Грани одиночества (СИ) - Рем Терин - Страница 15

Я боялась, что, очнувшись, лишусь его, но все же открыла глаза и утонула в обеспокоенном взгляде моего Сэпия. Это был он и не он одновременно. Его лицо утратило три пары глаз, а скулы хоть и остались резкими, но были вполне человеческими, без скрытых мандибул. Это был мой мужчина — тот, который подарил мне семью.

Еще толком не опомнившись, порывисто обняла его за шею, прижимая к себе, вдыхая родной запах, зарываясь руками в мягкие, шелковистые волосы.

— Слава богам! Ты почти сутки была без сознания, мы не могли тебя разбудить, — сказал Сэпий, нежно целуя меня в губы.

— Сэпий, это правда ты? Я видела, как ты умер, а потом… я не поняла, что произошло, — сказала я, пытаясь осознать то, что случилось.

— Это называется Благословением богини, только его еще никто из арахнидов никогда не получал. По легенде, если кто-то полюбит нас так сильно, что готов будет отдать свою жизнь, то Елея — богиня любви — подарит ему возможность быть с любимой до конца ее дней. Мы думали, что это сказка, которой утешают гнездовых, хотя я и так не противился своей судьбе. Только жалел, что ты будешь страдать. Глупая, ты же чуть не умерла, вливая свои силы в мое тело, — серьезно глядя мне в глаза, сказал арахнид. — Никогда, слышишь, никогда больше не спасай меня такой ценой.

— Нет, — так же серьезно ответила я. — Если хочешь, чтобы я жила, не смей больше умирать.

В ответ на это мужчина впился в мои губы страстным поцелуем. Мы ласкали друг друга как сумасшедшие, как будто это первый и последний раз и больше ничего не будет, пока нас не прервал скрежет Диззи.

— Сэпий задушит Аллаиду. Она истощенна, а он непонятно о чем думает, — возмущался мой пушистый тень.

— Ты прав, я увлекся, — с сожалением сказал мой арахнид, отстраняясь от меня. Только тогда я осознала, что у него НОГИ, обычные человеческие конечности, и что он вообще ничем, кроме черно-золотых глаз, не отличается от человека. Я с интересом снова знакомилась со своим любимым.

— Сэпий, ты теперь человек? — не могла не спросить я.

— Нет, я не совсем человек, но внешне теперь почти не отличаюсь.

— Почти? — покраснев, спросила я.

— Глаза у меня прежние и возможности нечеловеческие, а анатомически мы теперь вполне совместимы, — с доброй улыбкой ответил он, понимая причину моего смущения.

Мужчина неуверенно встал и протянул мне руку. Я вложила свою ладонь в его, и меня проводили до ванной комнаты.

Совершив все утренние процедуры, я присоединилась к нему за столом. Перекусив, мы отправились к гнездам.

Сэпий еще не совсем привык к ровным длинным ногам и ходил неуклюже, часто спотыкаясь и бухтя про себя, как люди живут с такими неудобными конечностями, поэтому мы поехали на пауках.

Меня, как всегда, повез Форст, а Сэпий поехал на крупном воине по имени Адаин.

В хорошо освещенном зале, под мирным шумом воды, стекающей по камню, и в благоухании цветов мерно колыхались гнезда.

О том, трудном для нас дне не напоминало ничего, кроме второго гнезда. В отличие от старого, почти прозрачного, наше гнездо было ярко-синего цвета, с красивыми круглыми пятнами, напоминающими орнамент на крыльях некоторых бабочек, и еще оно было просто огромным, более чем вдвое крупнее предыдущего.

Чтобы выразить свою благодарность тем, кто вернул мне любимого, я подошла и аккуратно поцеловала сначала то, из которого появился мой арахнид, потом наше.

В ответ на мою ласку существа немного вздрагивали и, как мне показалось, довольно урчали, удивляя арахнидов, которые раньше такой самодеятельности от них не видели.

— Сэпий, а когда появятся наши дети? — спросил я, гладя их.

— Вчера появились гнездовые, а через неделю будут первые воины, — ответил мой арахнид, не скрывая своей гордости. — Хочешь на них посмотреть?

— Ты еще спрашиваешь? Конечно! — едва не подпрыгивая, сказала я.

Мы прошли в незамеченный мной ранее проход. Там на тонкой, прозрачной паутине, в окружении десятка ткачиков сидели маленькие чуда: светлые пушистые паучьи тельца размером с большую собаку переходили в детские тела.

