ГД. Книга вторая (СИ) - Звездная Елена - Страница 30

Миссис Макстон почему-то схватила меня за руку, словно испугалась вдруг за меня.

- Следующей – девушка, рожденная в феврале… затем в марте…

По мере того, как она говорила это, лицо монахини становилось все бледнее, губы уже почти едва двигались…

- И все бы ничего, - продолжила она, - но только мы вели учет законнорожденных детей. Мы, создавшие целую тайную организацию, в которую входил местный архивариус мистер Толлок… уже погибший, три известные в городе свахи… и миссис Томпсон мы похоронили сегодня, а так же несколько повитух и часть «сознательных» жителей города. Мы хотели остановить это. Просто остановить вот эти бесконечные роды никому не нужных детей. Мы руководствовались очень благими целями, а вышло…

Ее сжатые ладони задрожали.

- Первое убийство, второе, даже третье можно было списать на совпадение, но четвертое… Леди Наиран родилась в ночь с тридцать первого марта на первое апреля. В городской книге ее рождение было датировано тридцать первым марта, в наших учетных книгах первым апреля… Когда она стала четвертой жертвой, мы со всей очевидностью осознали, что убийца пребывает в наших рядах.

Мы с миссис Макстон и мистером Уолланом молчали, потрясенно глядя на монахиню, она же… она пыталась рассказать как можно больше, и как можно быстрее.

- Предпринятая попытка разбирательства завершилась… гибелью моей предшественницы, матери настоятельницы Исабель.

Судорожный вздох, и надрывное:

- Я нашла ее здесь. На этом полу. С перегрызенным горлом. Как вы думаете, мисс Ваерти, мистер Уоллан, какой-либо лесной зверь мог бы проникнуть сюда, на вершину башни?!

Она не ждала ответа, вопрос был риторическим.

- Книги, - сестра Мариса кивнула на стеллажи, - отсутствовали многие. Кое-что мы восстановили, кое-что нет. Полиция… - стиснутые пальцы побелели, - вернула нам тело с явной неохотой, но для нас важно было хотя бы похоронить матушку так, как… - ее голос сорвался.

Несколько секунд сестра Мариса глубоко дышала, после вернулась к рассказу вновь говоря спокойно, сдержанно и взвешенно:

- У матери настоятельницы Исабель был дневник.

Она подняла взгляд на меня и мне же сказала:

- Ни я, ни кто-либо из тех, кому я могла бы доверять, прочесть его не смогли. Но там что-то важное, что-то важное настолько, что матушка-настоятельница хранила его даже не в своем кабинете - а в моей спальне.

- Пппочему? - вопрос задала не я, я бы не решилась, его озвучила миссис Макстон.

- Потому что я ее дочь, - как-то очень буднично ответила сестра Мариса. - И об этом я узнала всего за несколько часов до ее смерти.

И вот тогда вопрос задала уже я:

- Ваша мать вела себя странно? Была бледна, у нее была неровная походка и единственное желание – запереться где-нибудь в месте, которое она считала своим?

Монахиня взволнованно посмотрела на меня и кивнула.

И почти сразу, осознав, что здесь все не так просто, спросила:

- Что это было?

- Исходя из вашего описания – ментальная магия, - мгновенно ответила я.

И подавшись вперед, задала уже следующий вопрос:

- Почему она не рассказывала вам о вашем родстве до этого?

Сестра Мариса явственно не желала отвечать на этот вопрос. А я просто была обязана донести до нее:

- Понимаете, если она получила приказ на самоуничтожение, это стало ее главным приоритетом в жизни. Но если у человека есть неразрешенная задача, проблема, тайна, которая имеет для него огромнейшее значение, на какой-то момент, желание поступить правильно, оно отодвигает неумолимость нависшего меча, понимаете?

- Не совсем, - очень тихо ответила монахиня.

Миссис Макстон сжав мою руку, останавливая, объяснила все проще и понятнее:

- Ваша мать любила вас настолько, что это позволило ей на некоторое время оттянуть неизбежнее. Она любила вас больше жизни.

