Многоточия (СИ) - Чувакин Олег Анатольевич - Страница 2

Проводник выносит в тамбур мамину сумку.

— Знаете, я бы не покидала ваш поезд, — признаётся вдруг мама.

В голосе её отчётливо слышится страх.

— Мама, не бойся ничего!

— Ваш сын абсолютно прав, мадам, — соглашается проводник. — Чудо что за мальчик! Берегите его. Наш поезд дальше не идёт. Мы все местные. — Его большой добрый рот улыбается. — Давайте-ка, я провожу вас. Это ведь моя профессия — провожать, идти рядом, быть поблизости. Вон с того холма вы увидите город. — Он подхватывает сумку, сходит по стальным ступенькам и помогает спуститься маме. Мамина ладошка в его широкой ладони кажется крошечной, почти кукольной.

Они идут. Снег хрустит и поскрипывает под подошвами. По пути проводник угощает их горячим чаем из термоса. И рассказывает о городе, ждущем в долине.

— Каждый занимается здесь любимым делом. У всех сбылись мечты.

Денис оглядывается. За ними шагают по расчищенной от снега дороге ещё пассажиры, и при них тоже имеются провожатые. Небо наверху синее-синее. Солнце слепит глаза, прыгает зайчиками под веками.

Именно так он это и представлял. Увидев однажды сон с белым холмом, замёрзшей рекой и одинокой елью, Денис поймал и не отпускал его. Ночь за ночью, день за днём он выводил в воображении дома, окна, улицы, площади, людей, лес и небо. Потом представил поезд, продумал каждую деталь, отточил всякую мелочь. К 31 декабря всё было готово.

Вот и холм, обметённый, приглаженный метелями. Восточный склон, тот, что по утрам пригревает солнышко, сереет лентой ступеней. Галантный проводник предлагает маме руку, а Денису отдаёт сумку. Они восходят.

— О небеса, как такое возможно? — вырывается у мамы.

Небольшой город раскинулся пред нею как на ладони. Она узнаёт те самые дома, улицы, перекрёстки и скверы, что старательно, с вниманием к подробностям, описывал сын, знающий свою мечту так точно, как нельзя знать нечто эфемерное, зыбкое. Он говорил о городе так, словно чертил его план, а позднее так, будто раскрашивал план акварелью. Он был и архитектором, и художником, и — теперь она полностью приняла это, — творцом.

Желтеет вывеска пекарни, дымок над её крышей складывается в форму кренделя. Меж четырёх дубов ждёт клиентов ателье, где портные шьют неповторимые платья, не снимая с посетителей мерок. Горят огоньками гирлянд окошки маленькой школы, где в классах учится по пять да по шесть мальчишек и девчонок, и все они друзья на всю жизнь. Впускает и выпускает покупателей универмаг, до потолка набитый всякой всячиной: разумеется, в его отделах не требуют денег! Близ универмага сверкает каток, где цветные человеческие фигурки режут полозьями лёд. Посреди прямоугольной площади темнеет зеленью новогодняя ёлка, украшенная звездою, шарами и мишурой. Высокий берег заснеженной реки, к которой подступает город, превращён в крутые укатанные горки. Взрослые и дети гоняют на санках — и летят за ними алые, рыжие и лиловые шарфы!

Кашлянув, проводник говорит:

— Мечта, мадам, — живительная сила. Мечта города творит!

— Идёмте! — торопится Денис. — Что-то я проголодался!

Олег Чувакин, декабрь 2017

А не сыграть ли нам в шашки?

Ёлку завхоз притащил удивительную: бурую с красными иголками. Ёлок таких не бывает, уж Серафима-то с Ангелиной это точно знали. Каждая из них прожила на свете дольше века: первой недавно сто один годок стукнул, а второй и вовсе за сто пять перевалило. Много чего повидали старушки, но ёлок красных доселе не видывали!

Закрепив тоненькое деревце в деревянном кресте да в ведре с водой, Фёдорыч и сам признал: странная ёлка!

— Недоглядел на рынке, пасмурно было, — сказал.

Серафима Васильевна и Ангелина Ивановна ответили дуэтом:

— Мы бы и палке обрадовались!

Фёдорыч поздравил старушек с наступающим Новым годом и подался восвояси.

Дамы снова остались одни. Они да ёлка! Дом престарелых, построенный ещё до ленинской революции, грядущим летом сломают, снесут. Новый дом, задуманный для стариков и старушек, поспеет к лету. Стариков и старух разобрали пока по квартирам родственники, близкие да дальние. А вот Серафиму Васильевну и Ангелину Ивановну приютить оказалось некому: их родня своё отжила. Они же, родившиеся ещё при царе, помирать не торопились.

