Ввысь (ЛП) - Сандерсон Брэндон - Страница 65

Но небольшой фрагмент передней части фюзеляжа, включая кабину, оторвался и проскользил дальше. Сердце екнуло, когда я заметила останки кабины, разбившейся о груду валунов.

Йорген приземлился, и я, выбравшись из машины, понеслась впереди него. Запрыгнула на первый валун и подтянулась на другой, ободрав пальцы, — нужно было забраться достаточно высоко, чтобы заглянуть внутрь разбитой кабины. Мне нужно знать. Я подтянулась на следующий валун, с которого можно было заглянуть внутрь фонаря.

И увидела Рвоту.

В глубине души мне не верилось, что она там окажется. В глубине души я надеялась, что Рвота как-то сумела выбраться из-под обломков и возвращается на базу — потрепанная, но живая. Самоуверенная, как всегда.

Мечты. Ее высотно-компенсирующий костюм считывал жизненные показатели, и у всех нас были аварийные передатчики, которые нужно активировать, если требуется эвакуация. Если бы Рвота выжила, в АОН бы об этом знали. Одного взгляда хватило понять, что умерла она, скорее всего, в момент столкновения. Раздавленная, она была зажата в покореженном металле кабины.

Я оторвала от нее взгляд, в груди разлился холод. Боль. Пустота. Я оглянулась на шрам на земле, оставленный истребителем во время крушения. Эта длинная полоса словно говорила о том, что Рвота в конце смогла выровнять корабль горизонтально, она почти планировала.

У нее почти получилось. Даже с оторванным крылом и сломанным подъемным кольцом она почти приземлилась.

Йорген, сопя, взбирался следом. Я протянула ему руку. Порой забывалось, насколько я маленькая по сравнению с человеком вроде него — он чуть не сдернул меня с камня, просто ухватившись за руку.

Йорген забрался на валун и бросил быстрый взгляд на Рвоту. Мгновенно побледнев, отвернулся и опустился на каменный выступ. Стиснув зубы, я заставила себя забраться в кабину, чтобы снять с окровавленного комбинезона значок. Самое меньшее, что мы могли сделать, — вернуть значок ее семье.

Я взглянула на иссеченное лицо Рвоты, на ее единственный уцелевший глаз. Она смотрела вперед, непокорная до самого конца, хоть ничем хорошим это не обернулось. Храбрая… трусливая… она все равно мертва, так какая разница?

Из-за этих мыслей я почувствовала себя ужасной подругой. Закрыла ее глаз, выбралась из кабины и вытерла руки о комбинезон.

Йорген кивнул в сторону машины.

— Все для костра в багажнике.

Я спустилась с помощью светолинии, он последовал за мной. В багажнике лежали дрова и машинное масло, что меня удивило: я ожидала увидеть уголь. Йорген действительно богат, раз смог достать дерево. Мы забрались обратно к истребителю, а потом с помощью светолинии подняли дрова и начали укладывать их в кабину, брусок за бруском.

— Так поступали наши предки, — сказал Йорген за работой. — Сжигали корабль в океанских водах.

Я кивнула. Какого же он невысокого мнения о моем образовании, если считает, что мне это неизвестно. Разумеется, никто из нас никогда не видел океан. На Детрите их нет.

Я облила маслом дрова и тело и отошла назад. Йорген подал зажигалку. Я подожгла прутик и бросила его в кабину.

Яростно взметнувшееся пламя застало меня врасплох, на лбу выступил пот. Мы оба отступили назад, а потом и вовсе забрались на более высокий валун.

По традиции мы отдали честь пламени.

— Возвращайся к звездам. — Йорген произнес слова, которые обычно говорит офицер. — Плыви с миром, воин.

Это была лишь часть надгробной речи, но и этого достаточно. Мы сели на камни, чтобы, согласно традиции, наблюдать за костром, пока он не погаснет. Я потерла значок Рвоты, вернув ему былой блеск.

— Я не непокорный, — сказал Йорген.

— Что? Я думала, ты вырос в глубоких пещерах.

— Я имею в виду, я Непокорный — я из пещер Непокорных. Но непокорным я себя не чувствую. Понятия не имею, как быть таким, как ты. Или Рвота. Для меня все распланировали еще в детстве. Как мне следовать всем этим великим речам — не покоряться ни креллам, ни судьбе, — если во всем, что я делаю, нужно соблюдать по семь правил?

