Отбор для ректора академии (СИ) - Анжело Алекс - Страница 47

В тот момент я подумала, что, соверши я нечто подобное, никто не придет просить за меня. Скорее всего, многие даже решат: «Она же приютская. Ничего удивительного».

— Отойдите, — холодно попросила я, устремив перед собой стеклянный взгляд. — Мне вас жаль, но ваша дочь ответит за свои действия.

Самое поразительное в том, что эта женщина, слезно умоляющая меня минуту назад, уже вскоре кричала на всю округу, ругая меня такими словами, которые я доселе даже не слышала, и обвиняя в том, что я испортила жизнь ее дочке.

Развернувшись, я просто вернулась в общежитие, не имея ни сил, ни желания в чем-то ее убеждать.

В пятый день мы с Маргарет отправились гулять по городу. Подруга замаскировала меня ярким макияжем, и если на меня и пялились, то только из-за него. В шестой и седьмой дни я уже бродила одна, наслаждаясь уединением и всеми силами подавляя тоску, все чаще дающую о себе знать. Я скучала по Бенедикту.

Иногда я ставила себя на его место и понимала, что, возможно, поступила бы так же. Вряд ли мужчина понимал, сколько беспокойства приносила мне его слежка в те годы. Да и все эти провокации были лишь с одной целью — разорвать привязку.

Кстати, организаторы тотализатора в возникшей ситуации оказались в настоящем тупике. Победа Райли во втором этапе отбора и его внезапное завершение внесли огромную неразбериху в их мероприятии. Ставки они возвращать не спешили, официально заявив, что необходимо дождаться возвращения ректора академии, а до того момента спрятались от разгневанных игроков, желающих вернуть деньги.

Воспользовавшись предложением целителя академии отдохнуть, все это время я не ходила на занятия, поэтому многие доставали Маргарет. Впрочем, как и раньше. Подруга рассказывала, что даже Тарт подходила к ней и интересовалась моим самочувствием. Вот в чьей заботе я нуждалась меньше всего. Мелания, как и раньше, вызывала у меня лишь опасения и настороженность.

Вздохнув, я поднялась со скамейки и потянулась всем затекшим телом. На улице наступили сумерки, и перед тем как вернуться в общежитие, я решила сходить в лавку Гульгао за пирожками и чем-нибудь к чаю, пока она не закрылась.

Хозяйка заведения всегда встречала меня благодушно, все же на протяжении почти пяти лет я была ее неизменной клиенткой.

Лавка находилась на углу улицы. Фасад из темно-коричневого дерева привлекал внимание, а окно, состоящее из ромбовидных кусочков, разделенных деревянными перегородками, придавало очарование. Над входом висела вывеска «Выпечка и сласти», а чуть ниже на двери было дописано: «Конфет с тартарицей НЕТ».

Та самая тартарица — пряная трава — после печи придавала изделиям запах тухлой рыбы, но булочки с ее добавлением все равно пользовались спросом, помогая при некоторых проблемах с желудком.

Толкнув тяжелую деревянную дверь, я вошла внутрь, вдыхая аромат свежего хлеба. Несколько стеллажей с близко примыкающими друг к другу полками, наклоненных под острым углом, тянулись вдоль одной из стен. На потолке, привязанные обычной канатной веревкой, болтались вытянутые световые сферы, заставляя тени от предметов мельтешить, будто они играли в догонялки. Цветок на окне с зачатками бутонов на вершине имел необычный зелено-сиреневый оттенок.

— Добрый вечер, — словно отрапортовала девчушка лет двенадцати, стоящая за прилавком. Ее тугие косички торчали в разные стороны под немыслимыми углами. В последний год Гульгао отказалась от продавщицы и, пока сама была занята выпечкой или какими-то другими делами, оставляла за себя свою дочь.

— Привет, — улыбнулась я, на что девочка расплылась в ответной улыбке. — Можно мне два пирожка с картошкой и вот это пирожное? — показала пальцем на большой заварной бублик с орешками поверху.

— Сейчас-с. ­— Девочка побежала к закрытому прилавку. — Мама их недавно стала готовить, очень вкусные. И пирожки свежие, еще горячие.

— Да? — удивилась я, по инерции бредя за ней. — Разве вы скоро не закрываетесь?

