Лиррийский принц. Хроники Паэтты. Книга III (СИ) - Федоров Александр Николаевич - Страница 92

– Я люблю свою жену… – выговорил Драонн, хотя было видно, что слова эти, при всей их кажущейся простоте, дались ему нелегко.

– А меня? – настойчиво повторила Кэйринн. Начав, она уже не могла ни остановиться, ни отступить.

– Я не знаю… – Драонну понадобилось всё его мужество, чтобы сказать это, а для того, чтобы собрать это мужество в кулак, потребовалось некоторое время. – Я правда не знаю, Кэйр… Ты очень дорога мне… Да… Признаюсь, что мои чувства к тебе больше, чем просто дружба… Я думаю о тебе… – каждая фраза давалась принцу с огромным трудом, но всё же каждая последующая шла легче предыдущей, словно скатываясь со всё более крутого склона. – Я думаю о тебе, как о женщине… Как о женщине, которую желаю и которой хотел бы обладать… Может быть это любовь, а может и нет… Но у меня есть жена, которую я люблю, и которой никогда не причиню боль… У нас ничего не получится, Кэйр… Прости…

Кэйринн стояла, закусив губу. Сперва казалось, что она собирается что-то сказать, но затем она вдруг ушла, не пожелав оставить последнее слово за собой. Сложно сказать, что она испытывала сейчас – горечь, разочарование, презрение… Сам-то Драонн ощущал себя так паршиво, словно только что совершил что-то донельзя гадкое и противное. Он понимал, что повёл себя неправильно. Да, формально он отказал Кэйринн, но сделал это так, чтобы не рвать окончательно все связывающие их нити. И сделал он это намеренно, словно специально хотел удержать девушку поближе. Словно не мог решительно и бесповоротно отказаться от неё.

***

Несколько дней после этого оба они избегали даже случайных встреч друг с другом. Драонн хоть и ощущал себя донельзя гадко, понимал, что их новый разговор не приведёт ни к чему новому – он поведёт себя точно так же… Наверное, здесь можно было бы употребить слово «дипломатично», но само собой напрашивалось другое – «трусливо». Вполне вероятно, что Кэйринн теперь презирала его – она всегда тонко чувствовала фальшь. И это мучило. Причём это были муки страха того, что Кэйринн его разлюбит.

Прошло дня четыре или пять, когда Кэйринн вдруг сама пришла к нему. Лицо у неё было, как обычно, совершенно бесстрастное, словно она вновь созерцала нечто внутри себя, недоступное ни взглядам, ни пониманию других.

– У меня есть просьба, мой принц, – сухо сказала она.

– Проси, что хочешь, – Драонн был счастлив вновь видеть её и слышать её голос.

– Я решила покинуть замок, – не опуская взгляда, произнесла Кэйринн.

– Это не просьба, Кэйр, – скрипнув зубами и не вполне совладав с голосом, ответил Драонн. – Ты вольна делать, что пожелаешь. Я – не твой сеньор, а ты – не мой вассал. Ты – гостья, а гость уходит тогда, когда сам того пожелает.

– Ты прав, мой принц, это была ещё не просьба. Дело в том, что со мной желают уйти парни из нашего отряда. А они являются твоими вассалами.

– Сколько?

– Все шестеро. Просились ещё, но я отказала. Я согласилась просить только за тех, с кем ходила на дело.

– И куда же вы направитесь? – хмуро поинтересовался Драонн.

– Гайлейн сказал, что в восьми милях отсюда в чаще леса есть заброшенный лагерь углежогов. Отправимся туда. Мне надоело прятаться за замковыми стенами и бояться сделать лишний шаг, дабы не вызвать твой гнев. Я хочу войны. Страшной войны, какая тебе не понравится. Я хочу жечь деревни, я хочу убивать людей – всех, от мала до велика. Я хочу, чтобы они, забиваясь вечерами в свои жалкие лачуги, трепетали от ужаса. Чтобы они молили Арионна о скорой гибели в случае нашего набега.

– Ты надеешься победить?.. – с горечью спросил Драонн.

– Конечно нет, я знаю, что это невозможно. Моя победа будет в том, чтобы убить побольше этих тварей прежде, чем я сама отправлюсь по Белому пути.

– Что за глупость? – вскричал принц. – Если ты знаешь, что не победишь, то зачем ставить под удар не только свою жизнь, но и жизнь моих илиров?

