Скрытые чувства - Эльденберт Марина - Страница 11

Двадцать лет назад молодой Ладислав женился на Холли Камрин, тем самым объединив две огромные корпорации, впоследствии подмявшие под себя множество компаний поменьше. Эту свадьбу называли сделкой века, а Берговица — настоящим дельцом и расчетливым ящером. Некоторые при этом добавляли — удачливым. Потому что Холли была красивой: миниатюрная (по меркам киронок), темноволосая, с открытой улыбкой на полных губах — с фотографий на меня смотрела сама лисс Утонченность.

Пресса называла ее либо парелой, волшебной доброй ящеркой из киронских сказок, либо немыслимо скучной. Потому что она до умопомрачения любила своего мужа и детей, занималась благотворительностью (помогала людям и ящерам, пострадавшим от стихийных бедствий, финансировала разработки вакцины от вируса Келли) и не делала ничего, чтобы вызвало бы хоть небольшой скандал. Ладислав отвечал верностью, заботой и любовью (это было заметно по взгляду, который он не скрывал даже на снимках), поэтому семью Берговиц называли идеальной.

Называли раньше.

Потому что два года назад Холли Камрин-Берговиц погибла в автокатастрофе. Я даже вспомнила тот случай, о нем буквально кричали все газеты и телепередачи. Кто-то твердил, что это была не случайность и ее убили, кто-то злорадствовал, кто-то сочувствовал — равнодушные были в меньшинстве. Но после этого идеальный образ семьи Берговиц стал рушиться.

В основном из-за старшей дочери, которая, судя по статейкам папарацци, не переняла ни отцовской сдержанности, ни материнской доброты и всепрощения. Чего стоит скандал в одном из ресторанов, где Фелиса встречалась со своими школьными подругами. Она швырнула на пол тарелку с салатом, который показался ей невкусным. Было еще участие в уличных гонках, арест за драку и много чего еще.

После определенной статьи я захлопнула ноутбук и наконец-то осознала, что Нат вкладывал в понятие «золотые» детишки.

Но рвать волосы на голове и вопрошать: «На что я вообще подписалась?!» — мне совершенно не хотелось. А хотелось перестать подглядывать за Фелисой в замочную скважину сплетен и составить собственное мнение о своем боссе.

Лучше один раз увидеть, чем сто раз прочитать об этом в желтой прессе.

На что подписалась, на то подписалась. Не в моих правилах сдавать назад. Тем более я не психологом к Берговицам нанималась, а секретарем. Все прописано в контракте.

Да уж, будет непросто, но в своей жизни я справлялась с любыми «непросто», справлюсь и теперь.

С такими мыслями я проснулась в понедельник, с такими отправилась и на новую работу. К слову, мне нужно было приехать в особняк в Рейтери, в район по другую сторону Западного моста, известный тем, что в нем жили только состоятельные киронцы. Я бывала здесь лишь однажды — сопровождала бывшего босса на деловую встречу. Тот дом запомнился мне кичливым интерьером и большими окнами во внутренний двор с бассейном и спиральной водной горкой.

В противовес этому, расположенный на возвышении черно-белый особняк, возле ворот которого остановилось такси, был выполнен в стиле минимализма. Спаянный из кубов, прямых линий, стеклянных прозрачных и глухих, целиком сплошных стен, он не давил показной роскошью. Мне это сразу понравилось, как понравились и деревца с аккуратно подстриженными круглыми кронами вдоль дорожки, ступенями уходящей к парадному входу.

Дождь как раз превратился в морось, и даже не пришлось раскрывать зонтик, чему я была несказанно рада. Скакать на высоких каблуках по лужам — сомнительное удовольствие, а если это делать с зонтом и сумкой-папкой, то получаются те еще акробатические трюки. Из-за пасмурной погоды в нескольких прозрачных кубах-комнатах горел свет, но жалюзи-полоски не позволяли ничего рассмотреть.

Стоило подняться на крыльцо, как передо мной распахнулась дверь.

Сердце дрогнуло не то облегченно, не то разочарованно: меня встречал не сам Ладислав, а его помощница. С виду Майя была сдержанной и собранной, как ее начальник. Только ноты раздражения и нетерпения выдавали настоящие чувства секретаря, которые, впрочем, она даже не пыталась прятать: это ни к чему, когда знаешь, что перед тобой эмпат.

