Грани одиночества (СИ) - Рем Терин - Страница 31

— А почему погибло старое гнездо нашего континента? Об этом нигде не упоминается. Может, вы прольете свет на эту часть истории Немеи? — спросил Сантос.

— Никто и не спрашивал. Гнездовой Флавий не справился с даром жизни. Он видел слабость своего гнезда, как и возможность утраты контроля над популяцией сурхов, поэтому хотел дать жизнь максимально сильному гнезду, но не рассчитал свои силы. Его аллаида ненавидела Белого арахнида и не давала ему и крупицы силы для поддержания жизни. Сколько ни просил он свою Ирену — ничего, кроме злости и брезгливости, он от нее так и не почувствовал. За пару месяцев до праздника Рождения гнездо замерло, вместе с ним погиб и Флавий. Ирена же поднялась в Обитель и с удовольствием использовала свое право распоряжаться финансами.

— Чем больше я узнаю вашу историю, тем сильнее поражаюсь: неужели предрассудки стоят того, чтобы спокойно наблюдать, как погибает разумное и доброе существо? Пусть она не полюбила этого арахнида, но ведь могла проявить заботу о том, кто нуждался просто во внимании. Как же ее материнские инстинкты? Он ведь ждал ее детей! — возмутилась я.

— Только ты считаешь арахнидов своими детьми, остальные аллаиды тяготились своей ролью в нашем появлении на свет. Моя аллаида даже не пришла посмотреть на нас с Тереем.

— Не понимаю и не пойму никогда, — сказала я, крепко сжимая Сэпия в своих объятиях. — А куда делось гнездо Флавия?

— Они прожили еще лет пять после смерти своей надежды и ушли вслед за ним. Помнишь, я говорил, что мы живем, только пока находим в этом пользу для Гнезда.

— Сэпий, а как ты получил Благословение? Просто такого никогда не было, я даже не представлял, что такое возможно, — поинтересовался Сантос.

— Когда Алла стала дарить мне столько тепла, что наши гнезда обрели желание мыслить и чувствовать, то, из которого появился я, создало жизнь, похожую на меня, но без души, а когда моя Аллаида умирала, пытаясь спасти меня, то оно перенесло эту жизнь в меня. Мне трудно объяснить, я только чувствовал, не видел. Никто не видел, кроме Аллы.

Оба мужчины посмотрели на меня, ожидая пояснений, но воспоминание о том, как на моих руках умирал Сэпий, заставило душу сжаться в комок, а из глаз непроизвольно полились слезы.

— Нет, не расскажу. Это только мое чудо, и я не готова о нем говорить, — выдавила я сиплым голосом, впиваясь в Сэпия дрожащими пальцами.

Больше мы не говорили, наслаждаясь величественной картиной заката.

Неделя нашего пребывания дома подходила к концу. С Сантосом мы не просто нашли общий язык, но и подружились. Аристократ больше не проявлял неуместной заинтересованности во мне, просто по-дружески общаясь. Даже мой ревнивый арахнид сменил гнев на милость, и они много времени проводили за беседами об истории или за партиями в шахматы. Как бы ни было жаль, но назавтра нам предстояло вернуться во дворец.

От одной мысли об Андариэле у меня по коже пробегали отнюдь не приятные мурашки. Оставалось надеяться только на то, что все дела мы уладим быстро и без проволочек вернемся к себе.

Андариэл Нимейский

Прошло всего два дня с тех пор, как Сантос ушел к арахнидам. Хотя… Кого я обманываю? Прошло два дня с тех пор, как я совершил свою самую большую ошибку — позволил Алле коснуться меня.

Признаться честно, я давно боялся, что магия связи мне отомстит, но шло время, а ничего не менялось. Сердце не переворачивалось в груди, и душа не болела за угловатую рыжеволосую девчонку, которую я спас таким жестоким способом.

Алла. Что я к ней чувствую? Не знаю… ничего, наверное. Но мысли все чаще возвращаются к непокорному взгляду больших карих глаз, к огненному шлейфу рыжих волос, а тонкий аромат физалиса и клубники, что витает вокруг нее, так и манит попробовать, так ли сладка ее тонкая, сияющая изнутри кожа.

Демоны! О чем я думаю! Она подстилка арахнида. Таракана-переростка!

