Поизмятая роза, или Забавное похождение Ангелики с двумя удальцами - неизвестный автор - Страница 9

Рыцари и подруги их в ожидании Гидонова возвращения наслаждались вечернею прохладою на балконе своего дому, откуда виден был весь почти город и течение Тигра. Балконы соседственных домов наполнены были любопытными зрителями, из коих один смотря на Ангелику пришел в совершенное изумление. Почувствовать к ней любовь было неизбежное нещастие для всякаго, кто только пристальнее ее разсматривал.

Сей новый любовник был страшный Градасс, Царь Чиркасской, воин дерзновения и зверства преисполненный. Некоторый дела привлекли его ко двору Багдадскому, где он известен был одному только Калифу. Но ему надлежало скоро оттуда выехать. Войско его поспешало к Александрии, дабы седши там на суда, соединиться с войсками Аграманта и Марсиля, ссюзников его. Градасс был из лучших друзей волшебницы Каспии, от которой получил он Мамбринов шлем и драгоценное кольцо. Оно будучи вздето на перст левой руки делало его невидимым, но ему не препятствовало все видеть.

Чиркасец помощию сего чародейственнаго кольца очутился близ Ангелики, которую он лучше увидел и сорвал с прекрасных уст ея первый поцелуй, котораго никогда и никто еще не удостоился. Удивленная Ангелика в смятении думала, что это Роксана над нею сшутила. Поцелуи девическия, говорила она сама в себе, имеют однакож некоторую приятность, чего я не ожидала. Но дух хранитель ея не был так как она, обманут. Я тебе это прощаю, сказал он Градассу, но еще не приходи. Дерзской Чиркасец опять подходит: Турпин уверяет, что отважная рука его… но нет, ей неудалось; потому что в тож самое мгновение адской дух схватил неистоваго Градасса, поднял его и низринул в Тигр. К щастию своему он умел плавать, почему кое как оттуда выбился, но не мог понять, как упал с такой высоты. Она мне голову своротила, сказал он опомнясь. Надобно признаться, что эти женщины чудным образом валяют нашу братью, однакож мы таки еще попытаемся и увидим что будет!

Гидон весьма веселил компанию расказыванием о благочестивом намерении Калифа. Он видно не знает, говорил Ренод, что таким образом обращают слабоумных только трусов. Для избежания ж святых увещаний Калифовых решились они скорее отправится в Дамаск, и как в назначенный день предприяли путь свой, Абдаллин приказал препроводит их Aгe со стомя всадниками.

Подобно распаленному псу преследующему уязвленнаго уже оленя, Градасс взяв с собою несколько служителей своих, пускается в след за рыцарями. Естьлибы не препятствовали ему провожатые, он бросился бы прямо на Ангелику, которую почитал верною добычею. Он старался всеми мерами пробиться к ея коляске, но всегда невидимая рука отторгала его; почему и решился он отложить намерение свое до въезду их во владение союзника его Дамасскаго Султана.

Лишь только достигли они до пределов Сирии и Царства Дамасскаго, провожатых с богатым награждением отпустили. Проезжая обильныя поля, увидели они покрытыя златовидною жатвою долины и ниспадавшие по горным утесам ручьи, кои сохранили в лугах вечную зелень. Померанцовые, Пальмовые и Фиговые дерева представляли путешественникам прохладную тень и сладкие плоды. Осененные разновидными деревами пригорки, служили для любовников приятным и покойным убежищем. Наши любовники в сих прелестных местах остановились.

Ангелика с подругами своими стала купаться в маленькой извивающейся по долине речке, где оне вскоре увидели себя окруженных некоторым числом людей. Рыцари наши не сделали бы такого дерзкаго поступка, на какой отважился неистовый Чиркасец с двадцатью чиновниками. Он намеревается схватить Ангелику; но тщетное старание! раздраженный житель ея пояса делает их не подвижными и предоставляет им только мучительную вольность удивляться поразительным прелестям. Градасс простер руки свои к Ангелике и говорил ей страстным и вместе жестоким голосом: выйди на берег прелестная красавица, ты видишь молодость, сверх того я Государь и тебя обожаю, выйди, я достойный тебя любовник. Ангелика ответствовала только страшным воплем достигшим наконец до слуху рыцарей.