— Вот что мы сделаем, — заявила директорше Серафима Васильевна. — Останемся. Поживём здесь, крыша на нас не свалится. А ежели и свалится — невелика потеря!

Начальство заставило их расписаться где положено, выдало им сменное постельное бельё и укатило. Пусто стало в старом доме. Тянул заунывные романсы на чердаке сквозняк; подпевали-поскрипывали, покачиваясь на декабрьском ветру, фонарные столбы у аллеи. Летела за окошком голубая в свете фонаря снежная крупка. Старушки коротали время за телевизором да за чёрным бодрящим чайком: вели долгие разговоры о будущем страны, где за их век столько всего произошло, что и не упомнишь.

Обзаведясь внезапно новогодним деревцем, дамы оживились. Фёдорыч их не забыл! У них есть ёлка. Странная, красная, но ёлка!

— Дефективная, надо полагать, — пробормотала Ангелина Ивановна. — С отклонением ботаническим. Или засохшая? Прошлогодняя?

— И вовсе не засохшая! — возразила Серафима Васильевна. — Ни иголочки на ковёр не упало. Вон как крепко держатся!

И старшая подруга подёргала за красные иголки на веточке.

— Не оторвать! — согласилась младшая. — Может, она африканская?

— Гелочка, в саваннах и джунглях ели не растут. Давай-ка лучше подумаем, как её нарядить, чем украсить.

Только они успели вынуть из рассохшегося шкафа звезду и надеть на ёлкину макушку, как в дом заявился гость.

— Да у нас сегодня настоящий праздник с визитами! — восхитилась Ангелина. — Правда, мы никого не приглашали… Али ты Дед Мороз? Коротковат, однако! Ростом не вышел! И бороды не вижу белой! — Старушка поправила очки на носу. — Ишь ты, в шортах да шлёпанцах!..

— Не Дед Мороз, а пришелец, — поправила подругу Серафима.

И то верно: порог перешагнул самый настоящий зелёный человечек, ушастый коротышка с выпученными глазками и антеннами на лягушачьей головёнке, аккурат из телепередач об инопланетянах, на тарелках летающих.

Собственно, гость этого и не скрывал. Так и объяснил землянкам: мол, издалека прибыл, из глубин космических, а тарелка, неопознанный летающий объект, на аллее моторчиком тарахтит.

— Забрать мне кое-что надо. Ёлку желаний, — уточнил пришелец. — По ошибке она к вам попала.

Скользнув ловко между подругами, он лапки зелёные к ёлочке бросил.

— Ах ты, бестия звёздная, пират космический! — Одними глазами Серафима дала команду Ангелине.

Резво, будто девочки, старушки наклонились, дёрнули за края ковёр, закрывавший пол залы. Ножки гостя подкосились, ручонками он взмахнул — и рухнул. Подруги, в которых жизнь ключом бурлила, мигом закрутили умыкателя ёлок в ковёр.

— Полежи, подумай над своим поведением, — молвила Серафима.

— Откель такой красивый, на лягушку похожий? — спросила Ангелина.

— Альтаирский я, — гнусаво прогудел голос из ковра. — С планеты сорок семь бета гамма дельта ипсилон прямо и дважды налево фу-ух.

— Что-что?

— Альтаир, — сказала Серафима. — Звезда. Яркая. Белая. Лучистая. Далёкая, очень далёкая. В созвездии Орла.

— Быть закатанным в ковёр — величайший позор для альтаирца, — сказал из рулона инопланетянин. — Если кто из наших узнает, что земляне завернули меня в ковёр, меня в космос живьём выкинут!

Подруги переглянулись.

— И много здесь ваших? — полюбопытствовала Ангелина.

— Про тарелки летающие по телевизору смотрите? Вот это почти всё про наших.

— Ага, — сказала Ангелина. — Мы знаем, как связаться с телевидением. У нас на планете это запросто! Берёшь пульт от телевизора и звонишь в передачу. Ведущему. Потом специальные люди приезжают и снимают на камеры. По такому вызову может даже президент приехать. Из Кремля. С автоматом, — добавила она на всякий пожарный случай.

Альтаирец в ковре застонал. Чтобы он оттуда не выбрался, Ангелина, которая была потолще поджарой подруги, уселась на рулон сверху.