Руна на ладони (СИ) - Федорова Екатерина - Страница 14

Он торопливо двинулся к крыльцу, поглядывая себе под ноги. Каменистая земля скупо поросла низкой травой. Стебли, примятые тем, кто недавно прошелся по двору, ещё не успели оправиться.

И следы инеистого ясно различимой цепочкой вели к крыльцу. К ним Ульф даже не пытался принюхаться — инеистые не пахнут, их стихия лед.

Зато на ступенях остались грязные разводы. Инеистый, идя в бой, покрывается инеем. К ногам того, кто убил пса, примерзла земля. Но на каменных плитах, нагретых солнцем, иней растаял. Остались следы…

Ульф замер, рассматривая крыльцо. Опять прислушался, чуть повернув голову — так, чтобы одно ухо смотрело на дверь дома.

Никого, только свист ветра. Почему-то пахло диким медом — сильно, сладко. Пара ос уже крутилась возле двери.

Он быстро присел, пригляделся к грязным разводам на каменных ступенях. Принюхался к запахам земли и смятой травы, оставленным ногами инеистого.

Цепочка грязных отпечатков была лишь одна. И заканчивались ею следы, ведущие от убитого пса к крыльцу.

Похоже, инеистый сначала попал во двор, убил пса — и только потом поднялся на крыльцо, подумал Ульф.

Но второй цепочки следов, пусть не различимой глазом, однако пахнущей землей и раздавленной травой, при этом лишенной любого другого запаха, Ульф не почуял. Хотя йотун, уходя, должен был её оставить. Словно инеистый вошел в дом — но обратно уже не вышел. Возможно, он и сейчас там…

Запашок темного альва, реявший над ступеньками, сливался с запахом меда и какой-то бабы. Та прошлась по ступенькам совсем недавно. Её следы вели в дом и обратно, как и следы альва…

Ульф выпрямился, перешагнул через три ступеньки, сразу очутившись у двери. Мягко выхватил меч, одним пальцем поддел гривну, вытягивая её из-под рубахи и выкладывая поверх ворота.

Жаль, что пришлось разодрать рубаху, отстраненно подумал он. Теперь серебро может коснуться кожи на груди. Но что поделаешь, если Свейтлан следовало показать и гривну, и шрам под ней — иначе она могла не поверить…

Ульф сдвинулся вбок, к косяку. Толкнул дверь, быстро заглянул в дом. И сразу понял, откуда пахло медом. В двух шагах от двери кто-то разбил горшок. Янтарно-прозрачная лужа разлилась по неровным плитам пола, черепки завязли в меде.

И было тихо. Никто не спешил швыряться в него ледяными лезвиями. Осы, до этого кружившиеся перед дверью, радостно залетели внутрь.

Никаких других звуков, только жужжание — и свист ветра над подворьем. Запах дикого меда бил в ноздри, но теперь на него накладывался ещё и пряный запашок человеческой крови, пролившейся совсем недавно. Причем тянуло не только кровью…

А ещё Ульф заметил то, от чего по скулам сразу стрельнуло подшерстком. И челюсти тихо хрустнули, вытягиваясь вперед.

У очага лежала Ауг. Дыхания не было слышно, тело скорчилось, завалившись на левый бок. Тут, внутри, попахивало смертью…

Ульф перешагнул через порог, стремительно обошел медовую лужу. Торопливо заглянул за перегородку в углу, прикрывавшую кровать — два широких, текуче-быстрых шага, один короткий взгляд…

Там никого не оказалось.

Лишь после этого он позволил себе вернуться к телу — и замереть над ним, разглядывая. Когда имеешь дело с инеистыми, главное двигаться не переставая, и двигаться стремительно. С быстротой у них не слишком хорошо, зачастую только это и спасает — причем не только оборотней, но и людей…

Смерть настигла Ауг возле стола, стоявшего у очага. Убили старуху так же, как и пса — живот разворочен, ледяное лезвие уже растаяло. Однако было и ещё кое-что.

Рядом с правой рукой Ауг по каменному полу рассыпались костяные фишки с рунами. Большая часть из них завязла в багровой луже рядом с животом старухи, уже подсыхавшей по краям. Но из четырех фишек кто-то выложил неровный кружок — прямо напротив бескровно-белого лица Ауг, на расстоянии двух ладоней от заострившегося носа.

Ульф присел, запоминая то, как лежат фишки. Тут была руна Одал, Тейвас, Урус… и Альгис, лосиная руна.