Что меня удивило, человеческая часть их была примерно двухгодовалого ребенка. Увидев нас, они издали радостный писк и, перескакивая через своих нянек, облепили нас с Сэпием.

Я раньше никогда не испытывала таких эмоций: нежность, гордость, желание защитить от всего мира и подарить им всю себя меня просто переполняли.

Я гладила их пушистые паучьи спинки и целовала пухлые детские щечки и ручки, не в силах надышаться сладковатым ароматом моих детей. Сэпий тоже млел от возможности прикоснуться к малышам и потрепать их по вихрастым головам.

Целовать их он не стал, но и без этого было видно, как дороги ему мальчики.

— Сэпий, как их зовут? — спросила я, с любовью рассматривая рыжеволосого сына, так похожего на меня, но, к моему удивлению, он сам мне и ответил тонким детским голосом:

— У нас еще нет имени. Для нас будет честью, если его нам подарит наша Аллаида.

— Для вас я не аллаида, а мама, вы все и каждый, кто появится из нашего гнезда, — мои сыновья. А тебя я бы хотела назвать Тарионом, в честь сильного и храброго воина, который отдал жизнь, чтобы защитить меня и гнездо.

Еще троих наших сыновей я назвала в честь арахнидов, чьи неспасенные мной жизни стали голубыми жемчужинами — Равен, Сайрус и Вейс. Оставшихся назвал Сэпий: одного в честь погибшего со своим гнездом брата — Тереем, других в честь предков — Саудом и Наримом.

К моему сожалению, ни один из детей не был похож на Сэпия. Все кукольно хорошенькие, с правильными, аристократическими чертами лица, что было видно даже несмотря на детскую пухлощекость и нежность, с разных оттенков огненными волосами.

Только одного можно назвать золотистым блондином, остальные рыжики. У каждого из них на плече было родимое пятно сердечком, что вызвало мой интерес.

— Сэпий, а что это за родинка? — спросила я, поглаживая отметину на хрупком плечике.

— Это знак, что они были рождены в любви, а значит, проклятие не коснется ни одного из них, и в положенный срок они смогут принять человеческий облик и найти свою аллаиду.

— А почему с тебя раньше не спало проклятие, я ведь почти сразу тебя полюбила?

— Потому, что этот знак дается только с рождения, как и возможность оборачиваться. Но то, что случилось со мной, — это нечто другое. Без проклятия гнездовые просто могли становиться мужчинами на период выбора аллаиды, но все равно умирали, давая новую жизнь, а то, что ты сделала для меня, — это настоящее чудо, такого вообще никогда еще не случалось.

— Ты хочешь сказать, что когда придет их время, наши дети умрут, рожая гнезда? — в ужасе спросила я.

— Необязательно. Теперь они знают, что такое настоящая любовь и искренность, и будут искать ее и добиваться, так что у них будет шанс на счастье, — сказал Сэпий, перебирая рыжие прядки одному из малышей, пока тот засыпал, сидя на коленях у отца.

Ткачики забрали утомившихся мальчиков, уложив их отдыхать в паутины, похожие на гамаки, а мы отправились к себе.

Пока мы ехали на арахнидах по извилистым коридорам, я думала, как бы деликатнее попросить их потом оставить нас одних, но, к счастью, после того, как мы поужинали, они сами удалились.

Я приняла ванну и жутко нервничала от мысли, что наконец сбудутся мои самые смелые мечты и я стану женщиной в объятиях самого лучшего из всех мужчин.

Я с нетерпением ждала, когда Сэпий вернется из ванной, но, к моему огорчению, он лег рядом и обнял меня с явным намерением уснуть. Мне даже обидно как-то стало.

Неужели он меня не хочет? Может, я что-то не так делаю? Я вертелась, не в силах успокоиться, пока у моего мужчины не закончилась выдержка и он не навис надо мной.

— Алла, прекращай крутиться. Ты во мне дырку сделаешь, — тихо сказал он, целуя меня в губы.

— Сэпий, а я нравлюсь тебе как женщина? — спросила я.

— Ты единственная женщина, которая мне нравится, и не просто нравится — я тебя люблю, но ты еще ребенок. Смелая, умная, красивая, желанная и во всем безупречная, но пока слишком юная. Мне больше трех сотен лет, а тебе только двадцать. Я живу для тебя и ради тебя, но ты еще ничего не видела. Хочу, чтобы ты могла сама определиться с тем, что тебе нужно, — мягко сказал мужчина.