Хирургия Плоти (ЛП) - Ли Эдвард - Страница 5

— Она черная!

Отлично. Истина — черная. Замечательно. Писатель направился к выходу, но бармен взмолился:

— Не уходи пока. Ты пропустишь мой следующий. — он спустил штаны.

— «Спермобрызг»! — закричала жирная блондинка.

Смех все еще преследовал писателя за дверьми. Он все еще чувствовал их взгляды. Возможно, в их безумии они знали что-то, чего не знал он. Возможно, безумие, в данном случае, было знанием.

В переулке, «Белая Рубашка» потрошил рыжую большим охотничьим ножом. Нетерпеливо, он рылся во влажных органах, как кто-то ищет что-то, например, запонки.

— Верни! — кричал он, весь в запекшейся крови. — Я хочу вернуть ее!

Писатель прислонился к стене и закурил.

— Приятель, — тихо спросил он. — Не мог бы ты сказать мне, когда следующий автобус проедет через город?

— Больше здесь нет никаких автобусов. Все изменилось.

Изменилось, — подумал писатель.

ИСТИНА ИЗМЕНИЛАСЬ, — выполз голос. — ТЫ БЫЛ ПРАВ. ОНА ВОЗРОДИЛАСЬ, ЧЕРЕЗ МЕНЯ. Я ЖИВУ В НЕЙ.

Писатель задумался.

— Я ищу свою любовь, — заметил «Белая Рубашка» и указал на вскрытый живот рыжей. — Я дал ей свою любовь, и я хочу вернуть ее, — oн почесал затылок. — Это должно быть где-то там.

— Любовь находится в сердце, — указал писатель.

— Да, но эта телка была бессердечной.

— Ну, патриархальные японцы привыкли верить, что любовь находится в животе, в кишечнике. Они считали, что живот был храмом души на земле. Вот почему они практиковали ритуальное самоубийство через эвисцерацию[22] — освободить душу и освободить духовную субстанцию своей любви.

— Кишечник, — осматривался «Белая Рубашка». — Итак… если я отдал ей свою любовь… — oн смотрел на развороченную кишку, перебирая свои инструменты. — Для того, чтобы получить ее обратно, я должен получить это внутрь себя?

Писатель пожал плечами.

— Я не могу советовать. Решение за тобой.

«Белая Рубашка» стал есть кишки девушки.

У писателя выступил пот. Рыжеволосая была мертва, как могут быть только мертвые, если не мертвее. Тем не менее, пока ее бывший любовник постепенно употреблял петли ее внутренностей, ее глаза распахнулись, и ее голова повернулась.

Она смотрела прямо на писателя.

— Он берет свою любовь обратно, — хихикнула она.

— Я знаю, — сказал писатель.

— Это… щекочет…

— Могу себе представить.

Луна светила в каждом из ее глаз, как идеальная белая точка.

— Настоящая истина питает нас, только по-разному.

Питает, — повторил писатель. — Пропитание.

— Конец твоего похода ждет тебя.

Писатель сглотнул.

— Скажи мне, — взмолился он. — Это очень важно для меня. Пожалуйста.

— Ищи нечто черное, — сказала она, и снова умерла.

Писатель перепрыгнул ограду в конце переулка. Жирная блондинка говорила то же самое. Черное. Но сейчас ночное время. Как он мог надеяться найти что-то черное ночью?

Потом он услышал что-то — мощное, далекое урчание.

Двигатель, понял он.

Он увидел… что?

Зарево?

Пятно света, которое было каким-то невозможным образом, черным.

Он стоял в школьном дворе — какая ирония — месте обучения. Свет мерцал в развороченной траншее, подобной воронке от бомбы. Оно черное, подумал он. Неподалеку находился источник шума двигателя — приземистый бронетранспортер армии США.

Писатель заглянул в откинутый люк.

— Не ходи туда, предупредил хруст все еще приглушенного голоса.

Мрачный красный свет заливал внутреннее отделение, как кровь в освещенном бассейне. Сержант в противогазе и полной экипировке дезактивации ссутулился над консолью радиоаппаратуры. Моментально, он ткнул 9мм пистолетом в лицо писателя.

Писатель тут же обмочил штаны.

— Не стреляйте в меня. Я всего лишь писатель.

Экипированный сержант казался очень грустным:

— Бок и Джонс. Я должен был отослать их. Это область протокола DECON. Только служаки самого низкого ранга идут в окончательную изоляцию периметра первыми.

Окончательную изоляцию периметра?

— Я думаю, оно добралось до них, — сказал сержант.

Оно, повторил писатель.

В окулярах маски, глаза сержанта выглядели безумными.

— Когда моя дочь была младенцем, я раскачивал ее на коленях каждую ночь.

— Это, ну, это мило, сержант.

— Это давалось мне тяжело… Сейчас ей четырнадцать. И я просверлил отверстие в стене ванной, чтобы смотреть как она принимает душ.

— Ну, есть консультанты для таких вещей, как эта, я думаю…

Темные, истеричные нотки проникли в слова сержанта:

— В полночь волк воет…

Писатель поморщился.

