Пятая версия (Исчезнувшие сокровища. Поиск. Факты и предположения) - Иванов Юрий Николаевич - Страница 22

И вот что меня еще поразило: некая таинственность, с какой показывал мне все это Роде. Что он скрывал? Что знал, чем томился? В какой-то полутемной комнатке замка, понизив голос, буквально шепча мне в ухо, Роде сообщил мне о том, что Кох оставил за собой полное право распоряжаться теми произведениями искусства, которые попали в Кенигсберг. Он, Кох, и никто другой! Позже мне многое стало ясно: награбленные ценности были превращены не только в средство личной наживы, но и в своеобразный объект политики, политической, международной спекуляции. И Кох, и его единомышленники намеревались превратить все эти награбленные сокровища в объект политической торговли, используя все это для достижения своих целей, угрожая в противном случае просто уничтожить все то, что столетиями создавалось великими людьми человечества… Осмотрев комнату, я посоветовал Роде демонтировать ее и, уложив в ящики, отправить в подвал. Мало ли что случится? Предположим, массированный налет на город английской или советской авиации? Неужели можно допустить, чтобы это чудо погибло? „Погибнет? Если погибнет, то только со мной, — сказал Роде. И, помедлив, добавил: — Я просил Коха разрешить это сделать, но гауляйтер обвинил меня в трусости, паникерстве и запретил убирать Янтарную комнату в подвалы замка…“»

…Документы, бумаги, черные, с цепкими, когтистыми лапами, глазастые и свирепые орлы. «Секретно!», «Совершенно секретно!», «ЛИЧНО!» «Немедленно, срочно вывезти…», «…отправить тотчас при получении этого документа, с первым же транспортом…», «…в целях сохранения», «…в интересах родины и партии…» Энергичный, неистовый в своем поиске сокровищ личный порученец фюрера Ханс Поссе умер, но идея создания «Музея народов» — «Операция Линц» — конечно же осуществлялась, и, пожалуй, с еще большей энергией.

«Дорогой партайгеноссе Гиммлер! В качестве специальных сотрудников, в чьи функции по распоряжению фюрера входит определение особой ценности произведений искусств, поступающих в Германию, определены следующие лица: 1) по картинам и мелкой пластике — профессор доктор Фосс (Дрезден, Государственная картинная галерея); 2) оружие художественного исполнения — профессор доктор Рупрехт (Вена, Ноебург); 3) по монетам и медалям — директор доктор Дворшак (Вена, Художественно-исторический музей); 4) по книгам и рукописям — доктор Фридрих Вольффхарт (Грундльнзее-Обер-Донау). За последние месяцы органами безопасности были непосредственно изъяты и использованы находившиеся в Штасмарке различные художественные собрания, что абсолютно недопустимо. Исходя из этого, прошу вас самым настоятельным образом выполнять указанные предписания о всех собраниях подобного типа, немедленно докладывать перечисленным выше указанным фюрером сотрудникам… Хайль Гитлер! Ваш — Борман».

Шел уже сорок четвертый год. Войска Красной Армии продвигались к границам Восточной Пруссии, а «Операция Линц» продолжалась! Весной Кенигсберг был объявлен зоной первой категории воздушной опасности. Роде наконец-то получает разрешение Коха демонтировать комнату, и вскоре, уложенная в ящики, она отправлена в глубокие сводчатые подвалы замка. Вряд ли хоть какая бомба, самая крупная, могла бы пробить эти многометровой толщины своды. Под всем замком были такие подвалы, но Роде выбрал те, что были непосредственно под его, Роде, канцелярией. «Янтарная комната погибнет вместе со мной, — сказал он своим сотрудникам. — Но эта бомба, которая пройдет через мою канцелярию, должна быть весом не менее тонны…»

У англичан и американцев были такие бомбы. На некоторых из них по матовому черному металлу уже было написано по-английски: «За Плимут! За Лондон и Манчестер! Для Кенигсберга». В конце августа, спустя совсем немного времени, как Янтарная комната и другие ценности огромного замка были упрятаны в подвалах, англо-американская авиация совершила налет «Возмездие» на Кенигсберг.