Или Отфил, Тивар, Урур и Эйхаз, как их называли оборотни. То есть руна наследная, руна копья, бури и защиты богов.

Все они лежали перевернутыми.

Сама ли Ауг оставила это послание — или тот, кто её убил? Старуха умерла не сразу, судя по ране. Попадая в живот, ледяное лезвие инеистых убивает не спеша. Сначала залепляет разодранные кишки ледяными гранями, и лишь потом тает, позволяя жизни утекать из тела вместе с кровью.

Ульф нахмурился, одним движением сгреб выложенные в кружок фишки и встал. Сунул меч в ножны, выходя. Живых тут не было, опасаться некого…

Покидать двор через калитку не хотелось — он и так достаточно наследил в доме и во дворе. Как знать, вдруг кто-нибудь решит найти убийцу Ауг с собаками. А те могут взять след и через два дня.

Поэтому Ульф, спрятав фишки в кошель на поясе, опять перемахнул через стену. Направился в город, избегая тропы — по склонам, по зарослям, на всякий случай петляя, чтобы запутать собак.

Он скользил между кустами, привычно пригнувшись, а в голове крутились мысли.

Разбитый горшок с медом и женские следы. Похоже, уже после убийства в дом Ауг приходила баба из города. Принесла мед, чтобы расплатиться то ли за гаданье, то ли за какое-то зелье. Зашла в дом, не заметив пса, валявшегося на задах двора, увидела мертвую колдунью — и убежала, выронив горшок.

Сложнее было с инеистым. Раз осталась лишь одна цепочка следов, пахнущих влажной землей и травой, то…

То йотун или прошелся сначала по двору, убил пса и исчез в доме — или наоборот, вошел в дом, вышел, убил пса и опять вернулся. Вот только куда он делся потом?

В любом случае, из дома колдуньи инеистый исчез, не оставив следов. В точности как Олаф. Или труп Олафа — если Гуннульф прав, и конунг уже мертв.

Дойдя до того места, где заросли граничили с улочкой Нордмарка, Ульф спрятал гривну под рубаху. Как и все оборотни, серебро поверх одежды он выкладывал только перед боем. На городских улицах поблескивать оборотневой гривной было ни к чему.

Да и нельзя себя приучать жить без серебра на коже, это могло плохо кончиться. Волчьей шкурой и лесом…

Но прежде чем отправиться к причалам, Ульф заскочил в эльхюс (пивная) неподалеку от крепости.

Тут всегда можно было встретить кто-нибудь из волчьего хирда Олафа — и Ульф хотел передать с ними весточку Хродульфу, хирдману оборотней. Снова идти в крепость, чтобы поговорить с ним, не хотелось. Гудбранду могли доложить, что морской ярл зачем-то снова приходил — но не ради встречи с ним…

В эльхюсе и впрямь сидела пара парней, сменившихся с ночной стражи и теперь цедивших эль в темном углу. Ульф подсел к ним за стол, кивнул тому, кого знал — Меркульфу. Выложил все, приглушив голос. И о том, что темные альвы, похоже, сбежали из крепости лишь после того, как один из них сходил к Ауг, и о смерти колдуньи.

И об инеистом.

Оборотни выслушали молча. Потом Меркульф буркнул:

— Пойду повидаю Хродульфа.

Оба парня встали из-за стола вместе с Ульфом — и вышли вместе с ним. Попрощались кивками у двери, потом скорыми шагами двинулись к крепости.

А он направился к причалам. И уже подходя к своему драккару, расслышал разговор на его палубе. Его люди обсуждали весть о пропаже конунга.

Говорили разное, но сходились в одном — кто-то применил магию. Один из его людей, судя по голосу, Хрёрик, имевший семью тут, в Нордмарке, был уверен, что к исчезновению Олафа приложили свои длинные руки темные альвы. Которые могли открывать норы в земле в любом месте — а потом прикрывать их…

Ульф пробежался по сходням, спрыгнул на палубу. При его появлении беседа стихла.

Стейнбъёрн на пару с ещё одним воином сидел у борта. Рядом стояли трое из его хирда — среди которых был и Хрёрик. Все с сундуками у ног. Видно, так торопились обсудить новости, что даже не стали относить свои вещи вниз.

— Сигвард ещё не вернулся, ярл, — торопливо доложил Стейнбъёрн. — И Викар тоже.

Пока заняться нечем, подумал Ульф.

— Увидите кого-нибудь чужого перед сходнями — свистните меня, — приказал он.