Штучка (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta" - Страница 45

— Вы кто? — Танька стерла пальцами с щек остатки слез и попыталась выдохнуть. Взять себя в руки при ком-то оказалось очень легко.

— Олеся, — медленно произнесла девушка, запихнув руки в карманы джинс и разглядывая Таньку, — Олеся Лазарева.

Вот теперь-то Таньке стало ясно, почему этот день был настолько дерьмовым. Это ей было кармическое воздаяние за то, что она полгода трахалась с женатым мужиком без напряга. С мужем беременной девицы, вот, так было поточнее и почестнее.

— Вам чего? — напряженно поинтересовалась Танька. Она глубоко сомневалась, что сейчас отобьется от этой девицы, если та вдруг решит вцепиться Таньке в волосы.

— Поговорить, только поговорить, — девушка подняла вверх ладони, — клянусь.

— А муж твой меня нигде не дожидается? А то, знаешь ли, второе сотрясение мой мозг, наверное, уже не выдержит.

— Егор в КПЗ, — девушка поджала губы, — так что? Пройдемся?

— Нахрена? — Танька испытующе прищурилась, разглядывая собеседницу.

— Поговорим, раз уж мы трахались об одного мужика.

Олеся выглядела мирной. Хотя даже с учетом этого — идея ее была хреновая. Нет никакой логики в том, чтобы пройтись поболтать с женщиной, для которой ты — соперница, считай, что лютый враг. Но отвлечься не помешало бы. Если она сейчас уйдет — Танька останется одна и может случайно кого-нибудь угробить. Скажем, ту же Крис, если она сейчас довольная выпрется из универа со своей тройкой в зачетке и «А у тебя и тройки нет, зубрила».

— До остановки, — предупредила Танька, — дальше я никуда не пойду.

— Ладно, — Олеся пожала плечами.

— Я не собиралась его уводить, — быстро сказала Танька, уже шагая к остановке.

— Ты знала, что он женат? — остро спросила Олеся, пытаясь примериться к Танькиному быстрому шагу.

— Были подозрения, — Танька пожала плечами, — но я не беру с мужиков деньги, из семьи не увожу, так что мне было почти не стыдно.

— Какая радость, что все-таки «почти», — с легкой ехидцей заметила Олеся.

— Чего ты хочешь? — поинтересовалась Танька, останавливаясь на остановке. Нужный троллейбус должен был подойти через шесть минут.

— Забери свое заявление, пожалуйста.

Да, именно этой фразы Танька и ожидала. Посмотрела на Олесю, с ног до головы, потом еще раз, потом пожала плечами.

— Нет.

— Послушай, — Олеся зачастила, — я понимаю, что тебе-то на Егора плевать, вряд ли у тебя проблемы с мужиками, но у меня ребенок дома, и его отцу два года светит с учетом старых приводов.

— Он раньше как-то отмазывался, — Танька качнула головой.

— Раньше его мой отец отмазывал, — понизив голос, призналась Олеся, — а сейчас он сказал, что ничего делать не будет, и вообще давит, чтоб я с ним развелась.

— Так разведись, — Танька пожала плечами.

— Тебе говорить охренеть как легко, — Олеся вспыхнула, — а мне двадцать шесть, и у меня ребенок. И фигуры твоей у меня нет. Разведенка, с прицепом и без особой самостоятельности. Ну и кому я буду нужна?

— Олеся, — Танька нашарила взглядом троллейбус — в самом конце улицы, и полз он возмутительно медленно, — твой муж выписал мне сотрясение мозга. У меня из-за этого куча проблем. Прости, но я не вижу повода снова оказываться в опасности от его действий.

— Он оставит тебя в покое, — горячо выпалила Олеся, — он клялся мне в этом, клялся, что больше тебя искать не будет.

— И я должна поверить?

— Ну, других-то он в покое оставлял, — тихо пробормотала Олеся, пряча взгляд и цепляясь пальцами в лямки комбинезона.

— Ты почему с ним живешь, а? — резко поинтересовалась Танька. — Почему терпишь? Не все будут, как я, кто-то будет тянуть с него деньги. Деньги, которые он будет тратить не на тебя, не на вашего ребенка…

— Я его люблю, — пробормотала Олеся, глядя в сторону, — принимаю.

Таких девушек Танька не понимала. Слишком мало собственного достоинства. Ну, ведь есть же у нее отец, явно нормального положения, раз мог отмазывать Лазарева от предыдущих приводов.