Наш старый знакомый, генерал от инфантерии Отто Ляш, награжденный Гитлером за успешные бои в России рыцарским с дубовыми листьями крестом, назначенный фюрером командующим Восточно-Прусским округом, так рассказывает о нем: «В ночь с 26 на 27 августа 1944 года английская авиация совершила налет на Кенигсберг, в котором участвовало около 200 самолетов. От налета пострадал почти исключительно район Марауенгоф, между Гранцер-аллее и Герцог-аллее. На юге бомбежка ограничилась Кольцевым валом, не затронув внутренней части города. Поскольку на Гранцер-аллее располагались административные учреждения, казармы, а в Роттенштайне военные мастерские, склады, этот налет, пожалуй, еще можно расценивать как нападение на военные объекты. Жертвы составили примерно тысячу убитыми, около 10 тысяч человек остались без крова. Повреждено примерно 5 процентов зданий. В ночь с 29 на 30 августа последовал новый налет английской авиации, в котором участвовало около 660 бомбардировщиков. Первые бомбы упали 30 августа в час ночи. В противоположность первому налету объектом нападения явилась исключительно внутренняя часть города. Место бомбежки было точно обозначено осветительными ракетами, то есть это был чисто террористический налет на густонаселенные, тесные городские кварталы. Со всей жестокостью противник успешно испробовал новые зажигательные бомбы, вызвавшие повсеместно пожары. Число убитых составило почти 2400 человек, оставшихся без крова — более 150 тысяч, разрушено и повреждено, считая и предыдущий налет, до 48 процентов зданий. От бомбежки пострадали только кварталы жилых домов, а из общественных и административных зданий — те, что располагались в жилых кварталах или по соседству с ними, например старые хранилища на Хундегатт (место погрузки судов)… Жертвой этого воздушного налета было и здание штаба округа на Гранцер-аллее. Командование округа было поэтому переведено в форт Кведнау, расположенный на северо-восточной окраине города…»

Бессмысленный, жестокий налет. Залив весь город ослепительным, мертвяще-белым светом, огромные «летающие крепости», «бристоли», «ланкастеры» покрыли центр города сплошным бомбово-напалмовым огнем, ведь именно тогда, в августе сорок четвертого года, впервые в такой массе было испробовано американское изобретение: зажигательные бомбы, начиненные напалмом. Ослепив зенитную артиллерию, из глубин черного августовского неба, будто космические звезды, сияли «аэролюстры», медленно, плавно опускавшиеся на охваченный пожаром город.

В две ночи было уничтожено почти все, что создавалось тут семь столетий: жилые кварталы, древние улочки и уютные магазинчики, костелы и кирхи, Королевский замок с его тронным, «Московитским» и прочими залами, с его «историческим» кабачком «Блютгерихт», древнейшее здание города — Кафедральный собор, к одной из стен которого прижался саркофаг с прахом великого философа Иммануила Канта. Старое («Альбертина») и новое здание университета, «Новый» театр на Хуфен-аллее, где когда-то игрались трагедии великого Шекспира и где после тридцатого года чаще, чем спектакли, разыгрывались фарсы «единения партии и народа», главным актером в которых был сам гауляйтер Эрих Кох со своими «коричневыми». Казалось, наступил конец света. Да так оно и было на самом деле для многих кенигсбержцев, мечущихся по горящему городу, пытающихся через ревущий, воющий ад пробиться к Прегелю и Обертайху, озеру в центре города, но и там спасения не было: вода горела, залитая напалмом. По забитым бегущими неизвестно куда людьми улицам со страшными воплями метался горящий слон, топча людей. Слона застрелили утром из противотанкового ружья и волокли потом за город по Альте Пиллау-ландштрассе, привязав стальным тросом за ногу к танковому тягачу; черный кровавый след тянулся за ним по серой, засыпанной битым стеклом брусчатке.

«Этот город больше не существует, — сообщалось спустя несколько дней в английской газете „Британский союзник“, выходящей в СССР. — Эти две „английских“ ночи оставшиеся в живых немцы запомнят навсегда».

…Итак, замок сгорел. А Янтарная комната? Столько лет поисков… Яблоки, груши. Долги, достигшие угрожающих размеров. Все более настойчивые кредиторы, требующие возврата своих, взятых под большие проценты, денег, запущенное хозяйство. И — янтарь, письма, запросы, поездки, справки… «Уважаемый господин Кнебель! Как Вам известно из моих писем, в Кенигсбергском замке находился знаменитый „исторический кабачок „Блютгерихт““. Известно, что директор этого ресторанчика Пауль Фейерабенд был дружен или, по крайней мере, хорошо знаком с Альфредом Роде, тот часто бывал в ресторане. Несомненно, Пауль Фейерабенд мог что-то знать о Янтарной комнате. Не имеется ли у вас о нем каких-либо сведений? Его адрес? Я был бы Вам так признателен, уважаемый господин Кнебель, так признателен!»