Сказки по мотивам русского фольклора - Воробьев Владимир - Страница 4

Ворон глазом сверкнул, крылом махнул и вылетел в окошко.

Иван-царевич меч-кладенец взял, хотел в царской конюшне коня выбрать, а они все вином напоенные лежат вверх копытами.

У Ивана-царевича с досады из глаз слезы брызнули. Ударил он шапкой оземь и во весь дух припустил бегом.

Прибежал царевич на дальние болота — ноги подкосились, в ушах звон, из носу кровь. А на болотах от гама птичьего стон стоит. Высохли болота, собрались птицы улетать. Собралось их тут черным-черно, белым-бело. Тут и гуси серые, и лебеди белые, и черные грачи. И утки с куликами, и цапли с журавлями. А на высокой кочке ворон сидит, воеводой глядит, на всех покрикивает.

Ворон Ивана-царевича похвалил:

— Ты, царевич, молодец! Без коня, а поспел.

И велел ему сеть из болотной сухой травы поскорей сплести.

Принялся Иван-царевич за дело не мешкая. Плетет он сеть, а у самого слезы на глазах: руки работать не умеют, болят. Однако сеть Иван-царевич сплел, а ворон его похвалил:

— Ты, царевич, молодец! Без привычки, а с работой управился.

Потом крикнул ворон птицам водяным по-птичьему, а царевичу велел в сеть забраться. И только Иван-царевич в сеть травяную влез, опустилась стая серых гусей слева, стая белых лебедей справа. Подхватили птицы сеть с Иваном-царевичем и взмыли в небо.

Со страху царевич и глаза закрыл. А как осмелился вниз взглянуть — весело ему стало. Города и села — будто на ковре вышиты, домишки крохотные, людишек едва видать.

Коротко ли, долго ли несли птицы Ивана-царевича, а только солнышко два раза слева вставало, справа опускалось.

И вот, наконец, сели птицы перелетные неведомо где, в незнакомой стороне, на озерах многоводных, в зеленых берегах.

Иван-царевич из травяной сети выпростался, стал ворона звать. Прилетел к нему ворон и говорит:

— Пойдем, царевич, на большую дорогу. Дождемся, когда витязи мимо поедут. Ты добудь у них коня. Только не бери коня ни серого, ни белого, ни буланого. А возьми коня черного, в золотой сбруе.

Пришел Иван-царевич на большую дорогу, сел под придорожный дуб. Ворон — на сук. Ждут.

Вот едут четыре витязя.

Первый витязь — с длинным копьем, алым пером, на белом коне.

Второй витязь — с длинным копьем, белым пером, на сером коне.

За ним витязь с длинным копьем, зеленым пером, на буланом коне.

Позади витязь с длинным копьем, черным пером, на вороном коне. А к седлу белый лебедь приторочен.

Иван-царевич этому витязю дорогу заступил и говорит:

— Отдай, витязь, мне своего коня или биться будем.

И меч-кладенец из ножен достал.

Три витязя коней придержали, а этот на Ивана-царевича копьем уставился. Взмахнул царевич мечом-кладенцом, рассек древко пополам.

Взялся витязь за меч, хотел Ивана-царевича конем стоптать, мечом изрубить. Не стал конь топтать Ивана-царевича, а меч выбил царевич из рук витязя. Тот гневом вскипел, поднял палицу тяжелую. И быть бы Ивану-царевичу мертву, да он от палицы увернулся и витязя в седле мечом достал.

Упал витязь с вороного коня. Медный шлем откатился, отлетело черное перо. Да только глядит Иван-царевич: вместо витязя убитого дохлый боров лежит. Вместо черного пера головешка чадит. А конь черным вороном обернулся и взлетел на дуб. А белый лебедь, как оземь ударился, обернулся девицей небывалой красоты. Коса русая до пят, глаза — омуты синие, брови — стрелами вразлет.

Оглянулся Иван-царевич — трех витязей нет как не было. А черный ворон говорит Ивану-царевичу:

— Ты, царевич, сам того не зная, великое дело сделал: от этого колдуна царь-девицу спас и ее советчика — брата моего старшего. Злой колдун царь-девицу в лебедя обратил за то, что замуж она за него не пошла. А брата моего старшего обратил в коня за то, что был ее советчиком.

