Вырванные Страницы из Путевого Журнала (ЛП) - Ли Эдвард - Страница 9

Однако по мере того, как она продолжала вести более разнообразные разговоры, этот «маячный» оттенок ее лица все больше уменьшался. Я приготовился уже было спросить ее о внезапной перемене в настроении, но — будь я проклят! — я потерял самообладание, как часто бывало в прошлом. Тем временем, пока мы шли, различные люди — разнорабочие, наездники, фактотумы, коренастые охранники, бродячие уборщики с мётлами и швабрами, похожими на алебарды, все они слишком ярко улыбались ей и сыпали обрывки приветствий, которые, как казалось, несли потаённый смысл между словами. Когда один из них — билетный кассир, с повязкой на глазу и блестящим прыщом на лбу — сказал:

— Эй, Блисс? Что скажешь, если потом я и ты, а?

Она не ответила, лишь молча нахмурилась и продолжила свой путь на костылях.

— О, Говард… — она вздохнула так, что её нежные плечи поникли. — Не знаю, что и сказать.

— Вам не нужно ничего говорить, если это вас не устраивает. Я очень доволен просто тем, что нахожусь в вашем обществе, — и после того, как я сказал это, я едва мог поверить в свою браваду.

— Ты ведь знаешь, почему Септимус позволил мне уйти? Ты должен знать.

Данный вопрос привёл меня в замешательство.

— Причина… я полагаю, состоит в том, чтобы дать вам перерыв и привести клиента к месту назначения, в данном случае, к продавцу засахаренных яблок.

Ещё несколько шагов на костылях. Только тогда я взглянул на её ноги, которые не сгибались, как следовало бы, а казались свернутыми.

Как кулаки.

Поверх них были натянуты белые носки. Кисти, — понял я. — Не ступни…

— Но ты, очевидно, встречался с ним раньше, так что… ты должны знать…

Наступила пауза с моей стороны.

— О да, ваш друг Септимус появился в ремонтном гараже, чтобы повесить там афишу.

Она казалось, вздрогнула, устремив взгляд на меня.

— И это всё?

— Ну… да. На самом деле все было очень просто. Он повесил плакат, бесплатно снабдил меня билетом — признательная щедрость, надо сказать, — и уехал на своём автомобиле.

— Ты… — но, она сглотнула, словно смутившись. — Ты видел мой рисунок на плакате?

— Нет, конечно, — уклончиво ответил я, и это сразу же омрачило мой дух.

— И Септимус ничего не говорил тебе обо мне?

— Он вообще не упоминал о вас.

— Сюда, — поспешно сказала она и провела меня через узкий проход между прилавком, где продавались пирожные и прилавком негритянки, чьей сильной стороной, по-видимому, было сгибание ложек и других металлических предметов, и всё это исключительно силой мысли.

Сжатое пространство привёло нас в удивительно тихий уголок, находящийся между несколькими транспортными трейлерами. Блисс ударила по кремню, чтобы зажечь несколько ламп, запах которых подсказал мне, что они были наполнены свечным рыбьим маслом. Тусклый свет осветил несколько жестяных банок с окурками и ящиками, служивших стульями.

— Как здесь удобно и уютно, и приятно уединиться от толпы, — сказал я. — Место, где рабочие-карнавальщики могут передохнуть.

Моё замечание заставило её побледнеть. Все более и более угрюмый вид, казалось, тяготил ее на деревянных подпорках.

— Это то, что мы называем «брюхом опоссума», Говард.

— Что?

— Брюхо опоссума. Не знаю, откуда это взялось, но так оно называется.

Я усмехнулся странному обозначению.

— Я уверен, что ничего не понимаю, Блисс.

Выражение ее лица оставалось непроницаемым.

— Брюхо опоссума — это тайное место на карнавале, место между трейлерами, уединенная палатка или даже склад под самими трейлерами. Она указала на голый матрас, испачканный пятнами, которые были наполовину видны в темноте. — Это место, где развлекаются карнавальные девчонки… сюда можно приводить мужчин, ну ты понимаешь… За деньги.

Я постарался не выдать своего волнения.

— А, понятно.

— Неужели, Говард? — она сидела на ящике, отставив костыли в сторону.