А она что? Вот сейчас, объективно? Разве она не подыгрывала Егору? Разве не позволила себе потерять в его глазах всякое уважение? Да, ей это было в удовольствие, ей было приятно ему уступать, да даже на коленях перед ним стоять — особенно это. Сейчас он уже смотрит на нее и видит лишь дуру, а что будет потом? Многим ли Танька отличалась от Олеси? Молчащей, терпеливой Олеси без какого-либо самоуважения, позволявшей мужу леваки?

— Если тебе деньги нужны…

— В задницу, — резко оборвала Олесю Танька, — заберу я заявление. Просто так. Завтра.

Троллейбус наконец-то притащился, распахнул свои двери.

Олеся не сказала «Спасибо». Таньке это было не надо. Она была любовницей. Для Олеси — даже при всей ее внешней мягкости — она была злейшим врагом. Это было видно во взгляде, в прищуре серых глаз. Олеся просто обязана была вести себя дружелюбно, чтобы добиться выгоды для себя, но в душе она Таньку ненавидела. Как ненавидела бы и Танька любую женщину, с которой мог переспать Васнецов.

Даже о его жене когда-то Танька думала с неприязнью, но тогда это было не всерьез, слабая, тлеющая ревность. Тогда Егора в Танькиной жизни не было. Сейчас — он был. Его было много. Его было столько, что Танька ушла в него с головой, перестав замечать себя. Как Олеся не замечала никого, кроме Лазарева.

Танька играла по правилам Егора, была уверена, что это ее никак в его глазах не обесценивает, но вот… Получается, обесценивало. Он уже ей не верил. Она уже потеряла его уважение. Хрен бы с Гордеценко, хрен бы даже с Крис, ей можно было показать средний палец и завернуть ей какой-нибудь сложный и нецензурный «комплимент» на дорожку. Но уважение Егора… Им Танька дорожила, как мама — бриллиантовыми бабушкиными сережками. Без подобных вещей разве она оставалась самой собой?

Квартира Егора встретила Таньку тишиной, будто замерев, ожидала от нее решения. Руки сами взялись за пустой чемодан, сами подтащили его к шкафу. Таньке было страшно, Таньку трясло. У Таньки по-прежнему раскалывалась голова. На тумбочке у кровати исходился вибрацией телефон. Танька знала, что если возьмет трубку, если ответит ему — скорей всего, передумает, скорей всего, расплачется и уступит и в этом. Позволит себе остаться и для него, и для себя — девочкой, которая жульничает. Нарушает правила. Ничего не стоит. И все, что в ее жизни будет ценного, — только он. Но он — он был не навсегда. Это она знала. Знала и мирилась — как Олеся мирилась с тем, что муж наставляет ей рога. Правильно ли это было? Да похрен.

Танька бы хотела успеть справиться со сборами до возвращения Егора, но вот он уже завозился ключами в двери, а она не сложила и половины вещей.

Сердце замерло, когда Егор вошел в спальню и, остановившись в дверном проеме, уставился на Таньку, скрестив руки.

— Ну и какого хрена ты делаешь, Татьяна? — прохладно поинтересовался он.

— Тань, это детский сад, — заметил Егор, не дождавшись ответа на заданный сначала вопрос.

Таня молчала, не поворачиваясь к нему. Беззвучно, методично и возмутительно аккуратно складывала вещи в чемодан.

— Вот уж не думал, что ты так легко можешь сдаться, — сердито заметил Егор. Реакция была, но снова молчаливая. Только в лице что-то дернулось на долю секунды, но это тут же задавила та же ледяная отстраненность.

Да что вообще происходило? Не легче ли сейчас было запеленать эту истеричку в простыню и отвезти ее в больницу? Уж больно это все походило на осложнение после сотрясения. Егор не верил, что она могла столь достоверно изображать свой уход. Что это? Провалы в памяти? Она уже не помнила, как пользовалась шпорой? Ложные убеждения стали казаться ей уже настоящими? В принципе, врач говорил, что так могут проявляться ухудшения. Но это был самый крайний вариант. Так, ладно, сначала стоило попробовать унять ее спокойными методами.

Егор шагнул к Тане.

— Не дури, — произнес шепотом ей на ухо, перехватывая за руки. Это должно было сработать, должно было ее осадить, но… нет, не сработало. Она лишь досадливо дернула плечом, отмахиваясь от него как от надоедливого насекомого. Да, это точно не напускное. Таня сейчас делала ровно то, что делала три года до этого. Наступила на чувства каблуком и тщательно их давила. Это не могла быть демонстративная истерика. Она всегда чувствовала свою вину, до нее всегда доходило в чем она ошиблась, причем довольно быстро — до этого случая.