Подружка (СИ) - "Deus Rex" - Страница 6

— Жаль, значит на твой запах мне не подрочить, — отвечаю я, снимаю джинсы, а он стоит в дверях. — Мне повернуться?

— Нет, я пойду, если что, я в соседней комнате.

— Приглашаешь?

— Предупреждаю.

Миленькое постельное в голубой цветочек, наверняка мама выбирала. Я думаю, что долго не усну, разглядывая комнату Валеры с медалями на стене, но быстро отключаюсь, предварительно загадав неизменное: «На новом месте приснись жених невесте». Снится Валера, причем очень активно, приятненько, я просыпаюсь и потягиваюсь лениво. Нахожу на стуле его майку, натягиваю — она мне почти до коленок — и иду в ванную.

— Доброе… утро, — моргая, говорит мне сероглазая дама в халате, когда мы пересекаемся у дверей кухни. — А вы кто?

Красивая женщина, наверное, мама. Смотрит на мои голые ноги, татухи, растрепанные волосы.

— А я девушка вашего сына, — отвечаю, улыбаясь. — Он вам не сказал еще?

Просачиваюсь в ванную, включаю воду и хохочу. Валера меня точно выебет.

========== 6 ==========

Папа у Валеры тоже очень даже ничего — Джеймс Бонд на минималках, красивый, но подуставший и какой-то растерянный. Ах, ну да, простите, я же перед ним в трусах стою, доставая с верхней полки кружку для кофе.

— Вам с сахаром? — спрашиваю, одергивая майку.

Мы сидим с ним на кухне, в то время как мама Валеры, Тамара Степановна, распекает в комнате старшего сына.

— С двумя, — отвечает Виктор Вениаминович, рассматривая моих лисичек.

— Понял, с двумя сахарами. Да не парьтесь вы так, ваш сын не педик — он сверху.

Виктор Вениаминович хмурит брови.

— От этого не легче, — бубнит, помешивая кофе. — И давно вы…

— Пап, ну кому ты веришь, — входя, произносит Валера. — Только маме объяснял, такая же наивная, как и ты — мы просто друзья, и все. Тоша гей, это правда, но это не значит, что я тоже вступил в его «клуб». Если бы не он, я бы вчера на себе волосы рвал, не зная, куда деть всех детей.

— Ага, ну молодец, — кивает Виктор Вениаминович и, когда Валера уходит в ванную, шепотом спрашивает:

— А он точно сверху?

Мама Валеры относится ко мне менее тепло — смотрит с подозрением, пока я надеваю ботинки в прихожей, фыркает, и уходит.

— Ничего, привыкнет, — говорю я Валере, ступая на лестничную площадку. — Звони если что, я всегда на связи! А, стой, забыл!

— Что, телефон? — спрашивает он.

— Нет, выйди на секунду.

— Я в тапках.

— Выйди!

Валера выходит, а я, оттянув вверх его шорты, звонко шлепаю по ягодице и несусь к лифту. Быстро нажимаю кнопку первого этажа и молюсь, чтобы он ехал быстрее. Валера, перепрыгнув сразу две ступеньки, настигает меня у дверей подъезда и прижимает к почтовым ящикам.

— Радуйся, что я простил тебе «свою девушку», — произносит он. — Не нарывайся, Тош, голову откручу!

— Согласись, что я привношу в твою жизнь элемент неожиданности, — отзываюсь я придушенно. — Ты-то меня удивить ничем не можешь?

— Ты так считаешь?

Он улыбается, — хищно и вызывающе — опускает голову и проводит языком от ямочки над моими ключицами до самого носа, задевая подбородок и губы. Хмыкает, прижимается напоследок пахом с заметным возбуждением и идет к лестнице.

Ебать. Что это было? Я попал в слэшерский рай, где все натуралы только ждут, пока какой-нибудь красавчик с голубых берегов пробудит их бисексуальность? Вот и как мне это понимать? Как теперь спать по ночам?

Но сплю я весь следующий месяц прекрасно — как младенец, потому что жутко устаю на парах, а затем и на тренировках, которые теперь проходят каждый день, потому что мы готовимся к городскому турниру среди молодежи, и тренер выжимает из нас все, что возможно выжать. Наколенники не спасают, и мои чудесные ровные и гладкие коленки покрываются синяками. Каждый вечер я теперь чувствую себя старухой, натираясь бадягой и прикладывая пакеты со льдом к ноющим сбитым локтям.

Вечером в субботу ко мне заезжает Валера — привозит папку с конспектами, по которым у меня завтра тест и которую я забыл в раздевалке. Ноет, но все равно привозит.