Когда я было хотел сесть на дальний ящик, она протянула руку и схватила меня за запястье, требуя, чтобы я сел рядом с ней. Затем она продолжила говорить в том же волнении:

— Девушки приходят сюда подцепить, Говард! И я — одна из них!

Тишина колебалась в колеблющемся масляном свете.

— Вот почему Септимус позволил мне уйти, чтобы «поработать» над тобой, — и теперь в ее глазах блеснули слезы.

«Поработать» надо мной? — я позволил словам течь самим собой.

— Блисс, я…

Теперь это прекрасное, залитое солнцем лицо окаменело.

— Я не могу лгать тебе, Говард. Я всё время вру, я должна! Но, я не хочу! — она начала плакать в открытую. — Я — проститутка! Я — ярмарочная шлюха!

Я, без сознательной предусмотрительности, взял её за руку.

— Меня не волнуют такие вещи.

— Ты знал?

— Конечно, нет, — последовала моя следующая ложь, но какой выбор оставляло мне это унизительное обстоятельство? — Мне все равно, и я не участвую в вынесении суждений. Вы меня очаровали.

Она упала в мои объятия, всхлипывая.

— О, слава Богу, слава Богу! Я знала, что он ответит на мою молитву, — ее стройные руки крепче обняли меня. — Ты совсем другой. Ты напоминаешь мне ту часть мира, которой у меня никогда не будет. Для всех остальных я просто уродливая блядь. Я как плевательница…

— Не говорите о себе так, это невыносимое обстоятельство, которое повлияло на вашу жизнь.

Моя рука сжалась вокруг нее, а она продолжала рыдать на моей груди. От запаха её волос у меня закружилась голова, и, несмотря на мое решение не смотреть на нее сексуально, моя грудь сжалась от всепроникающего возбуждения.

— Мне так хорошо от того, что ты не знал, — прошептала она мне на ухо. — Я думала… я думала, что ты просто еще один «Джон»[11], который сделает это… Который слышал обо мне всякое, — и она нежно поцеловала меня в губы.

— Успокойтесь, Блисс, — попытался утешить ее я. — Я никогда не смог бы думать о вас в таких терминах, и, по правде говоря, я понимаю, что в тяжелые экономические времена мы все должны заниматься деятельностью, которую никогда бы не стали делать при других обстоятельствах.

Ее шепот продолжал звучать у моего уха.

— Многие мужчины приходят ко мне, потому что у меня нет зубов. Это помогает мне… делать некоторые вещи лучше. Я… родилась без них.

Я чувствовал, что мое присутствие здесь было необходимо, чтобы поговорить с ней, оно давало ей столь необходимое утешение.

— И… без ног тоже. Я бы показала тебе, но, боюсь, это вызовет омерзение у тебя.

— Ничто по отношению к вам, Блисс, не сможет заставить меня испытывать омерзение.

Она нерешительно отодвинулась, посмотрела в сторону, затем подняла красивую ногу, демонстрируя белый носок, который, казалось, обтягивал кулак. Все, что я мог сказать, было: врожденные аномалии, такие как отсутствие вмятины, и пороки развития конечностей встречаются чаще, чем вы думаете.

Она посмотрела на сжатую в кулак ногу и потянулась вперед.

— Они выставляют меня на шоу, как уродца, имеющего руки вместо ног, но это не совсем так, — затем она сняла носок.

Это был не «кулак» на конце ее стройной ноги; на самом деле, это вообще не было похоже на руку, вместо этого — аберрационно развитая нога, маленькая, как будто надлежащий рост был замедлен и свернут внутрь.

— Мой отец позаботился об этом, — мрачно сказала она. — Его послали сражаться с боксерами в Китай давным-давно, и он узнал о «связывании ног»…

Я тут же поморщился от возмущения. Я слишком хорошо знал эту дикую, порабощающую процедуру, с помощью которой ступни маленьких девочек были крепко связаны, чтобы помешать надлежащему росту; я видел наброски в нескольких книгах. Это был способ держать женщину неподвижной и, следовательно, в конечном счете, подчиненной.

— Другими словами, ваш отец сделал вам эту процедуру после того, как увидел доказательства еe применения во время отправки с армией для спасения американских дипломатов и миссионеров, удерживаемых династией Цин в первые годы столетия.