Либо ты, либо я (СИ) - "Lirva" - Страница 12

Утро было светлым и морозным, таким, какое я люблю больше всего. Но мой внутренний хороший настрой заранее портился предвкушением чего-то страшного. Я знал, что сегодня точно что-то будет, даже несмотря на то, как мы с Самойловым провели время вместе в тот раз. Вряд ли он бы стал утруждать себя тем, чтобы избавить меня от дальнейших проблем, да и не по силам это ему. Куча тупоголовых парней имела больше власти и веса, чем он один.

- Хэй, рыжий без души, как самочувствие? – не дожидаясь ответа о моём самочувствии, придурь с шилом в жопе запрыгивает мне на спину и пытается изобразить наездника. И наплевать, что я только-только оправился от сотрясения. Мой друг – идиот, определённо.

- Якунин, слезь с него, - Рита с привычной ей бесцеремонностью просто стряхнула эту тушу с меня, как таракана со столешницы. – Максюша, как ты чувствуешь себя? Тебе уже точно можно ходить в универ? – заботливым голосом интересуется девушка, расцеловывая меня в обе щеки и оставляя на них лёгкие следы от неяркой помады.

- Точно-точно. Ты меня знаешь, я себя не обижу. Раньше окончания больничного не пришёл бы, - улыбаюсь и легко обнимаю Ритку в ответ, на что она смеётся с той самой интонацией «в этом весь ты».

- А чо это ты его целуешь, а меня нет? – притворно обиженно дует щёки Тоха и упирает руки в бока.

- Он в больнице лежал, и я по нему соскучилась. А твою морду все эти дни наблюдала, - недовольно бросает Ритка, «включив внутреннюю негритянку».

С ошарашенным выражением глупой морды Антон остался стоять посреди коридора, пока Рита, выписывая фигуристыми бёдрами крышесносные восьмёрки, прошагала к двери аудитории и скрылась за ней. Я только, смеясь, похлопал друга по плечу и направился всё в ту же аудиторию. То, как встретила меня отмороженная шайка, было ожидаемо, но всё же неприятно.

Эти, словно голодные, волчьи взгляды буравили меня, смех гиен врезался в спину, но, к своему удивлению, я не увидел среди них Кирилла. Опаздывает? Не моё дело. Шоу по окончании пар он точно не пропустит.

Не сказать, что весь день я просидел, как на иголках, но некоторая нервозность присутствовала. Она пропадала, когда я забывался в дружеских подшучиваниях с Ритой и Антоном, но стоило только почувствовать на себе колкий взгляд или услышать крысиный смех, и напряжение возвращалось. Самойлов не опоздал – успел аккурат к началу первой пары, но вниманием его величества я был обделён, что не сильно-то меня и огорчило, к слову. Странно то, что в нагнетании обстановки вокруг меня он не участвовал, изображая весь день из себя примерного студента. И это было плохо. Да, я всегда испытывал позорный страх перед этим человеком, но в то же время я всегда был уверен, что он знает ту черту, за которую нельзя заходить и за которую он никогда не позволял заходить остальным отморозкам. Он сдерживал их. А сейчас, если он отстранится и сделает вид, что не при чём, то они вылезут за рамки, и это действительно пугает. Остаться с ними наедине, без него, в сто раз страшнее, чем когда он в их числе. Осознание пришло ко мне слишком поздно, тогда, когда уйти от неизбежного уже не удастся.

У входа в раздевалку по окончании всех пар за локоть меня словил один из шайки отмороженных, вроде бы, его зовут Никита. Без лишних слов он забрал вместо меня мою куртку и, не дав мне накинуть её даже на плечи, торопливо повёл к выходу из здания, а оттуда прямиком за угол к облюбованной стеночке. К слову, я успел изучить это кирпичное творение вдоль и поперёк: знал каждую выбоину, каждый выступ, каждое бессмысленное граффити. Но речь не об этом. Среди тупого ржущего стада я, как и боялся, не обнаружил Кирилла. Только колкими взглядами меня буравили самые отмороженные студенты – члены той самой привилегированной шайки. Не знаю, откуда в людях, имеющих в этой жизни всё, что захочется, столько жестокости и тупой ненависти.

- Ну что, голубок? Отдохнул в больничке? Ну и хватит с тебя, поработать пора. Знаешь, как мы соскучились? – ответ не был нужен, поэтому я и не стал открывать рот, ведь прежде, чем я успел бы это сделать, в мой живот врезался стальной кулак одного из отморозков. Прижавшись спиной к кирпичной стене и чувствуя её каждым выпирающим позвонком, я перевёл дыхание и с удивлением обнаружил, что за дни своего отсутствия и восстановления успел отвыкнуть от таких «тренировок». Было больнее обычного. Хотя, возможно, это было из-за того, что в отсутствие Кирилла эти ублюдки больше не сдерживали себя и били во всю силу.