— Не нуди, заходи на чай, — говорю я, шлепая по плитке босыми ногами.

Он идет следом, наверное разглядывая — хотя какое наверное, сто пудов пялится — мои домашние шорты с помпоном сзади на манер заячьего хвоста. Садится на высокий стул и ждет, пока я поставлю перед ним чашку и вазочку с конфетами.

Нефертити, египетская сфинксиха, которая обитает у меня не первый год, тащится следом и начинает грести опилки в лотке — она не может не припереться, когда кто-то ест.

— Ох, ё, — произносит Валера, наблюдая за ее круглыми от напряжения глазами. — Что с ней?

Кошка, сидя на самом краешке лотка и грозя перевернуться вместе с ним, пучит глаза на Валеру.

— Ааа, — тяну я. — Она не может делать свои туалетные дела, когда на нее смотрят.

— Понял, — говорит Валера и тактично отворачивается. — Так лучше?

— Да у нее почти получилось… Ага, все, но ты все равно не смотри, я ей еще под хвостом не вытер.

Я ловлю лысую кошку, это дитя лучевой болезни, вытаскиваю из пачки салфетки и протираю ее со всей тщательностью. Нефертити не вырывается — она привыкла, что ее хозяин чистоплотен до чертиков.

— Красивая у тебя квартира, — вздыхает Валера, разглядывая глянцевые дверцы шкафчиков и полупрозрачные шторы.

— Ты еще спальню не видел. Пошли покажу.

— Иди ты, Тош…

— Идем, один раз не пидарас.

Ему любопытно, поэтому он идет за мной и вскидывает брови, изучая панораму во всю стену с видом ночного Парижа, ночники-фонари, огромную кровать без спинки и матовый черный потолок.

— Если честно, то я ожидал увидеть кровать с балдахином и торшеры в кружевных оборочках, — произносит Валера.

— Так это ты еще не все видел. Слышал о красках, которые видны только в ультрафиолете?

Я щелкаю выключателем и включаю тянущуюся под потолком длинную лампу, которая, высвечивая виды Парижа, совсем не скрывает силуэты любящих друг друга на фоне Эйфелевой башни людей. В разных позах.

— Художник был гетеро, к сожалению, поэтому в данной работе хорошо раскрыта тема сисек, как ты любишь, — поясняю я. — Красиво, скажи?

— Красиво, — кивает Валера.

— Тебе какой вариант больше нравится — сзади, снизу, сверху, шестьдесят девять?

Валера, повернув голову, смотрит на меня и спрашивает:

— Если отвечу, не будешь смеяться? У меня кроме Кати никого не было, а она только в миссионерской любит. И иногда сверху, по праздникам.

Я приобнимаю его за плечи:

— Сочувствую, братан, врагу такую бабу не пожелаешь. А минет она…

— Как чупа чупс — берет двумя руками и облизывает.

— Бля, Лер, мне больно это слышать, не продолжай. А целуется?

Валера морщится, будто от лимона откусил, а я вспоминаю новые губы Катерины и понимаю все без слов.

— Как будто не те губы облизываешь, да? — тоже морщусь. — Хочешь, я тебя поцелую так, что на всю жизнь запомнишь?

Я шагаю к нему, а он от меня, к двери.

— Боишься, что понравится?

Он, перестав завязывать шнурки на кроссах, поднимает голову и произносит:

— Честно скажу — боюсь. Потому что знаю, что понравится.

Обувается и уходит.

Я точно в слэшерском раю.

В конце месяца мы выигрываем на городских соревнованиях и нас отправляют нас всероссийские. В этот раз в пути предстоит провести по меньшей мере сутки, и я готовлюсь основательно — иду на депиляцию. Мало ли, каким местом повернется фортуна, может случиться и так, что мой гладкий лобок сыграет на контрасте с дебрями естественности Катерины, и Валера все же окажется со мной в одной постели. Рано или поздно, но так оно и произойдет.

Сидя в автобусе я наблюдаю из окна, как она что-то серьезно втолковывает Валере, который стоит с видом покорности судьбе, затем вручает ему пакет с запеченной курицей и целует на прощанье. Как целует — ее губы накрывают, как мне кажется, сразу пол лица Валеры, и я начинаю опасаться, что он задохнется. Забираясь в автобус, он садится впереди меня и машет ей с улыбкой на лице, однако когда мы отъезжаем на приличное расстояние, сразу пересаживается ко мне и отдает курицу Дэну.