Королева-дракон (СИ) - Хант Диана - Страница 41

Если бы позволяло время и финансовая ситуация, Джун только и делала бы, что рисовала картины, на которых изображала истинный мир: это была единственное выражение ее тоски по дому. Даже не тоски, а скорее легкой, нежной грусти, когда чуть-чуть щемит сердце, а на губах блуждает мечтательная улыбка. Потому что картины Джун были светлые, легкие, радостные, очень воздушные.

К счастью Джун, она оказалась талантливым дизайнером. Ее макеты частных домов, коттеджей, дач, шале пользовались необъяснимым спросом, а на то, чтобы она поработала над обустройством интерьера, занимали очередь за несколько месяцев. Успех Джун казался необъяснимым - всем, кроме нее самой. Она практически ничего не придумывала, она вспоминала. А драконы - господа истинного мира - умеют ценить уют и комфорт.

Раньше, бывало, мне казалось, что жизнь Джун легка и совершенно безоблачна, и «переезд» в мир без магии оказался для нее эдаким увлекательным турне, без каких-либо проблем. Сегодня, может оттого, что это последний раз перед длительной паузой, когда я сливалась с сознанием Джун в медитации, но я смотрела и анализировала несколько глубже. И поняла главное. Не все, далеко не всегда и уж точно не с самого начала было легко и радостно в обустройстве Джун на новом месте.

Были и падения, и поражения, и полные невыносимой тоски и боли дни, недели… даже месяцы. Но так устроена Джун: она брала с собой в будущее лишь самое хорошее и светлое, умела ценить улыбку ребенка куда больше порванного платьица и сожженных с помощью лупы сандалий… Даже если не было денег, чтобы купить новое. Несмотря ни на что, Джун улыбалась, а когда становилось тяжко, плакала, горько и искренне, как и все, что делала. И из-за черной тучи показывалось солнце, вслед за холодной зимой приходила весна, с запахом мокрого асфальта и чего-то горелого в воздухе.

И жизнь текла своим чередом, и все в этой жизни дышало свободой и любовью.

А еще в жизни Джун появилась тайна.

***

Юля была свободна… и не совсем. И вот это не совсем отнюдь не огорчало, как можно было подумать, а скорее радовало и окрыляло.

Причем, внешне не изменилось ровным счетом ничего.

А внутри… В этом Юля признавалась только себе… с некоторых пор, принимая решения, строя планы, мечтая, представляла, как бы это воспринял… один человек.

Он был человеком, да и на результат планирования ни он сам, ни мысли о нем никак не влияли, но думать о нем, бесспорно, было приятно… А порой даже волнительно. А еще его довольно суровое лицо перед мысленным взором представало не иначе, как с улыбкой.

Когда же он стал столь значимым для нее, что Юля вспоминала его лицо, манеру говорить, низкий бархатный голос по несколько раз на дню… и даже ночью?

Может, тогда, когда дежурил под подъездом с шикарными букетами цветов и игрушками для ребенка? Или тогда, когда ездил на ее машине в сервис и лично следил за ремонтом, профилактикой и прочими премудростями? А может, когда заболела Таша, а у няни, как назло, была сессия, и нужно было искать по всему городу редкое лекарство, и одновременно заканчивать проект? Или, когда возил этот самый проект заказчику… Или, когда узнал, как она любит рисовать и подарил ей лучший финский мольберт и краски, а потом организовал ее первую выставку, после которой картины со сказочными героями и сюжетами стали разбираться, как горячие пирожки? Или все-таки, когда Джун не смогла (или не захотела) больше придумывать отговорок и впервые согласилась посидеть в кафе?

Виталий не умел внушать любовь одним взглядом и вызывать страсть одним касанием, как Мичио Кинриу. Но он был умным, сильным, уверенным и каким-то надежным.  

Он всегда был рядом, не посягая не ее границы и поддерживал все ее начинания. Казалось, ему в радость устраивать ее выставки и доставать билеты в нежно любимую оперу и на модные мюзиклы.

