Некромант - Корнев Павел Николаевич - Страница 24

Топот за спиной предупредил о новой опасности, и я сиганул в сторону. Начал разворачиваться и едва успел присесть, уходя от удара штакетиной. Пришлось даже опуститься на колено. Доска промелькнула над головой, со всего маху шибанула по углу дома и расщепилась, а не рассчитавший силы громила невольно подступил вплотную ко мне, придавив пузом к стене.

Прежде чем верзила успел отшатнуться и вновь пустил в ход обломок штакетины, моя ладонь нырнула за голенище сапога и в руке сам собой оказался стилет. Я загнал трехгранный клинок в жирный бок верзилы по самую рукоять и попал на редкость удачно, кабы даже не слишком: ноги мордоворота враз подкосились, он навалился на меня всей своей немаленькой тушей. Пришлось спихивать его с себя, и этой малой заминки хватило рябому, чтобы подняться и сграбастать с земли пистоль.

С мерзким смехом головорез вскинул руки и нацелил на меня покрытый магическими формулами ствол, но сразу опомнился и опустил курок к стальному колесу замка. Ангелы небесные! С такого расстояния не промахнется даже ребенок. Если только…

Рябой склонил голову, высматривая спусковой крючок, и я рванул из-под плаща магический жезл. Времени оставалось лишь на то, чтобы прочертить короткую дугу да затянуть простейший из всех узлов. Полноценного заклинания не вышло, бил я едва ли не чистой энергией и ударил исключительно за счет собственных сил, будто молотком с железной рукоятью по наковальне долбанул. Отдача от магического действа острой болью пронзила левую руку, пальцы разжались, жезл упал к ногам.

Но досталось и рябому. Уже изготовившегося к выстрелу лиходея эфирным выбросом отшвырнуло к соседнему дому, он приложился затылком о стену, дрогнул, покачнулся, но устоял на ногах, лишь выронил пистоль да странно засучил ногами, словно висел в воздухе.

Переборов навалившуюся неподъемным грузом усталость, я рывком поднялся с земли и шагнул к рябому с кинжалом в руке, но причин для спешки уже не было. Как оказалось, головореза насадило на торчавший из стены штырь, некогда служивший креплением для фонаря, и теперь из пробитой насквозь головы торчал окровавленный кусок железа.

Со стороны покойник выглядел отиравшим стены пьянчугой; я не стал тратить на него время и вернулся к пузатому верзиле, валявшемуся на земле. Левая рука уже обрела подвижность; мне удалось ухватить здоровяка под мышки и утянуть его со всеобщего обозрения в глухой переулок. На земле осталась маслянисто поблескивать красновато-черная лужица.

Обычно колотые раны не приводили к столь обильному кровотечению, но тут уж повезло так повезло. Времени на полноценный допрос не оставалось, я отвесил раненому хлесткую пощечину и прошипел в лицо:

— Кто вам заплатил?

Пузан прохрипел в ответ:

— Вытащи…

— Кто заплатил, сволочь? — рыкнул я, впадая в бешенство.

— Убери…

Мордоворот не мог думать ни о чем, кроме всаженного в бок клинка, и я махнул левой рукой, разматывая четки. Святой символ закачался перед глазами раненого, тот сразу прикипел к нему взглядом, и почерпнутые в наставлении о ментальном доминировании техники позволили взломать гаснущее сознание громилы будто гнилой орех.

— Имени своего не назвал, — просипел быстро терявший силы пузан. — Подошел в «Трех пеньках». Нестарый еще, но седой. Не местный. Сказал разобраться…

— Сразу заплатил?

— Часть…

Пузатый здоровяк захрипел и принялся разевать рот, будто вытащенная на берег рыба.

— Как насчет остальных денег сговорились? — спросил я, но ответа не дождался. Мордоворот затих и перестал дышать.

Я наскоро обыскал покойника, пересыпал себе обнаруженные в кошеле монеты и направился к рябому, по дороге подобрав сбитую с головы шляпу и оброненный магический жезл. Вдалеке мелькнул отсвет фонаря и послышались голоса, я быстро заткнул за ремень пистоль, срезал тощий кошель покойника и поспешил прочь.

Прежде чем войти на почтовую станцию, я какое-то время стоял под фонарем у ворот, придирчиво изучал в его тусклом свете плащ и счищал с него случайные брызги крови. После не стал беспокоить ни почтмейстера, ни клерков и сразу направился в закуток колдуна, отвечавшего за прием и отправку эфирных сообщений.