Я никогда не следил за тем, когда всё это кончится или сколько прошло времени. Но в этот раз мне казалось, что всё это длится бесконечно долго. Скрючившись в позе эмбриона на холодном вытоптанном снегу, я чувствовал, как тело постепенно снова превращается в один сплошной синяк, что было так привычно для меня. Удары кулаками и сапогами по лицу, в живот, по спине и ногам глушились холодом снега, словно маленькой анестезией. Я не знал, чего было больше: мне больно или холодно? Бесконечность закрутилась в глазах чёрной воронкой, и я, наконец-таки, потерял сознание, а тело перестало чувствовать что-либо.

В чувство меня привели ощутимые пощёчины, а первым, что я услышал, был недовольный голос:

- Эй, пацаны, вы чего начали без меня? – засунув руки в карманы, с презрением глядя на меня, к столпившимся парням подошёл Самойлов, пожал им руки. Он, как и это стадо, словно гиена, посмеялся надо мной, глянул привычно остро и присел на корточки передо мной. Сцапав моё лицо своей огромной ладонью, ударил по щекам и заставил посмотреть на себя осмысленно.

- Ты рано расклеился, конфетка. Отвык? Пора привыкать, - с ироничной усмешкой на губах он пожал плечами и излюбленным движением приложил меня затылком о стену. Из глаз искры посыпались и снова потемнело.

- Ладно, пацаны, хорошо поработали, я тут сам с ним закончу.

Неровной массой это стадо постепенно утекло за угол, в то время как Кирилл изображал, что с особой изощрённостью бьёт меня по рёбрам. Именно изображал, потому что его ударов я почти не чувствовал. Не знаю, что с ним было не так, но он посмотрел на меня строго и угрожающе в этот момент, так что я беспрекословно повиновался его игре, скуля и подвывая, как от боли. Как только шаги и голоса стали совсем не слышны, моих волос осторожно коснулись его пальцы и аккуратно убрали упавшие на лицо пряди. Он смотрел на меня своими обычно пугающими глазами, но сейчас в них была только тоска и толика беспокойства. Это его лицо напомнило мне ту встревоженную гримасу, которую я наблюдал в больнице, едва очнувшись. Ну что за чертовщина творится с этим парнем?

- Сейчас, куколка, сейчас… - как-то суетливо шептал он, натягивая на меня мою же куртку, осторожно её застёгивая, затем наматывая на меня свой шарф и умывая моё лицо чистым снегом. Слов у меня не было. Было непонимание, недоверие, отвращение, и только.

- Что ты, чёрт возьми, делаешь, Самойлов? – спросил я и сам не узнал своего хриплого сорванного голоса.

Он приложил палец к моим губам, помог мне подняться и, поддерживая под руку, довёл до стоянки позади университета. Зачем нам нужно было туда, я не знал. Но всё стало более-менее ясно, когда он усадил меня в тёплый и уютный салон своей машины. Не думаю, что ему нужно было говорить мой адрес – итак, наверняка, знает. Сев за руль, он также молча и заботливо застегнул на мне ремень безопасности и тронул. От ровного хода превосходного новенького Мерседес-Бенц GLE меня укачало, и я задремал. Смутно проглядывалось сознание, когда он вытаскивал меня из салона машины и, подняв на руки, словно я ничего не весил, нёс куда-то. Это было похоже на воспоминания из глубокого детства, когда меня, сонного, отец переносил из зала, где я уснул, в мою кроватку. Это был один из немногих жестов заботы, что я получал от отца. Но эти мысли не удержались надолго в моей голове. Сознание снова куда-то ускользнуло, и я провалился в нездоровый сон, думая о том, как удивится такому моему виду Сонька.

Проснулся я где-то, не знаю, где. На чужой огромной постели, закутанный в три одеяла и на куче мягких подушек. Голова раскалывалась, на глаза изнутри словно что-то давило, кожа чесалась, а вены горели. Всё это было верными признаками простуды, причём, состояние было похоже на то, когда у меня температура выше 38. Безвольно хлопнув рукой по одеялу, я простонал что-то невнятное – язык не слушался меня. Я долго пытался дозваться кого-то, в то время как встать мне представлялось нереальной задачей, ведь тело совершенно не слушалось, его беспощадно ломало. В итоге на мой скулёж прибежал напуганный и растрёпанный Кирилл, напичкал меня какими-то таблетками, напоил огромным количеством воды и пытался успокоить. Я не знал, где я, почему рядом он, а не сестра, что за лекарства он мне дал. Как слепой щенок, я скулил от жара под кожей, цепляясь за плечи Кирилла, до тех пор, пока мне не стало хоть чуточку лучше, и я снова провалился в беспокойный сон. Так я просыпался несколько раз. И в каждый из них мне приходилось унизительно принимать помощь от этого изверга: он кормил меня с ложки, почти на руках носил до туалета и обратно, строго настрого запретил мыться, каждый раз перехватывал, если я забредал не туда и таскал меня на своём плече, как шарфик. Ощущения такой власти над собой не из приятных, особенно когда властен тот, кому не доверяешь, а Самойлову я не доверял.