Раскадровка (СИ) - "Ulla Lovisa" - Страница 48

***

Среда, 15 июня 2016 года

Лондон

Норин заметила его имя на полке с печатной прессой сразу рядом с кассой и сначала подумала, что визуализировала то, чего не было на самом деле. Несколько дней назад они вернулись из Индии, благополучно закончив съемки «Шантарама», и всё время, проведенное в своей пустой квартире — кажущейся слишком тесной, тихой и безлюдной после виллы на побережье, — она страдала тем, что ей повсюду слышался голос Тома и виделся его силуэт. Она находила его запах на своей одежде, которую неторопливо растаскивала из выстроившейся в коридоре череды чемоданов, а этим утром отыскала его широкую спину в синей стеганной куртке на полке небольшого продуктового, в котором всегда пополняла свои запасы не требующей приготовления пищи.

«Тейлор Свифт и Том Хиддлстон — новая голливудская пара», — значилось размашистым курсивом поперек первой страницы таблоида «Сан». Ниже помещалась фотография самих Тома и Тейлор, уютно утонувших в объятиях друг друга на каменистом берегу и слившихся в долгом поцелуе. «Свифт бросила Кевина ради «ночного администратора» Хиддлстона», — сообщалось ниже.

Норин тряхнула головой, чтобы прогнать эту привидевшуюся чепуху. Подобное не могло быть правдой, просто потому что на возникновение этой правды не оставалось времени. Когда Том успел стать парой с этой американкой, если ещё в воскресенье он в Лондоне пил кофе вместе с Джойс? Когда он успел оказаться в её объятиях, если вылетел в штаты позавчера? Она зажмурилась, но когда открыла глаза, обложка «Сан» не изменилась — та же широкая спина в синей стеганной куртке, те же привычно коротко отстриженные волосы, та же гладко выбритая линия челюсти, тот же поцелуй. Взгляд выцепил «Дэйли Миррор», и там тоже значились Том Хиддлстон и Тейлор Свифт. Казалось, они переползали с газеты на газету: «Дэйли Экспресс», «Дэйли Мейл», «Ин Тач»; заполняли собой всё помещение магазина, отравляли воздух.

— Я чего-то не понимаю, — на южноамериканский манер коверкая слова сообщил Джошуа О`Риордан.

Он и Венди пришли к Норин на заранее назначенный обед, который сами они — Джошуа и Венди — собирались приготовить, но обоих по пути к ней догнала новость об изменении личного статуса Хиддлстона, и теперь все втроем сидели на балконе, забыв о еде и не плавясь под высоко зависшим жарким солнцем.

Норин сделала глубокую затяжку — в чашке из-под кофе, которую она случайно обернула на пепельницу, уронив в неё сигарету, болталось уже полдесятка окурков — и протянула бессвязное:

— Угу?

— Я не понимаю, Хиддлстон ухлестывал за тобой сколько… три года?

— Два. Не ухлестывал, мы дружили, — возразила Норин. Агент недовольно хмыкнул.

— «Дружили» в прошедшем времени, это раз. Почему же тогда тебе сейчас так погано? Это два, — загибая пальцы, возмущенно парировал Джош.

Её мутило от всех выкуренных на голодный желудок сигарет. Она даже уходила в уборную, надеясь, — отчаянно нуждаясь — что её вырвет, и ей полегчает. Но тошнота, похоже, скрывалась не в желудке, а в голове, и оттуда её вытряхнуть над унитазом не получалось.

— Я просто не в его вкусе, — тихо заключила Норин.

— А кто в его вкусе?

— Молодые красотки-блондинки модельной внешности с безграничным талантом и мировой славой, — ответила Джойс, ощущая, как тошнота закипала внутри неё, словно обостренная аллергическая реакция на Свифт. О`Риордан скривился.

— Взбалмошные и мелочные истерички с раздутым самомнением, — ядовито процедил он.

— Брось, ты её не знаешь.

— Но я знаю тебя! И если не во вкусе Тома породистые женщины, умные и трудолюбивые, с покладистым характером, чувством юмора и собственного достоинства, то он полный дурак.

Она утопила очередной окурок в кофейной гуще и наблюдала за тем, как медленно влага пробиралась по тонкой бумажной оболочке сигареты. Ей отчаянно хотелось стряхнуть с себя это траурное оцепенение и искренне улыбнуться, но правда была таковой, что Хиддлстон разбил ей сердце. Она никогда не испытывала такой опустошающей боли, такой беспомощной слабости, такой горечи утраты. Норин казалось, что симпатия Тома к ней была очевидной, что его тянуло к ней, что Индия была тому неопровержимым доказательством — пусть в итоге они и предпочли сохранить статус друзей. Он всегда был рядом, проявлял к ней такую трепетную заботу, окружал таким вниманием, что не принять это за взаимность было невозможно. И всё-таки Джойс оказалась обманутой своим собственным воспаленным воображением. Хиддлстон и в самом деле был ей только другом, а вовсе ей не симпатизировал — она выдавала желаемое за действительное. И теперь горько расплачивалась. Сама виновата.

