Грузовой лифт - Дар Фредерик - Страница 5

• Предыдущая
• 5/19
• Следующая

— О! Моя драма совершенно личная. Один раз рассказанная, она потеряет свою остроту и таинственность. Понимаете?

— И все же попробуйте.

— Семь лет назад, когда я только получил диплом инженера и нашел прекрасное место, со мной случилось несчастье.

— Какое?

— Я влюбился.

— Но это могло быть и большим счастьем, не так ли?

— Тогда и я так думал. И действительно, поначалу оно так и было. Только она была замужем, и ее муж был моим патроном… Мы убежали. Я все бросил — свою старую мать, которая надрывалась, чтобы я имел возможность получить образование, свое положение — все.

— А что произошло потом?

В течение долгих лет я ни с кем не говорил об Анне. Картины, казалось, навсегда вычеркнутые из памяти, вставали передо мной: я видел Анну в нашей кровати в гостинице, одна грудь ее обнажилась из-под съехавшей с плеча ночной рубашки. Анну на берегу моря с развевающимися на ветру волосами. Анна смеющаяся!

Анна плачущая! Анна мертвая!

— Она умерла!

— О! Это, должно быть, ужасно.

— Ужасно. После этого я… уехал.

— Я понимаю вас.

— В мое отсутствие умерла мать. Сейчас мир для меня превратился в кладбище без крестов. Он полон могил и призраков.

Сегодня я вернулся в этот разграбленный мир. Я отыскал нашу маленькую квартирку в двух шагах отсюда. Вместо рождественской елки там была самшитовая веточка в стакане с высохшей святой водой. Я не мог этого выдержать и ушел. Я встретил вас в ресторане, Для меня вы олицетворяете жизнь.

— Это прекрасно, то, что вы говорите.

Я протянул ей руку, и она вложила в нее свою. Это было уже не боязливое пожатие, как там, в темноте кинотеатра, не тайное прикосновение или украденная ласка, а искренний жест солидарности двух существ.

— Расскажите мне о себе, раз уж мы говорим…

— Я представляю другую сторону.

— То есть?

— Сторону того господина, у которого вы отобрали жену.

Она замолчала. Я хотел узнать, но боялся торопить ее.

Некоторое время она смотрела на мою руку. Мне было стыдно, потому что мои руки уже не выглядели руками интеллектуала.

— Для меня тоже все началось семь лет назад. Я училась в Академии художеств, хотела стать художником-декоратором в кино.

Я встретила человека, который должен был стать моим мужем. Он был очень красивым, богатым, и у него был автомобиль, который производил на меня большое впечатление. Сегодня девушки часто выходят замуж за автомобиль, это болезнь века!

Мне казалось, что на его «ягуаре» мы въедем в рай. Когда он предложил мне выйти за него замуж, я не просто сказала, я закричала «да»! Его родители были против, потому что я небогата.

Мой отец — в прошлом офицер, и когда Драве узнали, что на свадьбу он придет в форме, они уступили: «Полковник на свадьбе — это всегда очень прилично».

Она опять замолчала, словно в ожидании воспоминаний. Тогда на меня снова нашло, как там, в кинотеатре: мне захотелось сказать ей, что я люблю ее.

— Раз уж сегодня Рождество, я могу сказать вам, что люблю вас?

— Да! Конечно, можете. Можете! Мне так давно не говорили этих слов.

— Продолжайте.

— Моя история вам интересна?

— Это не история.

— Да, — прошептала она. — Это даже не история. Так вот, я вышла замуж за этого человека. Родители построили ему маленький переплетный заводик. Родилась Люсьенна…

— Для вас это тоже могло быть счастьем, разве не так?

— Могло быть, только в жизни всегда случается что-то, что все разрушает. Вы полюбили жену своего патрона.

— А вы?

— Случилось так, что Люсьенна родилась через шесть месяцев после нашей свадьбы и семь — после моей первой встречи с Жеромом. Это был самый прекрасный ребенок, когда-либо родившийся, не похожий на остальных. Словно инкубаторский… — добавила она с горьким юмором.

Ее история оказалась столь же классической, но только гораздо менее романтичной. Она тяжело вздохнула.

— В обществе с такими вещами не шутят!

— Развод?

— В католических кругах не разводятся.

— А вы… гм… не предупредили жениха, что ждете…

— Нет, я не… Ну как мне объяснить вам все эти мерзости?!