Кто угодно может говорить, что арахниды такой же народ, как и мы, но нет, они лишь регулятор поголовья инсектоидов. Ничто не может их заставить испытывать эмоции. Копошатся в своих норах, и единственное, что пауков беспокоит, — это развитие колонии и подземные твари. С их силой и ловкостью они давно могли поработить весь мир, но это восьмилапым не интересно, и никакие обстоятельства не в силах этого изменить. Просто такими их создали боги.

Как может женщина любить ЭТО?! Но я видел, какими глазами она смотрит на Сэпия, и сгорал от желания оказаться на месте арахнида. Смешно!

Нет. Я просто слишком долго был один. Мое глупое воздержание заставляет делать неправильные выводы. Нужно срочно развлечься.

Дилейна. Эта рыжая дрянь жестоко пожалеет о том, что так сильно меня разочаровала. Столько времени! Десятки лет я был уверен, что она именно та, с которой я буду счастлив, как они — отец и мама.

В дверь постучали. Я махнул рукой, и камердинер впустил в кабинет церемониймейстера.

— Ваше величество, — учтиво поклонился немолодой сухопарый мужчина со строгим лицом. — К сегодняшнему приему и балу все подготовлено. Жрец и регистратор будут ждать вашего сигнала, чтобы заключить союз. Но если вы позволите… это безрассудство. Императорская свадьба — это политическое событие, и к нему полагается серьезная подготовка.

— Не позволю. Не вам, Вилмар, решать, как, где и в каком окружении я буду проводить торжество. Я желаю, чтобы слева от меня разместили герцогиню Дилейну Мирасс, а справа юную Алисию Феросс. Оба прибора должны быть выделены по отношению к остальным гостям с роскошью и изяществом, достойным императрицы.

— Как прикажете, ваше величество, — смиренно поклонился мужчина и поспешил удалиться, но я остановил его жестом. На моем лице расплылась коварная улыбка.

— Вилмор, граф Ригасс Мортен получил мое личное приглашение на этот вечер?

— Да, ваше величество. Граф заверил меня, что польщен интересом к его скромной персоне и почтет за честь быть вашим гостем, — недоумевая, сообщил метр.

— Прекрасно. Этот вечер многие запомнят надолго, — мстительно сказал я, заставляя церемониймейстера поежиться. Распорядитель ушел, тихо закрыв дверь, а я снова погрузился в размышления.

За окном моросил мелкий дождь, принося долгожданную прохладу. Слуга распахнул окна, впуская свежий воздух в мои комнаты, но тревожные мысли не давали покоя.

Алисия. Маленькая зеленоглазая бестия Лиса. Готов ли я принять ее своей императрицей? А почему, собственно, и нет? Не искать же мне единственную. В моем случае это даже смешно. Брак с дочерью лорда Феросса решит много политических и личных проблем: во-первых, я получу желанную игрушку, во-вторых, у единственных аристократов, дружбой с которыми я дорожу, не останется причин обижаться на меня и, в-третьих, союз с Лисой весьма выгоден лично мне, ведь старинный род будет надежной опорой моему правлению.

Девушка красива, беззаветно влюблена, и она истинная дочь своих родителей, а значит, не позволит мне заскучать.

— Сеймус, передай казначею, чтобы предоставил мне родовые обручальные браслеты к вечернему приему, и пусть достанет из сокровищницы еще пару самых простых таких же артефактов, — обратился я к камердинеру.

— Как скажете, ваше величество, — поклонился слуга и исчез за высокой резной дверью покоев.

От предвкушения по телу расползались колючие мурашки возбуждения. Вечером я получу свою сладкую малышку Лису. Я не буду торопиться с крошкой, проявлю все свое терпение и немалый опыт, но заставлю ее кричать от наслаждения. Моя императрица. Да-а-а! Эта страстная, хитрая и порывистая девочка будет достойной парой мне.

Хотя нет. Я не буду спешить сделать ее своей — это равносильно тому, чтобы обокрасть самого себя. Лиса будет тем глотком дорогого вина, которым я наслажусь медленно, раскрывая тонкий вкус и изысканную прелесть напитка.

— Ваше величество, время. Вы позволите вас подготовить к вечеру? — спросил Сеймус.

Я молча кивнул и встал, скидывая атласный, расшитый золотом халат.