Раскадровка (СИ) - "Ulla Lovisa" - Страница 40

— Да, но сама концепция… сама конструкция этого… — Пауль Боариу щелкнул пальцами в поисках нужного слова, и Норин посмотрела на него. Она отвлеклась и потеряла нить их разговора. Режиссёр сам подошел к ней, когда она раскуривала сигарету и рассматривала город под собственными ногами, щурясь от ползущего в глаза дыма и отчаянно желая сбежать от резонирующего в её внутренностях грохота музыки. Он завёл беседу неловко, теряясь, забывая слова и роняя мысли посередине предложения. Норин не могла понять, обычная ли это манера общения Пауля, или он пьян, или смущается самой Джойс, но довольно быстро устала от его пауз и заиканий. Она не хотела проявлять себя невежливой или надменной, а потому продолжала вполуха слушать, закуривая вторую сигарету и погружаясь в себя.

— …Этого наслоения ведь использовалась не так… не так широко… не так часто и…

Норин переступила с ноги на ногу. Ей хотелось сесть или разуться, свод стопы тянуло от усталости. Весь день она провела на каблуках, ведь прежде, чем отправиться в ресторан — куда обязательным был установлен коктейльный дресс-код — представители «Удайя Пикчерз» провели долгую экскурсию по городу, его локациям, где будут проходить съемки, знаковым местам и по наполовину готовым декорациям в нескольких павильонах киностудии. За последнюю неделю привыкшая ходить только босиком Норин мечтала лишь о том, чтобы добраться в снятую для съемочной команды виллу, набрать в ванну холодной воды и опустить туда ноги.

На её спину легло мягкое прикосновение, и рядом оказался Том Хиддлстон. В белоснежной рубашке с расстегнутым воротом и подвернутыми рукавами, сзади немного выбившейся из-под пояса черных брюк, с покрасневшими ушами — верным признаком нетрезвости — и с двумя бокалами в руках. В одном в мутной белесой жидкости плавали кубики льда, а на краю повисла зеленая долька лайма, в другом в прозрачном вязком напитке утонула оливка.

— Простите, — выдохнул Том, встревая в беседу и поворачиваясь к Норин. — Юная мисс, Вам Маргариту или Сухой мартини?

— Ну ты же знаешь, что Маргариту, — ответила с улыбкой Джойс и подхватила протянутый бокал. — Спасибо!

Том подмигнул ей и обернулся к режиссёру:

— Пауль, хотите мартини или Вам принести что-то другое?

Боариу задумчиво заглянул в предложенный ему коктейль и покачал головой.

— Я… благодарю, я, пожалуй… сам что-то… Спасибо. Извините.

Его голова пошевелилась в преддверии невнятного кивка или поклона и он торопливо отошёл. Хиддлстон проследил за ним глазами, пока режиссёр неодинаковыми, спотыкающимися шагами направлялся к бару, а затем его затуманенный взгляд скользнул на Норин. Он убрал руку с её спины и, заняв место Боариу, стал напротив.

— Кажется, я его спугнул, — заключил он, задумчиво облизывая губы.

— Ты меня спас, — доверительно ответила Норин, делая большой холодный глоток, обволакивающий рот кислой горечью. Она сомкнула пальцы вокруг локтя Тома и повисла на нём, по одной поднимая и разминая ноги.

— Устала? Давай уедем!

Она с сомнением оглянулась, неуверенная в правильности такого решения. Им всем, присутствующим в этом ресторане, предстояло вместе работать следующие три месяца, и ей отчаянно не хотелось в первый же вечер вести себя избалованно или капризно.

— Джойс, перестань, — прочитав это всё на её лице, добавил Том: — Мы провели здесь уже несколько часов, мы проявили достаточно уважения к гостеприимности.

Внизу их ждал хмурый швейцар, несколько полицейских, оттесняющих взорвавшуюся криками и вспышками камер толпу, и предоставленные киностудией машины. Норин пробежала прямо в открытую дверцу джипа и спряталась за его тонированными стеклами, разуваясь и протягивая ноги, насколько это позволяло пространство между сидениями, а Том остановился, чтобы подписать протянутые ему плакаты Локи и сделать фотографии с фанатами. Она наблюдала за ним, и в его внимательной и благодарной манере принимать зрительскую любовь было что-то заразительное, что-то подкупающее. Когда Хиддлстон сел в машину и, помахав на прощание, захлопнул дверцу, Джойс весело поинтересовалась:

— А как же вот это «жалкие смертные» и прочее, м? Как будете оправдываться, герцог Асгардийский?