— А где витязи? — спросил Иван-царевич.

— Да их и не было, — ответил старший ворон. — Колдун их выдумал и впереди себя пустил.

Подошла тут к Ивану-царевичу царь-девица и говорит:

— Чем тебя благодарить?

А у Ивана-царевича и язык отнялся. Никогда еще он красы такой не видал.

Тогда младший ворон и говорит:

— У царевича беда великая. В его царстве реки утекли, озера высохли. Родники в землю ушли. Надобно царевичу живой воды добыть, сухое царство оживить.

Улыбнулась царь-девица светло и сказала ласково:

— А вот мы советчика моего, ворона старого, спросим. Он все на свете знает.

Старый ворон сказал:

— Далеко, царевич, живая вода. За семью лесами, за семью морями, за горючей рекой, в потайном роднике. Но добыть ее можно, если две волшебные горошины тебе царь-девица даст.

На такие слова своего советчика, ворона старого, царь-девица отвечала:

— Дам я тебе, царевич, две горошины. Только должен ты за это у меня погостить.

Махнула царь-девица платочком — и мигом очутились все на широком лугу, в царь-девицыном царстве. На лугу войско стоит. Все войско, и конное, и пешее, — из одних девиц. И все как одна красавицы. А оружие у них легкое — у кого веник, у кого помело.

— Пожалуй, царевич, в мою столицу, — сказала царь-девица.

А там уж превеликий праздник. Народ бежит царь-девицу встречать. Одни других спрашивают:

— Кто царь-девицу от злого колдуна отнял?

Им говорят:

— Вон царевич Иван со своим вороном-советчиком!

А Иван-царевич едет удивляется: мощены улицы серебром, крыты крыши золотом.

Вот привела царь-девица Ивана-царевича в свой дворец, и началось веселье. Известное дело: где девицы в царицах, там и танцы с музыкой.

Хочешь не хочешь, а пришлось Ивану-царевичу три дня и три ночи плясать. А после и говорит ему царь-девица:

— Не хочешь здесь гостем быть, оставайся хозяином. Я за тебя замуж выйду.

— Не до свадьбы мне, — ответил Иван-царевич. — В моем царстве беда.

Видит царь-девица, что царевича ей не переломить, залилась слезами и всему войску плакать велела.

А потом дала она Ивану-царевичу две горошины и сказала:

— В чистом поле брось горошину — и очутишься за семью морями, за семью лесами. Другую горошину брось, когда станет тебе хуже некуда.

Поклонился Иван-царевич царь-девице, попрощался с ее войском девичьим и старым вороном-советчиком.

А черный ворон, младший брат, расстаться с Иваном-царевичем не захотел.

— Поедем, — сказал он, — за живой водой вместе.

Не стал ждать Иван-царевич, когда серебряные мостовые от слез высохнут — поскакал в чистое поле. Там бросил он горошину и очутился неведомо как, неведомо где, за семью морями, за семью лесами.

Теперь надо было реку горючую переплыть.

Озирается Иван-царевич, оглядывается — не видать никакой реки. Только лес вокруг стоит, деревами шумит.

— Полетай, ворон, окрест, погляди, не увидишь ли реку горючую, да посмотри, где перевоз, — сказал Иван-царевич.

Поднялся ворон выше леса и назад летит, Ивану-царевичу говорит:

— Не видать нигде ни реки, ни перевоза, а стоит невдалеке избушка.

Вот приехали они на поляну, видят: на курьих ножках избушка стоит, из окошка Баба Яга глядит. Увидала Баба Яга гостей незваных, выбежала на крыльцо, да как клюкой каменной застучит, ногой костяной затопает! Космами седыми она трясет, зубами железными звенит!

Даже конь под Иваном-царевичем в страхе попятился.

А потом вдруг села Баба Яга на крылечко и спрашивает:

— Или я, царевич, не страшная?

Иван-царевич ей в ответ:

— Не возводи на себя, красавица, напраслину. Я царь-девицу видал — на что хороша, а до тебя ей далеко!

Баба Яга как сидела — так и свалилась от хохоту. И каталась она по земле, и смеялась она до слез, до икоты, до слезливого шепоту.

Иван-царевич, на нее глядя, и сам смеяться стал.