Некромант - Корнев Павел Николаевич - Страница 36
- Предыдущая
- 36/69
- Следующая
Невольно подумалось, что альвом — родителем Марты вполне мог оказаться представитель одной из здешних коренных народностей. Алты, вонды и лойсы по ту сторону гор заявлялись не так уж и часто, но случалось и такое. Правда, ни льда в глазах, ни серебра в волосах у моей собеседницы не было. Но на то она и ведьма.
Я прогнал неуместные сейчас мысли и пояснил:
— Комната. Мне нужна комната. Еще ужин и завтрак.
— О-о-о! — Содержатель гостиницы округлил глаза и погрузился в вычисления, затем объявил окончательную сумму: — С вас одна ма-а-арка, ма-а-агистр, если нужен горячий завтрак, или три фердинга и пять сенти, если простой.
Я никоим образом не ориентировался в монетах местной чеканки и дал себе зарок прямо с утра отыскать лавку менялы, а сейчас развязал кошель и принялся доставать серебряные кругляши, внимательно следя при этом за реакцией хозяина.
Три фердинга и пять сенти…
Руководствуясь имперскими расценками, я выложил на липкий прилавок сначала пару монет по десять крейцеров каждая, затем присовокупил к ним гнутый грош и по лягушачьей улыбке хозяина понял, что изрядно переплатил.
— Этого хва-а-атит! — уверил тот меня, сметая деньги. — Ва-а-ас проводят. Предупредите, когда за-а-ахотите ужинать.
— Сразу и поужинаю. Только отнесу в комнату вещи, — заявил я, никак внешне не выказав досады.
Не столь уж и великую сумму с меня содрали, переживу. Но к меняле все же непременно загляну. Завтра. С утра.
Но завтра — это завтра, а сегодня я до последней крошки умял принесенный ужин и стребовал с хозяина подогретого со специями вина.
— Глинтвейн? — наморщил тот лоб, верно, услышал незнакомое слово, затем расплылся в понимающей улыбке. — А! Глег!
— Глег, — повторил я за ним.
Содержатель гостиницы заколебался, явно размышляя, стоит ли включать в ужин напиток из привозного вина и специй, но в итоге все же позвал разносчицу:
— Хельга!
Что он сказал на местном наречии невысокой тетке, крепко сбитой и грудастой, я не понял, но вскоре та принесла кружку горячего красного вина, щедро сдобренного медом и какими-то пряными травами, а вот корицы, изюма и даже апельсиновых корок для меня определенно пожалели. Ну да ничего, выпил и так.
Неплохое завершение длинного трудного дня…
Следующим утром я проснулся позже обычного и долго умывался холодной водой, пытаясь прогнать липкую сонливость. Погода выдалась пасмурной, и вид из выходившего на крыши соседних домов окошка открывался самый безрадостный: город взяла в полон непроглядная серость. Казалось, низкие облака цеплялись за высокие шпили дворцов Верхнего города и рвались, осыпая дома мелкой холодной моросью.
Я склонился над тазиком и опрокинул на голову кувшин, а после стоял так какое-то время, отфыркиваясь и давая стечь с волос холодной воде. Затем вытерся и начал облачаться в загодя выложенное из дорожного мешка платье.
Требовалось выглядеть представительно и важно, в этом мне должны были помочь кожаные штаны, белая сорочка с кружевными манжетами и камзол. А еще — оружейный ремень с кинжалом и шпагой, серебряный перстень с червонной накладкой университетского герба да золотая печатка и нагрудная цепь с символикой Вселенской комиссии по этике. Завершали наряд вычищенные прислугой сапоги.
Стеганую куртку и не по погоде теплые шапку и варежки я надевать не стал, ограничившись шляпой и плащом, а футляр с парой пистолей запрятал на самое дно саквояжа. В герцогстве имперский патент не стоил и бумаги, на которой был написан, а здешний мне выправят лишь в Регенмаре.
По этой же причине не стал брать с собой и малютку Фальберта Бинштайнера. Миниатюрный пистоль с клеймом в виде единорога и кремневым замком, в отличие от моих красавцев, можно было легко укрыть под одеждой, но в случае его обнаружения охраной архиепископа разбирательства точно затянутся на целую вечность.