Том повернулся и устремил на неё долгий, серьезный взгляд. На его лице короткими отражениями вспышек играли тени, они проводили острую тонкую линию, соединяя скулы и уголки его рта, расчерчивая лицо напополам. Подбородок и верхняя губа тонули под намечающейся бородой, волосы, выгоревшие под вьетнамским и австралийским солнцем, отросли и отливали рыжим, торчали вверх непослушными кудрями.

— Разве не ради этого мы становимся актёрами? — вдумчиво парировал он. — Не для того, чтобы почувствовать себя любимыми? Не потому что мы настоящие чувствуем себя одинокими, ненужными, отверженными и ищем возможности стать кем-то другим, достойным той любви, которой мы сами не заслуживаем?

Машина замедлила ход, подкатившись к выезду на шоссе. Вслед за ней, выкрикивая имена Тома и Норин, бежало несколько людей, их голоса приглушенным эхо просачивались в салон. Повисло тяжелое молчание, в котором Норин не нашла, что ответить, а потому просто поддалась импульсу и обняла Тома, уткнувшись в его шею и вдыхая пробивающийся сквозь налипший след курева запах его кожи. Его длинные теплые руки обхватили её и прижали ближе к нему. Он поцеловал её в затылок и так и остался сидеть — зарывшись носом в её волосы.

Между ними не осталось пространства, Джойс почти нечем было дышать, но она предпочла бы умереть от удушья, нежели пошевелиться. Так она и задремала, уложив голову ему на плечо, чувствуя его дыхание в вздымающейся и опадающей груди, улавливая его пульс кожей, убаюканная надежностью его присутствия и покачиваниями машины. Проснулась она от звучания его голоса и обнаружила себя повисшей на его руках. Норин не заметила, как они приехали, как Том достал её из машины и внёс в дом. Она услышала его тихое:

— Могу я Вас попросить забрать на полу сзади её туфли, пожалуйста? Спасибо, Лакшан.

Слова бархатисто вибрировали внутри его груди и, резонируя, перетекали в тело Норин. Она не открывала глаз и притворялась спящей, ощущая под сгибом собственных колен и под плечами крепкую хватку рук, наслаждаясь проявленной к ней заботой. Том ступал мягко, неторопливо поднялся по ступенькам, спиной толкнул дверь комнаты Норин и, не включая свет, зашёл внутрь. Он опустил её на кровать, придерживая голову так осторожно, будто она была хрупким младенцем, и это напомнило ей отца. В детстве, в те редкие вечера, когда родители разрешали ей остаться перед телевизором допоздна, и она засыпала под любимые фильмы на диване внизу, папа сгребал её в охапку и относил в детскую. Укутывал одеялом и целовал в лоб, желая спокойной ночи. Норин часто просыпалась на полпути к кровати, но притворялась спящей, а отец понимал это и ей подыгрывал. Иногда он шептал ей, что любит её или что наутро её ждет сюрприз, иногда он подстегивал её воображение, заговорщицким шепотом обращаясь к её мягким игрушкам или придуманным им невидимым феям и просил стеречь сон его дочурки. Том обволакивал её тем же беззаботным уютом.

Норин ждала, что он поцелует её в лоб или щеку. В губы? Но на её кожу опустилось только невесомое прикосновение его пальцев, он откинул сползшую на её лицо прядь волос и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

***

Среда, 4 мая 2016 года

Кихим, Индия

С кухни доносился пряный запах ужина. Лакшан, служащий в их вилле одновременно управляющим, поваром и садовником, и его юный юркий помощник торопливо пробегали сквозь гостиную наружу, сервируя большой стол в беседке внутреннего двора, и обратно. Все голодно на них поглядывали, но репетиция продолжалась, и им оставалось только принюхиваться.

Кинокомпания сняла для приезжей съемочной команды несколько вилл в небольшом закрытом поселении на самом берегу чуть южнее Мумбаи. На какой-то исключительно индийский манер все оказались разделенными и поселенными в дома согласно своеобразным кастам, к которым принадлежали. Так, Том, Норин и ещё четверо актёров, — не индусов — исполняющих главные роли, делили между собой просторный дом в колониальном стиле с опоясывающими фасад террасами, ровным газоном во дворе, уложенными расписными плитками тропинками, высокими пальмами, натянутыми между ними гамаками, двумя беседками, кованной садовой мебелью, бассейном и калиткой, ведущей прямо в океан. Спальни располагались по периметру, а гостиная находилась в самом центре дома и была высотой в два этажа. В неё вела входная дверь и из неё во внутренний двор выходили окна в пол. Здесь стояло несколько разномастных диванов, кресел и пуфов; светлый мраморный пол был устелен ткаными коврами, мебель была массивной, из темного затейливо резного дерева. В углу был бильярдный стол, бар, и ретро музыкальный автомат. На передвижной тумбе установился огромный телевизор. Здесь было уютно, удобно и просторно. Это было сердце виллы, в котором протекала вся её жизнь.