Обычно свежей выпечки к этому времени не бывало, чаще прилавки огорчали своей пустотой.

— А, нет, — одной рукой доставая пирожное, другой махнула она и небрежно поведала: — Мама продлила время работы на два часа, мы теперь до одиннадцати.

Пока дочка госпожи Гульгао упаковывала заказ, я подумала, что в последнее время это место стало довольно популярно, и поток клиентов увеличился. Будто в подтверждение этого дверной колокольчик звучно звякнул, возвещая о новом посетителе.

Внутрь вошел широкоплечий загорелый мужчина с многодневной щетиной на лице. Растрепанные волосы торчали назад, словно буквально секунду назад он пытался их пригладить, но оставил бесполезные попытки добиться хоть какого-то порядка на своей голове. Кривой нос с горбинкой явно говорил о том, что его неоднократно ломали. Одет мужчина был в черную кожаную потертую жилетку поверх такого же цвета рубашки и в брюки.

— С вас тридцать два никса, — положив небольшой сверток на прилавок, сообщила дочка госпожи Гульгао.

Достав денежный мешочек из грубой кожи, я отсчитала положенную сумму. Незнакомец, дожидавшийся своей очереди, стоял прямо за моей спиной, чем знатно нервировал. Он был похож на разбойника с Теневой улицы.

Что такой тип мог забыть в этом районе города?На фоне того, что из-за всего случившегося я пренебрегла походом к мистеру Спригатто, теперь у меня имелись серьезные основания для беспокойства. Взяв сверток и попрощавшись, я повернулась к выходу, вновь внимательным взглядом осматривая одежду незнакомца.

В таком жилете, как у него, не составит труда спрятать несколько острых лезвий.

Выскользнув из лавки, я произнесла мое любимое заклятие щита и, вспомнив один чудодейственный сглаз, вызывающий облысение, вместе с атакующим заклятьем воздуха, держала их наготове.

Быстрым шагом отдаляясь от лавки, я косилась на входную дверь, но незнакомец появляться не спешил, видимо, занятый выбором выпечки, и я немного расслабилась.

Должно быть, я стала законченным параноиком. Все же у меня с братьями Спригатто не настолько плохие отношения, чтобы они посылали за мной своих громил.

Прижимая к груди сверток и бредя по слабоосвещенной дороге, я слышала песни уличных актеров с соседней улицы. Веселая музыка сменилась грустной, и до меня донеслись слова о потерянной любви. Уже через несколько секунд впав в уныние, я ни с того ни с сего разозлилась на неведомого певца, выбравшего не ту песню.

А может как раз ту? Уже неделя прошла, и я до сих пор не знаю, что сказать Бенедикту. Может быть, правду? Какой бы слащавой она ни была…

Но вряд ли это мой вариант. Мне намного проще вновь с ним поругаться и уже тогда сказать, что он невыносим. Он опять отыщет какую-нибудь едкую фразочку, и мы поцелуемся. Глупо, но, по-моему, я вообще не способна на громкие слова, такие как «любовь».

Прошла уже неделя, и порой я забываю, что отбор вообще был. Город будто опустел, когда Бенедикт, Валентин и все остальные распорядители отбора уехали, Клара тоже пропала, видимо, вернувшись в столицу. Жалко, что мы не попрощались.

Все будто стало как раньше, только это самообман, и мысли о ректоре раз за разом об этом напоминали.

Уже приближаясь к общежитию, я окончательно расслабилась. И слишком погруженная в свои мысли, не заметила камень, что неизвестно как выскочил из брусчатки. Споткнувшись, я, словно воздушный корабль невертикального взлета, пробежалась лицом вперед, едва удержавшись на ногах, но выронив сверток на полпути.

Фух! Чудом устояла!

Удивленно уставившись на выступ в дороге, я подошла ближе и, пару раз попинав ногою камень, отошла за своим драгоценным свертком. Склонившись, я протянула к нему руки, и уже взяла, но неожиданно заметила быструю тень, мелькнувшую справа.

Чужая потная, давно не мытая рука зажала рот, заставляя желчь подступить к горлу, другая обвила талию. Затрещало защитное заклятие, и нападавший оттолкнул меня, швырнув на брусчатку. В этот раз я упала лицом вперед. Из разбитого носа потекла кровь.