Нимфоманка из соседнего отдела (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta" - Страница 34

Я не успела определиться с ответом.

Тихонов не зря говорил «мы».

Дверь комнаты распахнулась, и в дверном проеме появился здоровенный мордоворот. Шириной своих плеч он не уступал широте Тихонова, вот только если у начальника охраны нашей фирмы полнота была абсолютно нездоровой, то этот бугай воплощал собой словосочетание «гора мышц», и как на нем его пиджачок не лопался — хрен его знает.

— Завязывай с болтовней, — тихо произнес он, явно обращаясь к Тихонову, но глядя на меня. Я себя прямо котлетой ощутила — до того кровожадный это был взгляд.

— В смысле? — вскинулся Тихонов. — На болтовню запрета не было.

— Планы поменялись, — обрубил здоровяк, — хозяйка сказала, что девку надо кончать.

Мама… Мамочка… Я только было заболтала Тихонова, только начала прикидывать возможные варианты действия, а тут… Сердце в груди в панике подскочило — если бы могло, достало бы до потолка. Подскочило и забухало в груди, тяжело и страшно, и в груди для него — тревожно бьющегося об ребра изнутри — вдруг не стало хватать места.

Алла точно не беременная или она просто с катушек съехала? Нет, понятно, что богатенькую куколку богатенький папочка, скорей всего, отмажет, но… Блин, я не хочу, не хочу… кончаться…

— План был другой, — медленно произнес Тихонов, глядя в глаза амбалу, — мы договаривались, что я смогу забрать девчонку.

— Хочешь — трахай ее сейчас, — мрачно буркнул громила, — вряд ли хозяйка будет против. Но потом — в расход. Годится?

Господи, ты там вообще? Серьезно, мало того что меня собираются убить, так меня еще и поимеют перед этим? Я что, в прошлой жизни была Гитлером, что вот это вот — смерть, которой я достойна?

Тихонов смотрел на меня задумчиво примерно с минуту, и от его взгляда я настолько сильно вжималась спиной в батарею, будто у меня была возможность спрятаться между секций.

Лучше бы он ответил: «Нет»…

Господи, хотя бы умереть не изнасилованной, не униженной еще и таким вот скотским образом. Хоть бы что-то оставили напоследок.

— Окей, — Тихонов кивнул и повернулся к громиле, расплываясь в улыбке, — только, если не возражаешь, Тох, я ее не один раз оприходую. Полгода эта стерва меня мурыжила. Одного раза маловато.

— Не затягивай, — бросил громила через плечо, — не больше часа. Мне еще в город ехать.

— Часа более чем хватит на то, чтобы поиметь все ее дырки, — Тихонов осклабился, и от этой улыбки у меня в глазах потемнело. Вот тебе, мать твою, и «я заинтересован в твоей целости и сохранности».

Громила вышел, а Иван Георгиевич медленно взял с тумбочки пистолет и прокрутил его на пальце, а потом шагнул ко мне.

— Я буду кричать, — прошипела я. Может, тут есть какие-то соседи? Может, он побоится, что мои вопли привлекут внимания.

— Да, детка, будешь, — Тихонов говорил неторопливо, разглядывая меня и, кажется, что-то взвешивая, — это просто жизненно необходимо, чтоб ты это сделала.

Присел напротив меня, протянул руку, прошелся пальцами по скуле. Должно было быть чувственно, а меня практически стошнило от этого прикосновения. Размахнулась свободной рукой, но Иван Георгиевич себя ударить не дал. Да и сила и скорость у меня после нашего с Ленкой алкозабега были удручающе ничтожны.

— Ну, раз ты брыкаешься, дрянь, — рыкнул Тихонов, — значит сама виновата…

А потом с размаха, пусть не сильного, но достаточного, чтобы отправить меня в звенящий, оглушительный нокдаун, с силой ударил меня по голове пистолетом.

Больно…

Диван, на котором я лежала, омерзительно скрипел и пошатывался.

Приходить в себя… Больно.

Как бы я ни хотела приходить в себя. Противно. Противно очнуться — и ощутить, как тебя трахают.

Странно.

Это есть то ощущение, которые часто описывают жертвы насилия?

«Я будто покинула свое тело, будто это все происходило не со мной».

Я ничего не чувствовала.

Никаких прикосновений.

Веса чужого тела, а уж если брать в расчет немалый вес Тихонова, это было вдвойне странно.