Постепенно у них сложились какие-то традиции, например, ходить в аквапарк (зимой) или в парк развлечений (летом) каждую вторую субботу месяца, где Виталий катался с Ташей с самых высоких горок, с таких, на которые никогда бы не полезла сама Юля. На удивление, Таша в его присутствие становилась смирной, смотрела на «Виталия Владиленовича» с немым обожанием. Она упорно не соглашалась называть его просто Виталием. Как призналась как-то Юле перед сном: «Для этого он слишком замечательный. До чертиков хочется его уважать…»

Когда с Сашей оставалась студентка-кицунэ, они выходили по вечерам. Юля ждала, что Виталий, как мужчины ее мира, не одобрит ее откровенных и ярких (для драконьего мира) нарядов. Но он только немел в ее присутствии и смотрел по сторонам с таким видом, что Юле было видно: гордится своей спутницей. И в совместных сплавах по горным рекам или конных прогулках тоже гордился.

- Ты выглядишь бесподобно, - сказал он вечером у костра, когда пригласил их с Ташей со своими семейными друзьями на тимбилдинг.

Джун заправила локон за ухо и засмеялась, кивая на перепачканную сажей мастерку, на бесформенные, но теплые спортивные штаны.

- Какая неприкрытая лесть.

- Лесть ни причем, - не согласился Виталий. - Королева даже в одежде прачки будет королевой. А вот станет ли королевой прачка, путь и примерит корону?

Юля смутилась и попыталась перевести разговор на другую тему.

Пользуясь случаем (Виталий как раз снял с огня шашлык из сулугуни, любимое походное блюдо Юли), она отметила, что совершенно никудышная хозяйка.

- Ничего, - отвечая, Виталий с удовольствием наблюдал, как она ест. - Когда-то я и сам люблю покашеварить, а когда-то можно и в ресторан сходить. Услуги домработницы тоже никто не отменял.

- Ты серьезно? - спросила Юля. Разговор из шуточного становился каким-то серьезным и это было тревожно.

- Абсолютно, - ответил Виталий. - Если тебе в радость написать картину, вместо того, чтобы готовить седло барашка или гуся в рукаве, то лучше делать то, что приносит радость, или я неправ?

- Седло барашка? - недоуменно переспросила Юля и при этом наморщила лоб и закусила губу. На лоб упал локон, и она сдула его, чтобы не испачкать лицо жирными пальцами.

Виталий засмеялся.

- Не бери в голову.

- А что радует тебя? - настал Юлин черед спрашивать.

Он пожал плечами.

- Многое. Но особый вкус моей радости придает, когда знаю, что тебе хорошо.

Вместо того, чтобы обрадоваться такому известию, Юля ощутила, как сердце сдавило тревогой. Так хотелось поделиться… всем-всем, что накопилось с детских лет, чем не делилась никогда и ни с кем. И вместе с тем она знала: мужчину нельзя донимать своими глупостями. Это женщина, как флюгер, переменчива и зависит от собственных перепадов настроения. А мужчины рождены, чтобы думать о судьбах мира…

И все же не выдержала.

- Столько накопилось, - вырвалось у нее. - А высказать некому. Наверное, права Наташа, надо и мне к ее психологу записаться.

Виталий нахмурился, затем взял салфетку и, один за другим, вытер пальцы Юли. В его прикосновениях было что-то волнующее. Забота. Защита. Какая-то преданность. И это все как-то пересиливало все то, что она знала о мужчинах до этого.

Усевшись напротив, Виталий взял ее руки в свои, и, заглянув в глаза, попросил:

- Расскажи мне.

Юля вздрогнула, хотела отвести взгляд, не удалось. А может, не захотелось?

- Правда так невероятна, - пробормотала она и снова закусила губу. - Вдобавок это не самые приятные воспоминания...

Виталий кивнул. Вид у него был серьезный и… успокаивающий.

- Я несу свой груз, - сказал он тихо. - Почему думаешь, что не сдюжу с твоим?

И Юля таяла. Понимала, что это вот все зря, что в ее сердце не может быть другого мужчины, кроме черного дракона с золотой чешуей… Или может? К своему стыду, она призналась, что мысли о муже почти перестали посещать ее в последнее время. Или их вытеснили другие?