Спустившись в общий зал, я наскоро позавтракал и вышел на улицу. Весь Средний город Ольса представлял собой переплетение улочек с выстроенными без всякого плана домами. К стенам жались испещренные пятнами помоев сугробы, было сыро и холодно. Тем удивительней оказалось после долгих блужданий по глухим закуткам выйти на широкий проспект, прямой, словно полет стрелы. Замощенная брусчаткой дорога тянулась от окраины к воротам Верхнего города, и ни один фасад не выступал вперед, ни один особняк не нависал над мостовой. Поразительное зрелище для северных стран, где, по свидетельствам бывалых путешественников, достоин внимания лишь Свальгрольм, который основали еще во времена Полуденной империи.
С интересом поглядывая по сторонам, я старался держаться подальше от домов, дабы не принять на себя содержимое ночного горшка припозднившегося бюргера, но и на дорогу при этом не выходил. Там сломя голову носились верховые, громыхали колесами кареты, катили телеги и возы. Только зазевайся — мигом затопчут.
По идее, следовало незамедлительно выдвигаться к месту несения службы, но я решил немного задержаться в Ольсе и посетить резиденцию архиепископа. Нет, его высокопреосвященство не примет меня прямо сегодня; подобное развитие событий проходило по разряду истинных чудес. И в то же время представлялось вполне реальным удостоиться аудиенции… в некоторой не столь уж и отдаленной перспективе. Рекомендательное письмо епископа Кларнского вкупе с небольшим подношением секретарю могли самым серьезным образом повысить шансы на положительное рассмотрение вопроса.
Вот только для начала стоило постричься да еще привести в порядок бороду. И поскольку впредь я сорить деньгами не намеревался, то перед визитом к цирюльнику решил обменять монеты имперской чеканки на местные марки, фердинги и сенти.
Как назло, вывесок менял на глаза не попадалось, а потом улица расширилась и превратилась в пусть вытянутую и узкую, но все же площадь. Людей там заметно прибавилось, а помимо обустроенных на первых этажах лавок прямо среди мостовой стояли ряды палаток, а то и просто заваленных товарами прилавков. Кое-где на костерках грелись пузатые котлы с глинтвейном — о, простите, глегом! — рядышком неизменно торговали свежей выпечкой, и аромат от нее плыл просто умопомрачительный.
А горожан между тем все прибывало и прибывало; никто ничего особо не покупал, все двигались в направлении центра. Для верховых и телег давно не осталось места, меня подхватил людской поток и потянул с собой, словно попавшую в бурный поток щепку. Не было никакого смысла сопротивляться, оставалось лишь брести вместе со всеми да придерживать рукой кошель на поясе.
Вскоре я приметил вывеску в форме весов и не без труда, но все же протолкнулся к высокому крыльцу лавки, на котором грыз яблоко белобрысый мальчонка лет двенадцати с фингалом под левым глазом. Рядышком пристроился хмурый молодчик в надвинутой налицо войлочной шляпе; судя по смуглой коже и носу с горбинкой — сарцианин. Да и пацан весьма походил на полукровку: светлые волосы и черные глаза были сочетанием на севере не из обычных.
На двери висел массивный замок, и я поднялся на ступеньки, намереваясь дождаться появления менялы. Парочка отнеслась к моему появлению без всякой радости, но все же потеснилась.
С крыльца открывался прекрасный вид на площадь, и стало понятно, что всеобщий ажиотаж вызван грядущей казнью. Перед памятником какому-то конному рыцарю был установлен эшафот с виселицей и плахой. Пятерка приговоренных к повешению уже стояла на длинной скамье с просунутыми в веревочные петли шеями, рядом замерли подмастерья палача в черных колпаках с прорезями для глаз. Глашатай как раз зачитывал обвинительный приговор, но расслышать слова мешал гомон толпы. Да и что мне с тех слов? Так и так местного наречия не понимаю.
Помощники палача выбили скамейку, горожане взревели, висельники со связанными за спиной руками затряслись, затанцевали в петлях под громогласный счет толпы. Раз! Два! Три!..
Очень быстро приговоренные начали замирать один за другим, и вместе с ними стали умолкать зеваки. А хмурое небо все так же безучастно сыпало на площадь мелкую холодную морось. Не лучший день, чтобы отправиться в запределье. Хотя… погожим солнечным деньком умирать ничуть не менее паскудно.
- Предыдущая
- 36/69
- Следующая