Совсем молодой еще ритуалист оторвался от доски с вырезанным на ней алфавитом и осведомился:

— Чем могу помочь?

Я даже не попытался улыбнуться в ответ и скрежетнул зубами от боли, стягивая правую перчатку. К счастью, удар свинцовым грузиком оказался не слишком силен, и обошлось без переломов, дело ограничилось распухшими пальцами.

— Надо отправить пару срочных сообщений.

Колдун присмотрелся к служебному перстню и предупредил:

— Тариф един для всех, магистр.

— Счет оплатит хозяин «Белого филина», — сказал я, встал за конторку и принялся составлять послание.

Поразительное дело, но почтовый служащий этому моему заявлению нисколько не удивился. Он будто знал, кто я и на кого работаю. Да сговорились они все, что ли?!

Восстановить в памяти служебный шифр особого труда не составило, и я набросал два коротких послания. Одно предназначалось сеньоре Белладонне; с ней мы расстались вполне довольные друг другом, и это позволяло надеяться, что запрос о круге знакомств Полди Харта если и не будет обработан в срочном порядке, то не останется без ответа. Риерские школяры входили в круг ответственности Адалинды, ей и карты в руки.

Адресатом второго послания был магистр-управляющий ближайшего отделения Вселенской комиссии по этике. Приказывать я ему не мог и все же настоятельно рекомендовал незамедлительно прислать в Рауфмельхайтен следственную группу. Жить с нарисованной на спине мишенью не слишком приятно, а прибытие коллег гарантированно избавит меня от черной метки. Если конечно же я не избавлюсь до того момента от нее сам…

Именно этому я и решил посвятить свой вечер. Когда ритуалист закончил водить пальцами по доске с вырезанным на ней алфавитом и незримую стихию перестали пронзать посылаемые им через эфир сигналы, я справился у него о «Трех пеньках». Колдун округлил глаза и с нескрываемым отвращением поведал, что приличному человеку в эдаком гадючнике делать совершенно нечего.

— Работа, — вздохнул я с отнюдь не наигранной печалью, и тогда ритуалист сообщил, что это паршивый кабак неподалеку от въезда в город.

Туда я и направился. Запуганные улочки Рауфмельхайтена то шли в горку, то ныряли под уклон, да еще на пути постоянно попадались вырубленные в скале ступени; раньше это нисколько не напрягало, но после дня блужданий в эдаких лабиринтах начало ныть только-только зажившее после ранения бедро. Мне бы сейчас в кресле у камина устроиться и глинтвейн попивать, а не по злачным местам в поисках неприятностей шастать! Но деваться некуда. Раз уж влип в историю по собственной глупости, только и остается, как той лягушке, лапками сметану взбивать. Не тонуть же, в самом деле…

Несмотря на окутавшую город темень, отходить ко сну его обитатели особо не торопились. То и дело встречались подвыпившие компании, светились окна трактиров и гостиниц, где-то играла музыка, откуда-то доносились взрывы заразительного смеха. На одних перекрестках к прохожим приставали гулящие девки, на других тянули в игорные дома лукавые зазывалы. Все изменится, когда заполонившие Рауфмельхайтен торговцы получат возможность перебраться на ту сторону Тарских гор, ну а пока ночная жизнь била ключом.

Впрочем, обольщаться не стоило — на узеньких улочках было легче легкого наткнуться на острый нож или получить дубинкой по голове. Я пополнять ряды обобранных до нитки покойников, которых обыватели находят поутру, нисколько не хотел и потому соткал из эфира небольшой светящийся шарик и пустил его лететь перед собой. Польза от заклинания выходила двойная: оно и глухие подворотни освещало, и давало понять лихим людишкам, что приближается колдун. И колдун этот — настороже.

Так или иначе, до «Трех пеньков» я добрался без приключений, а там загодя развеял эфирный сгусток и некоторое время стоял на углу, изучая собравшихся перед входом в кабак пьяниц. На еще нестарого, но уже седого сеньора никто из забулдыг не походил. Я опустил на лицо шляпу и прошел в гостеприимно распахнутую дверь. Внутри витали клубы дыма, пахло подгорелой стряпней и толкались личности, одна сомнительней другой. На этих проходимцах клейма ставить негде было, и вместе с тем совсем уж пропащих людишек в заведении не наблюдалось. Тут собирались ночные обитатели Рауфмельхайтена, беспринципные и опасные, но никак не спившееся отребье.