Львица, у которой отнимают детей: море воздымающее в ярости волны свои до облаков, или перун разражающий матерое дерево, не так ужасны как Роланд возчувствовавший наносимое Ангелике оскорбление. Он бросается на Градасса, который по Реноде был первый воин, достойный сражаться с Роландом; но в сем случае и самый ад не мог бы противиться ожесточенному Рыцарю. Он поражает Градасса в голову столь сильным ударом, что и при волшебном шлеме Мамбриновом, стоило бы то Царю Чиркаскому жизни, естьлибы Дюрандаль не свернулся в дрожащей от гневу руке Роландовой. Сей страшный меч коснулся стороною только шлема его, но разсек оный как стекло и отнес у Чиркасца правое ухо. Он залился кровью и упал. Роланд хотел пронзить его, но волшебное кольцо сделало ею невидимым. Скаредный подлец, говорил ему Рыцарь, ты одними только чародействами избавляешся от моего мщения. Большая часть Чиркасцев изрублены были в куски, осталныеж спаслис бегством. Победители уверяли устрашенных красавиц своих, что оне уже не должны ничего опасаться. Скромный Роланд не смел даже возвести на ручей глаз своих. Ренод по благоразумию своему от опасных прелестей старался удалиться, а неосторожный Гидон видел довольно… и почувствовал к Бабии весьма благосклонное расположение.

Рыцари желая подруг своих вывести из смятения, пробыли в сих приятных местах целые два дни. Гидон нашедши случай разговаривать с Бабиею на едине, напомнил ей о происходившем во время их купания: она улыбнулась. Он похвалял виденныя им прелести: она смеялась. Он открыл свое ей желание видеть оныя поближе: она еще больше смеялась. Наконец он начал употреблять некоторыя шалости, и видя что на него за то не гневаются, стал более вольничать. Бабия, сколько благопристойность требовала, противилась; но на конец почувствовав, что она женщина и наедине с любезным мущиною удостоверилась, что Гидон мог ее утешить гораздо лучше, нежели все священные служители Брамы.

Оставя сии приятныя места прибыли они в одну деревушку и приказали просить гостеприимства. Бедный человек принял их в свою хижину и угощал молоком и плодами. В первый еще раз увидели они такую бедность вместе с таким добродушием, каковые показал им хозяин. Роланд вынимает наполненный золотом кошелек и отдает его селянину, но сей от него отказывается. Оставте это у себя, говорит он Роланду, мы в деньгах не имеем нужды. Я вас принял по человечеству и за доброе дело не принимаю платы. По истинне, говорил Роланд, в сердце сею простаго человека гораздо более благородства, нежели в богачах и вельможах. Скажи мне добрый человек, продолжал он, какую ты платишь дань Султану Дамасскому? Он берет с меня две трети произведений приносимых моею пашнею, а остальным по милости своей меня жалует. Велика милость! Сказал Ренод. Какое подлое и несносное грабительство, возопил Роланд! у нас много неприятелей, подхватил селянин, от которых он нас обороняет; надобно непременно заплатить за то ему и его войску… И в тож самое время делать ему вспоможение в его забавах, примолвил Роланд, в его пышности и жадности. — Рыцари оставя тихонько в хижине наполненный деньгами кошелек простились с хозяином удивляясь его добродетели.

Они не останавливались в Дамаске из одного презрения к Султану Аладину, который при старости своей находился в совершенном рабстве у прихотей своих и любимцев. Он доброе имел сердце; но о должности своей вовсе не думал, утеснял подданных по слабости своей, и государство оставлял в безпорядке для того, что наблюдение благоустройства сопряжено с трудами, а для него труды были несносны. Рыцари старались из нещастныя сея стороны скорее выехать. Они проехали неплодныя поля Палестины и узрели обильныя долины орошаемыя Нилом.

В то время Египет был во владычестве Омара. Никогда государи, сколько бы история или ласкательство ни изображали их самыми лучшими красками, не имели столько царских качеств, сколько было в сем великом человеке. Юлий Кесарь не столько имел разума и деятельности, Антонин мудрости, Тит милосердия, сколько Омар, который, можно сказать, был любовь добрых людей и ужас непотребных. Злодеи трепетали и вида его, зная что он во все входит и все видит. Последний из подданных его имел к престолу его такой же доступ, каким пользовался первый придворный вельможа. Усердствуя к пользе Государственной более нежели Омар требовал, не страшились они ни Государскаго неправосудия, ни жаднаго грабления вельмож его. Он имел огромный дворец потому только, что он сооружен предместниками его. В протчем гнушаясь пустым блеском обыкновенных Государей, потому что наружностию легче заслужить уважение нежели прямым достоинством, поставлял он величие свое в одной только добродетели. Благоустройство, правосудие и мир, а с оными и щастие возседали с ним на престоле.