связать царский дворец со всеми провинциями империи посредством светового вестника. Мысль эта понравилась царю Феофилу и была осуществлена. На вершинах гор учредили световые посты. Каждый пост имеет большое вогнутое зеркало на оси, которое, запалив перед ним яркий огонь, поворачивают в нужную сторону. Огонь заслоняют и снова открывают, и это условное мигание обученные ромеи читают точно так же, как грамоту, привезенную гонцом на взмыленном коне.

С тех пор, едва в какую-нибудь провинцию вторгается враг, на тамошнем световом посту загорается огонь, другие посты передают сигнал дальше, и таким образом тревожная весть быстро достигает башни, стоящей в саду Большого царского дворца.