Ничего я уже не ждала. До Жерома было несколько… О! Будем терпимы: несколько историй. Я же говорю вам, что все это мерзко.

— А дальше?

— Дальше драма — разрыв с семьей, а затем — неприязнь. Слово, так быстро найденное моим мужем. Поначалу он заводил любовниц.

Потом у него осталась только одна, и моя жизнь превратилась в Голгофу. Практически я его больше не вижу. Он приходит сюда только по делам. Если поднимается к нам, то лишь затем, чтобы дать Люсьенне пощечину. Со мной ведет себя как с проституткой.

Она плеснула в мой стакан довольно много коньяка, себе налила шерри.

— Странная рождественская ночь, не правда ли? — продолжила она. — Мы встретились лишь час назад, я не знаю, как вас зовут, а вы знаете лишь имя моего мужа, и между тем мы рассказали друг другу всю жизнь.

— Извините меня, мадам. Меня зовут…

Она быстро протянула ладонь к моим губам:

— Нет, я прошу вас, не называйте себя. Так гораздо лучше. У нас есть еще время… Сейчас я хочу попросить вас об одной услуге…

— Все, что вы пожелаете.

— Пойдемте куда-нибудь! Девочка спит, и, как всегда, крепко.

Я могу позволить себе оставить ее одну на час другой. Мне так хотелось бы прогуляться под руку с каким-нибудь мужчиной.

— С каким-нибудь мужчиной? — выдохнул я. Последовал взрыв эмоций.

— О, мой Бог! Да это же вопрос ревнивца! Вот видите, может быть, сейчас мне именно этого больше всего и не хватает: ревности.

Она хотела добавить «какого-нибудь мужчины», но вовремя остановилась и рассмеялась.

— Вы идете?

Она взяла мой стакан, который я поставил на камин, и переставила на нижнюю полку бара. Я подумал, что, наверное, эта женщина педантична.

Она выключила свет сначала в салоне, затем и в вестибюле.

Вновь была темная площадка лестницы.

— Уже два дня, как перегорела лампочка, — сказала она.

Она взяла меня за руку и открыла дверь грузового лифта. Пока мы спускались вниз, она не выпускала мою руку. Мне очень нравилось это странное ощущение поглощения в опускающемся лифте.

Улицы затихли. Небо было светлым, и благодаря морозу ночь сияла, словно полированный металл. В магазинах потушили свет.

Иногда празднующие группами выходили на перекресток, надрывно хохоча. Я и она — мы шли под руку короткими нервными шагами по пустынным улицам, которые сейчас казались огромными. Светящийся циферблат часов на одном из перекрестков показывал без двадцати двенадцать. Мы прошли мимо пьяного нищего, который попросил у меня денег.

— Скажите, а вы верите в то, что рождественская ночь отличается от всех остальных? — спросила она.

— Конечно, потому что люди однажды решили, что так должно быть.

— Вы не верите в это?

— Это зависит от того дня, в котором я живу. Я полная противоположность другим: когда я счастлив — я верю.

— А сейчас вы верите?

— Да.

Она сжала мою руку. Я чувствовал, как ее женское тепло передается мне. С тех пор, как мы шли вот так, соприкасаясь бедрами, мне страстно хотелось овладеть этой женщиной. Иногда я чувствовал, как она вздрагивает.

— Вам холодно?

— Немного.

— Если хотите, давайте зайдем в бар?

— Мне не хочется видеть людей…

Вдруг меня поразило все происходящее. Мысленно я вознесся и представил свой квартал макетом. У этой женщины была своя квартира со спящей внутри девочкой, у меня — своя, мрачная и унылая… И эти холодные улицы, по которым мы шли как сомнамбулы.

Внезапно она остановилась.

— Мне бы хотелось, чтобы вы отвели меня к себе! Я даже не успел удивиться.

— Я не смею.

— Почему?

— Это мрачное место, и к тому же там давно никто не живет.

— Какая разница. Я хотела бы понять.

— Понять?

— Вам это неприятно?

— Мне просто неловко, но если вы так хотите…

И мы пошли по моей улице. Она была очень заурядной и освещена гораздо хуже, чем соседние улицы. Вдоль противоположного тротуара, словно направляясь куда-то, бежал пес. Иногда он останавливался с серьезным видом, чтобы обнюхать стену.

• Предыдущая
• 5/19
• Следующая