— Готовы приступить к работе? — поинтересовалась Майя после того, как мы обменялись приветствиями.

— Для начала мне стоит познакомиться со своим боссом, — ответила я.

— С этого и начнем. Пойдемте.

Киронка направилась к одной из лестниц, ступени которой были вделаны прямо в стену, а перила вовсе отсутствовали. Мне оставалось поспешить следом, на ходу изучая интерьер: внутри дом оказался таким же черно-белым, как и снаружи. Светлый пол, темные стены и прозрачный потолок, через который просматривались низкие плотные тучи.

Мы поднялись на второй этаж и прошли через стеклянную галерею, потом свернули в коридор, где вообще не было окон, — только впаянные в стены квадратные лампы освещали путь. Казалось, архитектор не мог определиться, хочет он сделать особняк светлым или темным. Или же (меня пронзила внезапная догадка) желал показать два образа его владельцев: Холли и Ладислава.

Да, черный ему точно подходит.

Но пути мне вручили скрепленные листы бумаги.

— Это обычное расписание дня Фелисы. Примерное расписание, потому что она любит быть непредсказуемой.

Я уже представляла, что значит это «примерное». По статьям в газетах.

Мы поднялись еще по одной лестнице, и Майя постучала в ближайшую дверь.

— Не заперто! — выкрикнули изнутри.

Я глубоко вдохнула и собиралась шагнуть в комнату, но секретарь выставила руку вперед, преградив мне путь.

Хм.

— Листер Берговиц очень любит дочь, сказала она. — Имейте это в виду.

— Хорошо, когда родители заботятся о своих детях, — ответила я вежливо, выдерживая ее прищур.

Но руку Майя не опустила.

— Если не удержишься на этой должности, не рассчитывай, что он предложит тебе другую работу.

Простите, что?

Приехали! Она ревнует Берговица ко мне? Или ревнует его ко всем? Интересно, он с ней спит? Судя по эмоциям, вполне возможно. Либо у нее неразделенная любовь… Ой, нет! Меня это точно не касается, вот совсем. И Берговиц в том самом смысле мне не нужен, неприятности на новой работе — тоже.

Но не иначе чокнутый лакшак дернул за язык поинтересоваться:

— А если удержусь?

Сейчас мы были на равных, у нее свой босс, у меня — свой. Так что делить-то? Я не собиралась перед ней пасовать, и вообще работать сюда пришла, поэтому настрой у меня был тоже рабочий.

Секретарь мигом отдернула руку, ее гнев вспыхнул с такой силой, что отразился легкой болью в висках и заставил выставить еще один блок ментальной защиты. В глазах Майи сверкнуло удовлетворение, видимо, заметила, что я поморщилась. Она отступила, и мы наконец-то вошли внутрь.

Не знаю, чего я ждала от комнаты богатой девушки. Либо продолжения сдержанного стиля особняка — черно-белой палитры и музейной безупречности, либо крикливой безвкусицы, которой страдают все тинейджеры. Впрочем, кое-что общее с другими личными комнатами подростков у спальни Фелисы было — в них давно никто не убирался.

Как сказал бы Нат, здесь царил творческий беспорядок, а если по-простому — бардак. Хотя мой будущий босс определенно занимался творчеством: я едва не споткнулась о рулоны ткани, валяющиеся прямо на полу, обошла раскрытые швейные ножницы, разбросанные мелки и линейки, наткнулась на манекен. Последних было несколько, из-за этого довольно большая комната казалась тесной. Не спасало даже окно во всю стену, открывающее вид на утопающий в тумане Западный мост.

В отличие от остального дома эта спальня поражала не только беспорядком, но и всевозможным буйством красок, подсвеченным многочисленными лампами. Манекены были выряжены в разные юбки и блузки, в брюки и куртки с ярким принтом. Я словно попала в дизайнерскую мастерскую, а не в комнату девочки. Ото всего этого разбегались глаза, поэтому я не сразу заметила хрупкую фигурку, склонившуюся над столом у окна.

Фелиса устроилась на высоком стуле. Длинные высветленные волосы закрывали часть лица, тонкие запястья украшали кожаные браслеты, длинная майка, из-под которой выглядывал черный топ, заменяла ей платье.