— Оставь его в покое, — устало растирая лицо, сказала Норин. — Чего ты прицепился к Тому?

— Потому что он законченная скотина, — проскрежетал Джошуа. — Увивался за тобой всё это время, а затем прыгнул в постель к этой певичке.

— О Боже! Хватит! — вскрикнула Джойс, и её голос тревожным эхом отразился от окон многоквартирного дома по другую сторону узкого канала. — Я не хочу больше ничего слышать ни о певичке, ни о Томе, ни — уж тем более! — об их общей постели! Ладно?!

Как-то отвлеченно она почувствовала, что вся дрожит, до побелевших костяшек сжав в руке чашку и напрягая каждую мышцу тела до тягучего спазма. О`Риордан смущенно потупил взгляд и пробурчал что-то невнятное. В руке Вендс, сидевшей всё это время в мертвенном молчании, зазвонил её телефон.

— Это он, — растерянно выдохнула она. — Это Хиддлстон.

— Звонит тебе? — удивился Джошуа. Венди, переведя напуганный взгляд с него на сестру и на мобильный в собственной ладони, невнятно передернула плечами, и приняла вызов, включая громкую связь.

— Алло?

Все трое безотчетно наклонились вперед.

— Добрый день, Венди! Это Том. Найдется минута?

Его голос выливался в горячий почти недвижимый воздух ядовитым, удушающим дымом. Норин сжала свободную руку в кулак, до острой боли вдавливая ногти в ладонь.

— Эм… да? Найдется. Что-то случилось? — с искренним удивлением ответила Вендс, и Джошуа показал ей большой палец — хорошо сработано.

— Собственно, то же самое я хотел спросить у тебя. Не могу дозвониться до Норин. С ней всё в порядке?

Венди переметнула растерянный взгляд с телефона на сестру, но та замерла с каменной маской на лице и только напряженно вслушивалась в знакомый голос, доставлявший ей прежде такое неподдельное удовольствие одним лишь звучанием из телефонной трубки, но сегодня пробуждающий судорогу где-то в груди.

— Ну… да? Да, в порядке. Она… уехала к родителям в Саутгемптон. Дом за городом, так что иногда там не ловит сеть — это нормально. Не беспокойся.

— Точно?

— Да! Но если хочешь, я попробую её набрать сама, и…

— О, нет-нет. Не стоит её отвлекать, правда. Это я так… напрасно волнуюсь, — Том вздохнул в трубку, и из телефонного динамика это отдалось царапающим скрипом. — Ты сама-то как?

— Я? Отлично. Спасибо, что спросил. Ты как?

— В порядке. Извини, что отвлёк. Благодарю, что уделила внимание. И… всего хорошего. Пока!

Он прервал вызов, и на балконе ещё некоторое время царило осторожное, зависшее прямо над телефоном молчание. А потом Норин хрипло произнесла:

— Джош, там на верхней полке ящика над раковиной стоит бутылка шампанского. Принесешь?

Краем глаза она различила, как недоуменно агент смерил её взглядом, но не обернулась, и О`Риордан послушно отправился на кухню.

Что-то отвратительное происходило у неё внутри. Что-то царапало внутренности, раздирало их на части, впивалось в мозг и ковырялось ржавым ножом в останках сердца. Норин даже с каким-то нездоровым весельем отвлеченно подумала: ей столько раз доводилось играть раздавленных женщин — как она умудрялась воплощать их достаточно правдоподобно, если никогда до этого самого момента не ощущала в себе этой разрушительной боли?

Она ни за что в жизни не поверила бы в то, что Хиддлстон не видел её настоящих чувств к нему, что не понимал истинной их природы. Уж слишком умным, проницательным и опытным мужчиной он был, чтобы не разглядеть очевидного. И если обвинить его в том, что он не проявил к ней взаимной любви, Норин не могла — никому не было по силам контролировать подобные вещи; то секс на пляже она Хиддлстону прощать не собиралась. Зачем он подался на провокацию? Из спортивного интереса, из скуки, из жалости к её одиночеству? К чему была эта по-змеиному скользкая забота о её состоянии сейчас, когда всё всплыло и её телефон оказался отключенным, если он мог позаботиться о ней ещё тогда, в Индии? Как Том мог считать себя её другом, если обошелся так жестоко, если нагло воспользовался Норин в час её необдуманной слабости вместо того, чтобы объяснить, что между ними ничего не может быть, что он не испытывает к ней взаимности, что он занят другой? Безусловно, она была бы подавлена, расстроена, пристыжена, но не предана. Норин могла смириться с чем угодно, только не с ложью и не с двуличием.