— Что?

— …Я никогда не знал моего отца.

Затем сержант выстрелил себе в голову.

Звук и контузия ударили писателя физическим весом. БАБАХ! Его откинуло в верхнюю часть транспорта, в то время, как маска сержанта быстро заполнялась кровью.

Я ТОЖЕ ЖАЖДУ ИСТИНУ, — замаячил голос. — НО, ЧТОБЫ УВИДЕТЬ ЕЕ, ОНА ДОЛЖНА ПОКАЗАТЬСЯ. ТЫ ПОНИМАЕШЬ? ТЫ ДОЛЖЕН ПОНЯТЬ.

Писатель забрел во двор. Да, он думал, что теперь он понимал. Здесь было то, к чему подводила вся его жизнь. Все, что он искал в своих нелепых претензиях как искатель, привело его к этому окончательному испытанию. Уже нельзя вернуться назад. Его наставник ждал завершения поисков.

Второй солдат Decon лежал мертвый в траве. У него не было ладоней на концах рук, а обрубки казались сожженными. Какое-то колоссальное внутреннее давление выдавило его мозги через уши.

— Убирайся отсюда, ты, гражданский ублюдок! — скомандовал кто-то. Третий солдат шагал сквозь тени, еще ребенок, не более двадцати. — Свет! Это мое!

— Вы совершенно уверены, что…?

— Это… Бог. Я забираю его!

ИСПЫТАНИЕ? СМОТРИ.

— Смотри! — крикнул паренек. — Я докажу, что это мое!

Он маниакально побежал к траншее, его молодое лицо, в благоговении, замерло над сияющей черной размытостью.

— Ебать-тебя-в-жопу, чувак! Я забираю Бога!

С широкими, как луны, глазами, он положил руки на свет и поднял его. В тот же миг свет упал обратно к месту упокоения, расплавив ладони паренька. Тот лишь бился в жестких конвульсиях с безмолвным криком на губах.

Голос протрубил:

— УВЫ. ПОРАЖЕНИЕ.

Это смутило писателя, потому, что он знал, что следующим будет он. В последний раз в своей жизни, он задал себе самый важный вопрос. Насколько мощная сила истины?

Я ПОКАЖУ ТЕБЕ.

Внутренности паренька выпадали через его рот несколькими медленными, ровными импульсами; писатель подумал о жирной змее, выдавливаемой из этого отверстия. Лёгкие, печень, сердце, кишечный тракт — все, что было внутри в настоящее время, в большей степени висело снаружи и мерцало. Затем красное сердце, на фоне всего этого перестало биться, и парень упал мертвый.

ТОЛЬКО ВЕРА МОЖЕТ СПАСТИ ТЕБЯ СЕЙЧАС.

— Я вроде понял это, — признался писатель.

ПРАВДА ЕСТЬ МОЕ ПРОПИТАНИЕ. Я СУЩЕСТВУЮ, ЧТОБЫ ИСПОЛЬЗОВАТЬ ЕЕ, ЧТОБЫ ДАВАТЬ ЕЙ ПЛОТЬ. Я ВЫЧЕРПЫВАЮ ЕЕ ТАК, ЧТОБЫ ОНА МОГЛА БЫТЬ РЕАЛЬНОЙ И, СЛЕДОВАТЕЛЬНО, ПИТАЛА. ТЫ ПОНИМАЕШЬ? СЛИШКОМ ЧАСТО ИСТИНА СКРЫВАЕТСЯ ВНУТРИ. БЕЗ РАЗОБЛАЧЕНИЯ, КАКОЙ СМЫСЛ МОЖЕТ БЫТЬ В ПРАВДЕ?

Хорошая мысль, — подумал писатель.

МЫ ОБА — ИСКАТЕЛИ, У НАС ОБОИХ ЕСТЬ ПУТЬ. ПУСТЬ НАШИ ПУТИ ПЕРЕПЛЕТУТСЯ СЕЙЧАС, В РЕАЛЬНОМ СВЕТЕ ТОГО, ЧТО МЫ ИЩЕМ.

— Да, — сказал писатель.

БУДЕШЬ ЛИ ТЫ ПАСТЫРЕМ МНЕ?

— Да.

ИЗ СУЩЕСТВУЮЩИХ, ОСТАЛАСЬ ТОЛЬКО ОДНА ДВЕРЬ, ЧТОБЫ ТЫ ВОШЕЛ. ТРИУМФ ИЛИ ПОРАЖЕНИЕ. ПРАВДА ИЛИ ЛОЖЬ. ПРОВЕРКА ТВОЕЙ ВЕРЫ — ПЕРЕД ТОБОЙ.

Писатель посмотрел в мерцающую траншею. Это будет либо конец, либо начало, — прозрел он. Отвернуться сейчас, означало бы оборвать всю его жизнь, полную лжи. Он начал спускаться, мягко улыбаясь.

Я — Ищущий, — подумал он.

Он положил руки на свет.