По бледным щекам монахини разом скатились две слезы. Она мгновенно запрокинула голову, пытаясь остановить это, и не смогла. Мистер Уоллан поднялся и подойдя, протянул ей носовой платок, я сильно подозревала, что дворецкий держит их, отутюженных и открахмаленных в своих карманах с дюжину, а потому всегда располагает средством помощи рыдающим дамам. Сестра Мариса не рыдала, она изо всех сил старалась сдержаться, даже не всхлипывала, только слезы продолжали и продолжали падать с ресниц, а мы молчали, осознавая, что эта хрупкая женщина сейчас переживает свою самую страшную трагедию в жизни.

- Схожу за чаем, - решила миссис Макстон, - дорогая, он вам сейчас очень понадобится.

И она торопливо вышла. Мистер Уоллан, не желая смущать мать-настоятельницу монастыря, тоже деликатно ретировался, а я осталась, осознавая весь ужас произошедшего.

- Вы сказали правду, - сестра Мариса поднялась, вышла из-за стола, подошла к дивану и села рядом со мной, обессилено ссутулившись. - Она вернулась бледная, нервные движения, дерганная походка, неразборчивое бормотание «Мне нужно в кабинет, в кабинет, в кабинет»… Была ночь, глухая ночь, все спали, и я не знаю, что разбудило меня, проснулась как от толчка. Вышла в коридор со свечой, и увидела ее, с трудом бредущую к лестнице. Как сильно нетрезвый человек… это показалось мне странным. До безумия странным - мать-настоятельница никогда не пила. И я окликнула ее. Не знаю почему, но окликнула не назвав ее «настоятельница», я крикнула «матушка». Она обернулась. Так резко, что пошатнулась и едва не упала, а я наступила на лист бумаги, который она оставила у меня под дверью. Наклонилась, подняла, развернула и прочла в свете дрожащей свечи «Мариса, доченька моя, мое солнышко, мой свет, моя радость, я всегда любила тебя больше, чем кого бы то ни было. Я твоя мать. Я пыталась относиться ко всем детям одинаково, но я твоя мать. Я носила тебя под сердцем. Я родила тебя. Я всегда любила тебя больше жизни, моя девочка».

И сестра Мариса заплакала, прижав платок ко рту, и пытаясь хоть как-то заглушить рыдания. Я придвинулась ближе, коснулась ее плеча, в попытке хоть как-то успокоить, и едва сдерживая собственные слезы.

- Она ввернулась, - всхлипывая, продолжила монахиня, - она вернулась, завела меня в спальню, закрыла дверь, и мы сидели на кровати, обнявшись, а мама рассказывала. О нападении пиратов на пассажирское судно, о том, что из четырех изнасилованных сестер забеременела лишь она одна, о том, что ее отец требовал избавиться от греховного плода. Мама не стала. В семнадцать лет у нее было больше мужества, чем у ее отца. Она сбежала в монастырь принадлежавший ордену святого Мартена. Так родилась я - дитя насилия и ненависти, которое с самого рождения окружили любовью и заботой. А правда… я всегда ощущала, что сестра Исабель очень любит меня, но открывать истину она не стала - ведь это мне повезло, моя мама была рядом, остальные дети… В Ордене Мартена стараются относиться ко всем одинаково, а потому сестра Исабель лишь рассказывала что знала мою маму, и что моя мать очень любила и любит меня, но не признавалась и старалась не выделять меня из остальных. Впрочем… в детстве мы всегда чувствуем больше, чем способны принять и понять став взрослыми - со своими ночными кошмарами я бежала к сестре Исабель, и часто спала рядом, чувствуя как она с нежностью гладит мои волосы…

Судорожный вздох, и резко выпрямившись, сестра Мариса продолжила:

- Она погладила и тогда. Все гладила и гладила, словно не хотела отпускать, словно это было тем единственным, что держало ее в этой жизни… Если бы знала, если бы я хотя бы понимала тогда что происходит… Но стук в двери, вошел маленький Луи, которому приснился кошмар, и я поспешила успокоить ребенка.

Она словно окаменела на миг, и обреченно продолжила:

- Поведение матери-настоятельницы изменилось в тот же миг. Из ее движений, взгляда, голоса словно исчезла жизнь. «Дневник, милая, он под твоим матрасом. И уезжай. Бери детей, и уезжай, моя девочка».

Пауза, и закрыв лицо дрожащими ладонями, сестра Мариса прошептала:

- Я только отвела Луи обратно в спальню к детям и вернулась, а ее уже не было… - и монахиня повторила почти неживым голосом: - Я нашла ее здесь. На этом полу. С перегрызенным горлом.