Так, стоп, нет, я же чувствую липкую полосу скотча на своих губах. Я, блин, чувствую, что у меня до пупа задрано платье, и даже то, что с меня кто-то успел снять трусы. Но… Я не чувствую прикосновений… Вообще ничего.

Глаза я еле разлепила. Приподнялась на локтях, попыталась сосредоточиться на происходящем. Как назло, очки были сбиты, близорукость существенно добавляла мне тумана. Моя миопия была такого рода, что я при свете дня без очков с трудом разбирала цветовые пятна. О движениях людей догадывалась лишь по колыханиям силуэтов. Нет, свои трусы, гордо лежащие посреди комнаты, я не заметить не могла — они были ярко-красные, а ковер какой-то тошнотворно-зеленый. Да и Тихонова, стоящего сбоку от дивана и толкавшего его коленом, тоже было сложно не определить.

Вообще-то он смотрел мимо. Охренеть, рыцарство проснулось, сначала снял трусы, потом отвернулся, чтобы не подглядывать…

Что происходит вообще?

Тихонов прижал палец к губам, когда заметил мое движение.

— Можешь помычать, — прошептал он, — хотя нет, лучше молчи, пусть думает, что я тебя бессознательную…

Если бы рот мой не был заклеен — я бы, наверное, спросила: «Какого хрена». Но если рот был заклеен — я даже снимать скотч не стала, раз заклеено — значит так надо. Просто задрала брови.

— Пошла она, — яростным шепотом, едва слышным из-за скрипа дивана, произнес Тихонов, и выражении лица начальника охраны было сейчас какое-то зашкаливающее злобное отчаяние, — сучка чокнутая. Не было договора, что тебя надо будет убивать. Сама-то отмажется, а мы сядем. Так что пошла она…

Нет, интересная постановка вопроса — и что же причина для его сомнений? Угроза тюрьмы или таки вариант того, что убивать надо будет меня? Так, стоп, Даша, не включай стерву. Кажется, у Тихонова есть какой-то план, и если ты сейчас что-то не так сделаешь — он же может и передумать и все-таки тебя изнасилует, а потом даст тому уроду свернуть тебе шею.

Я потянулась пальцами к тумбочке, указывая на пистолет.

«Если уж включил заднюю, почему не пристрелил урода?» — вполне очевидный вопрос.

— Это служебный, — шепотом ответил Тихонов, — все патроны у меня на работе, в сейфе. Я взял только так… Попонтоваться…

Кажется, предложение со мной «кончить» Тихонова напугало даже сильнее, чем меня. Потому что сейчас, глядя на него, мне его было даже слегка жалко, будто это он тут сидел без трусов в самом что-ни на есть непотребном виде. Хер с ним. Хер с ним — с видом сейчас, только бы выбраться из этого дерьма… Что вообще задумал Тихонов? Зачем так очевидно тянул время?

Нет, отыгрывал процесс траха он очень качественно, с вниманием к деталям. Диван он шатал, удовлетворенно ухая, отпуская какие-то пошлые словечки временами и время от времени ударяя раскрытой ладонью но локтю, на котором закатал рукав. Получились звонкие шлепки. Не уверена, что их было слышно в соседней комнате, но с учетом того, насколько картонные стены были в дачных домиках такого типа — лучше было перестраховаться, да!

Я легла обратно на диван и смотрела на потолок. Все сильнее темнело, и видела я с каждой минутой все хуже.

Я нарочно игнорировала комментарии Тихонова в адрес нашего, слава богу, несбывающегося секса. Меня трясло. Причем настолько трясло, что хотелось съежиться в комок и рыдать. Нет. Не думать. Просто не думать. Ты знаешь, что делать, Даша? Нет! А Тихонов, кажется, знает.

Охренеть, я завишу от Тихонова.

И он — он мне помогает.

Может, и хорошо, что руки так и не дошли до задуманного тортика со слабительным в кремовой прослойке?

Господи, только бы выбраться, только бы спрятаться где-нибудь и не показывать оттуда носа. Тошно даже думать, из-за чего это все произошло… Из-за того, что мне прямо смертельно приспичило потрахаться об Венецкого. Сейчас о сексе даже думать тошно, сейчас с трудом удается загнать в угол мысль поправить платье, натянуть его аж на коленки. Если громила зайдет вот сейчас, когда Тихонов прервался в шатании дивана и отошел к окну, я вполне сойду за бесчувственное трахнутое тельце. В задранном платье и без трусов — в картинке никто не усомнится.