– По-твоему, трусливо ждать под обманчивой защитой стен, пока сюда явятся имперские легионы и сожгут самые камни, из которых они сложены – более разумно? – яростно вскричала Кэйринн. – Обрекать себя на жалкое существование, которое однажды милосердно прекратят копья легионеров? Знаешь, мой принц, почему моя затея обречена на провал? Из-за таких как ты! Если бы вместо того, чтобы дрожать каждый за свою жизнь, все принцы, объединившись, нанесли бы удар, мы захватили бы Сеазию прежде, чем люди успели бы опомниться!

– И когда это ты успела сделаться великим стратегом? – Драонна душила ярость из-за обвинения в трусости. – Когда это девочка с хутора сравнялась в искусстве войны с бывалыми воеводами?

– Моё искусство древнее, как сама жизнь! – отрезала девушка. – Убей, или будешь убит. Вот и всё моё искусство!

– Мир больше и сложнее, чем тебе кажется, Кэйр, – пытаясь унять гнев, спокойнее заговорил принц. – Не думай, что уже познала его целиком.

– Я пришла не за нравоучениями, мой принц, – Кэйринн также взяла себя в руки и вновь старалась говорить холодно и делово. – Я пришла за дозволением для твоих илиров.

– Я не дам его тебе, – покачал головой Драонн. – Ты, если пожелаешь, вольна идти куда заблагорассудится, но мои вассалы приносили мне клятву, и они останутся со мной. Я рассчитываю на них в это тяжёлое время.

– Ясно, – презрительно фыркнула Кэйринн.

Резко повернувшись на каблуках, она вышла.

***

Драонна хватило только на сутки. Уже на следующий день он подошёл к Кэйринн сам.

– Я отпущу своих илиров. Но только тех шестерых, о которых ты говорила. И только при одном условии.

– Какое же это условие, мой принц? – насмешливо поинтересовалась Кэйринн.

– Вы уйдёте весной. Уйти посреди зимы в лес, чтобы жить в давно необитаемых хижинах – самоубийство. Если метели будут продолжаться – вы и не доберётесь туда. Да даже если и доберётесь – никто не знает, осталось ли что-то от этого посёлка! Возможно, вы наткнётесь лишь на обрушившиеся лачуги. Когда настанет весна, вы уйдёте, если пожелаете.

– Хорошо, мы уйдём весной, – кивнула Кэйринн, и досада кольнула Драонна в самое сердце – лицо её при этом оставалось абсолютно бесстрастным. – Спасибо, мой принц.

– Не стоит, – сухо бросил оскорблённый принц.

В этот момент он мечтал бы сделать Кэйринн так же больно, как сделала она сейчас ему. Конечно, он ожидал хоть каких-то эмоций. Он очень надеялся, что этот уход – не более чем демонстрация женской обиды, и что, позволив непокорным илирам уйти, он больно заденет девушку. Ему хотелось бы насладиться её страданиями, а затем уже поговорить о том, чтобы никто из них не делал глупостей. Теперь же, конечно, об этом разговоре не могло идти и речи. В эту минуту Драонн был так уязвлён, что согласился бы, не раздумывая, попроси Кэйринн разрешения удалиться в этот же момент.

Стало понятно, что их отношения с Кэйринн изменятся. Эта невысказанная обида будет глодать его душу, превращаясь в уязвлённую гордость, которая, в свою очередь, встанет стеной между ними – стеной куда более прочной, чем даже стены Доромиона, ведь оба они окажутся слишком горды, чтобы попытаться расшатать хотя бы один камень.

И действительно – в последующие дни размолвку между принцем и его любимицей почувствовали все. Такие вещи невозможно долго скрывать в столь изолированном обществе. Надо признать, большинство вздохнуло с облегчением, надеясь лишь, что обоим хватит ума не пытаться восстановить то, что было разрушено.

Особенно, конечно, воспряла духом Аэринн. Узнав о решении Кэйринн уйти, она постаралась никак не выдать своей радости, но всё же её легко было прочесть в загоревшихся вновь глазах, румянце, вернувшемся на её щёки. Конечно, она понимала, что это решение ещё может быть отменено, тем более что вскоре стало известно, что уход откладывается до весны, но всё же это была какая-никакая, но победа. В первую очередь – победа её мужа, поскольку женским чутьём Аэринн, конечно, угадала, в чём крылась причина подобного решения её соперницы.