— Зато тебе полагались летные уроки и гарантированное поступление в АОН. По крайней мере, ты можешь летать.

Он пожал плечами.

— Полгода.

— Что, прости?

— Вот сколько времени у меня будет после выпуска, Штопор. Меня засунули в класс Кобба, потому что он считается самым безопасным для курсантов. И когда мы выпустимся, мне дадут полетать всего полгода. Этого опыта в качестве пилота достаточно, чтобы заработать уважение в обществе, а потом семья отзовет меня из АОН.

— Они это могут?

— Да. Скорее всего, сделают так, чтобы все выглядело как отставка по семейным обстоятельствам — мне придется занять должность в правительстве раньше, чем ожидалось. И остаток жизни я просижу на совещаниях, где буду вести дела с АОН от имени отца.

— И ты… больше никогда не сможешь летать?

— Думаю, смогу иногда, забавы ради. Но это никогда не сравнится с боем на настоящем истребителе. Как радоваться этим развлекательным полетам — редким, заранее распланированным, под охраной, — когда у меня было нечто несравненно большее? — Он посмотрел в небо. — Отец всегда волновался, что мне слишком нравится летать. Если честно, во время уроков — еще до летной школы — я думал, что пара крыльев поможет избежать его судьбы. Но я не непокорный. Я поступлю так, как от меня ждут.

Я тихонько хмыкнула.

— Что?

— Твоего отца никто не называет трусом, но… ты все равно живешь в его тени.

Каким-то образом Йорген увяз так же глубоко, как и я. Все его богатство не могло купить ему свободу.

Мы вместе смотрели, как потихоньку гаснут угли костра. Небо темнело — тускнели древние световые люки. Мы поделились парой воспоминаний о Рвоте, хотя оба пропустили ее еженощные выходки с едой и слышали о них только от товарищей.

— Она была как я, — наконец сказала я, когда костер почти погас и опустилась ночь. — Последнее время даже больше, чем я сама.

Йорген не стал меня расспрашивать и просто кивнул. В его глазах отразились угли. В их слабом мерцании по его физиономии больше не хотелось вмазать. Может, оттого, что я могла прочитать эмоции, скрывающиеся за этой маской властной безупречности.

Когда костер совсем догорел, мы встали и снова отдали честь. Йорген спустился к машине, сказав, что ему нужно связаться с семьей. Я стояла на скале и смотрела на след от крушения Рвоты.

Винила ли я ее за то, что она зря загубила свою жизнь? Или уважала, потому что она была готова заплатить любую цену, лишь бы ее не заклеймили трусихой? Могут ли эти два чувства уживаться в одном человеке?

«У нее и правда почти получилось», — подумала я, отметив неподалеку практически неповрежденное крыло. Дальше виднелась оторванная задняя часть фюзеляжа.

Вместе с ускорителем.

Меня осенило: пройдут недели, прежде чем кто-нибудь прилетит сюда, чтобы забрать с места крушения все ценное. И даже если заинтересуются пропажей ускорителя, то, скорее всего, решат, что его оторвало после попадания из деструктора.

Если бы я могла как-нибудь дотащить его до своей пещеры…

Это не мародерство. Скад, да Рвота сама попросила бы меня забрать ускоритель. Она бы хотела, чтобы я летала и сражалась. Но как его дотащить? Ускоритель на порядок тяжелее, чем я могу поднять…

Я бросила взгляд на Йоргена в автомобиле. Осмелюсь ли?

А есть ли у меня выбор? Когда мы выгружали дрова, я заметила в багажнике пару цепей…

Я спустилась с валунов и подошла к машине как раз в тот момент, когда Йорген выключил рацию.

— Пока ничего срочного. Но нам пора ехать.

Мгновение я колебалась, но все-таки спросила:

— Йорген, а какая грузоподъемность у твоей машины?

— Достаточно большая. А что?

— Ты готов пойти на небольшое безумство?

— Как, например, улететь в пустоши и самим похоронить подругу?

— Еще безумнее. Но мне нужно, чтобы ты это сделал, не задавая лишних вопросов. Притворись, что я сошла с ума от горя или что-то типа того.